Том 2. Советская литература - Анатолий Луначарский

Я делаю совсем другие выводы. Мирное время, постепенное устроение жизни, при этом рядом с новой буржуазией, конечно, дело опасное, за ним надо следить, тут часто нужны будут предостережения; но сделать из этого вывод, что вся нынешняя весна, которую мы видим вокруг нас, что замена страны, наежившейся штыками, страною труда, а вместе с тем все более радостное использование плодов этого труда есть обмещанивание, — это, конечно, неосторожно.

Вот почему нападки лефов на такого даровитого, многострунного и поистине изящного, в самом лучшем смысле этого слова, поэта, как Уткин7, являются, на мой взгляд, глубоко ошибочными и вредными. Явление Уткина для меня знаменует как раз благоуханную весну новой мирной культуры. Сам Уткин прошел через весь ад войны и отдал ей свой долг, как отдаст вновь, если это потребуется. Но напрасно звук его гитары и мелодичный его голос принимаются за перепевы мещанской поэзии, в то время как это — первая песня подснежника, сопровождающая успешное закладывание фундамента социалистического строя.

Вторым тревожным моментом считаю я недоразумения, крайне типичные, возникшие вокруг другого поэта Жарова. Но об этом в следующий раз,

В прошлой моей статье я установил, что, кроме беспокойства, вызываемого сдвигом нашей молодой поэзии в сторону углубленной культурности, который в известной степени может грозить и сдвигом с наших революционно-классовых позиций (хотя этого до сих пор счастливо избег главный выразитель этого течения — Уткин), имеется еще и другое беспокойство, на этот раз направленное против официального оптимизма.

Что говорить, официальный оптимизм — дело прескверное. Меньше всего можем мы нуждаться в том, чтобы поэт надевал нам розовые очки на нос, мы должны видеть все зорко и в настоящем свете; больше, чем когда-нибудь, мы нуждаемся в исследующей литературе, в поэзии, суммирующей противоречивую, диалектическую, находящуюся в процессе ускоренного роста нашу действительность. Но если не попадают в точку критики, желающие видеть в уткинской гитаре признак мещанства, то не попадают они и тогда, когда изображают Александра Жарова бардом советского благополучия.

Крен в эту сторону может существовать, предостеречь от фанфар и колокольного звона в поэзии необходимо; напыщенная, искусственная ода и «потемкинские деревни» должны быть сурово уничтожаемы критикой. Но ведь критика, в том числе и исходящая из комсомольских рядов, замахнулась на совсем другое; она замахнулась на жизнерадостность Жарова, на внутреннюю музыкально-мажорную структуру его таланта8.

Давно уже сказано, что поэт должен быть похож на колокол. Он даже тогда, когда в него ударит ядро, издает музыкальный тон. Но если поэт изображает действительность под музыку слов, образов, эмоциональных аккордов и диссонансов, то дух этой музыки у разных поэтов может быть совершенно другим. Есть такие, которые всегда плаксивы, которые носят в себе такой огромный гнилостный мешок мировой скорби и меланхолии, что источают их даже по поводу самых радостных событий, есть страдающие разливом желчи. Первые все обводят черной каймой, а эти — ядовитой желтой. Все служит у них поводом к иронии, к зловещим покачиваниям головой и ядовитой улыбке. И нечего греха таить, есть у кое-кого такие мыслишки, что настоящий поэт непременно угрюм, худ и бледен9, что именно доказательством его звания является мрачный протест против всего существующего или презрительное поплевывание на пороки современного ему человечества. Когда просматриваешь нашу текущую литературу, иногда кажется, что мы перегибаем палку именно в эту сторону. Правда хороша, но если думать, что ты тем больше правдив, чем больше видишь не фронтон строящегося здания, а мусор на заднем дворе, пожалуй, окажешься на довольно почтенном расстоянии от настоящей правды.

Жаров бодр и весел. Он хочет во что бы то ни стало быть бодрым и веселым. Он вовсе не боится всяких зол, не устраняется с их пути, но он хочет победить их и верит в возможность их победить.

Веселая агитация — это один из лучших видов агитации. Потому-то комсомол и хочет организовать свою веселую рать гармонистов и превратить их в советских гудошников, которые бы музыкой и плясом бодрили дух окружающих и тут же сеяли бы крепкие семена нашей классовой мудрости10. А поэт — это сильный агитатор. Поэт, который не является агитатором, вообще не заслуживает никакого внимания, да и не может быть такого поэта. Даже когда он говорит о чистом искусстве, предается мечтам или шлифует свои строки, он агитирует, только особенно, не по-нашему, конечно. Мы нуждаемся в сильных агитаторах, и нам нужны поэты-агитаторы. Жаров — настоящий молодой поэтически чувствующий и ярко выражающий свои чувства агитатор. То, что в нем есть огромный заряд радости бытия, известная бравада, мажор, — прекрасно, и это дает ему своеобразную и в высшей степени симпатичную литературно-общественную физиономию.

Таким образом, я не отрицаю, что вполне возможно появление и таких поэтов, которые своими произведениями обозначают переход не к глубокому культурному строительству, а к некоторому мещанскому успокоению, к комфорту; могут появиться — и, пожалуй, уже существуют — бряцатели советской славы и сочинители разнокалиберных акафистов. Но если такие есть, то это мелочь, с которой бороться будет не трудно. Это вода в ванне, мыльная вода, которую, пожалуй, вылейте; но не выбрасывайте самого важного — ребят, наших многообещающих парнишек — Уткина, Жарова и им подобных. Нет, они не мещанствующие, не благонамеренно ликующие, они настоящие, подлинные поэты, и в них отражаются совсем не какие-нибудь упадочные черточки, а переход наш на углубленное культурное строительство, с одной стороны, и радость такого строительства, с другой.

Упадочное настроение среди молодежи (Есенинщина)*

Пристально всматриваясь в окружающий нас политический и хозяйственный горизонт, вдумываясь в положение нашей страны, а вместе с тем, стало быть, и в общее положение пролетарской революции, величайшим и решающим актом которой был Октябрь, мы могли бы с некоторым удивлением спросить себя: действительно ли в стране нашей возможна сколько-нибудь заметная волна упадочных чувств не у врагов нашего строительства, а у его друзей или, во всяком случае, у тех элементов нашего общества и в особенности нашей молодежи, которые мы склонны рассматривать как свои или нам ближние?

Каково же действительное положение нашей страны?

Мы сейчас вступили в эпоху частичной стабилизации капитализма и в то же время некоторой стабилизации мировой революции.

Но значит ли это, что наступила приостановка мировой революции, что мы постепенно складываем оружие, что мы должны проникнуться пессимистическими настроениями? Мы видим, что на фоне этой «приостановки» встают грандиозные события. Мы наблюдали всеобщую английскую стачку,1 забастовку английских углекопов,2 мы с неослабевающим вниманием следим за нарастанием народного движения в Китае.3

Могут ли эти события, протекающие на наших глазах, пропитывать нас пессимизмом и неверием?

Наличие более революционной ситуации, конечно, более удовлетворяло бы революционную молодежь. Но вместе с этим наступила бы полоса чрезвычайно критических моментов, и никто бы не мог сказать определенно, что такая бурная форма борьбы с капитализмом закончилась бы его поражением. И в этом случае возможна бы была некоторая заминка, некоторое частичное поражение революционного движения.

И наоборот, теперешнее равновесие сил капитализма, не решающегося выступить против нас в решительной и категорической форме, оставляет за нами широкое поле деятельности. Мы сейчас наступаем на капитализм в медленных, полуострых формах, но эти формы, благодаря своей точной выверенности и глубине, несут капитализму неизбежную гибель. Ибо сохранение мира на наших границах гарантирует за нами интереснейшую и принципиально победоносную борьбу на почве устроения нашего хозяйства. Нам не нужна сейчас война. Правда, всякая война, в которую втянут СССР, будет революционной, но это при настоящих условиях еще не означает окончательную победу. Мы хотим мира, мы хотим бить наверняка, мы хотим, чтобы силы у нас и на Западе настолько созрели, чтобы дело имело не характер вспышки или наскока, а подлинной революции с коммунистическими партиями, стоящими во главе масс.

Успешно ли мы двигаемся по намеченному нами пути?

Мы завоевали 1/6 часть суши, мы не только организовали сильное пролетарское государство, обороняли его на протяжении одиннадцати тысяч верст, но мы, несмотря на всю бедность наших ресурсов, и материально и культурно перешли к строительству и используем мирную эпоху таким образом, что в общем, по росту нашей весомости на весах истории, мы прогрессируем сильнее всех других. Отсюда-то и опасность, отсюда и злоба окружающей нас среды, капиталистов, — отсюда возможность интервенции.