По волчьему следу (СИ) - Демина Карина

- Это, - я вытаскиваю из общей кучи платье ярко-красного, что ягоды калины, цвета. – Красный – цвет радости…

Радостью горели глаза Васьки.

Сколько он их держит… и Молчун вспоминается, который все же пытался вырваться из липкого плена чужого разума. Но воздействие ведь разным бывает.

И Молчуна просто ломали.

Как ломали и Анну, превратив в живую куклу. Стирали память раз за разом, прятали в этом доме-клетке, выпуская лишь на рынок, в иллюзию настоящей жизни. Да и то… как вообще решился выпускать?

Или…

Кому-то надо было показываться. Поначалу Анну сопровождали, создавали для всех определенный образ, который и отпугивал, и не вызывал желания узнать больше. И постепенно привыкли все. Затем, конечно, болезнь взяла свое, а нарушать заведенный порядок гребаный менталист не рискнул. Разум – хрупкая штука. И когда он на грани, любая мелочь может его разрушить.

Я ведь пыталась разобраться.

Тогда, после Дальнего.

- Красное…

- Красный – цвет радости.

И еще крови, которая обязательно прольется.

Я присела на колени перед Анной, попыталась поймать взгляд её. Ускользал.

- Аннушка, - я погладила её по руке. – Надо платьице сменить. Беленькое вымазалось.

- Да?

- Да…

Это было красивым. Пусть ныне подобные фасоны и не в моде, но все одно. Из переливчатой тафты, строгого прямого крою, оно село на Анну, как будто для нее и шилось.

- Видишь, - говорю Ваське.

Он хмурится. Недоволен.

- А белое потом наденете… если решите в церковь пойти. Да и сам подумай, как ей в этом, длинном, и по лесу. Нам же по лесу придется?

- Ага, - он платье погладил. – Вот… он тоже говорит, что я пустоголовый и не думаю. Но я ж как лучше хотел! Чтобы праздник! Чтобы нарядно!

- Праздник, - подтвердила я. – Еще какой… идем, что ли?

И Анну за руку взяла.

Без нее эта свадьба не состоится. А мне нужно на нее попасть.

[1] Есть чудесная книга, написанная викторианской домохозяйкой на тему того, как правильно домохозяйничать. Очень утомительное занятие на самом деле. Один из советов – иметь два комплекта наволочек, для сна, и дневные, украшенные шитьем, оборками и т.д.

[2] Вполне себе реальный факт. Волк способен самостоятельно управлять своим пищеварением. Например, волчица, желая накормить свое потомство, может съесть кусок мяса и через полчаса отрыгнуть его уже практически переваренным. А вот если нужно накормить взрослого члена семьи, например, раненого или пожилого, волк способен съесть мясо, долгое время нести его в себе, а затем по необходимости отрыгнуть — еда будет непереваренной. За это отвечает специальный фермент, который вырабатывается волчьим организмом.

[3] Кстати, еще один факт. Излишек копытных вредит лесу. Косули, олени и лоси, размножившись, начинают вытаптывать и выедать траву и молодой кустарник, молодую поросль и т.д. Процессы возобновления леса нарушаются.

Глава 46 Забереги

Глава 46 Забереги

«На высоком уровне прошел первый Московский кинофестиваль, под патронажем Её императорского Высочества Ольги. Никогда еще старая столица не видела такое множество гостей из числа великих режиссеров, известных актеров и актрис. В конкурсной программе представлены более 30 картин…» [1]

«Вестникъ»

Бекшеев четко уловил момент, когда на поляне появился чужак.

Захотелось обернуться. И желание было сильным настолько, что Бекшеев поддался ему.

Генрих.

Зима рассказывала о нем.

Еще сказала, что он слишком болен, чтобы убивать кого-то… ошибка. Им казалось, что убийца один. А они вот вместе. И этот высокий. Худой. Кожа желтая, болезненная, благо, пока он валялся, совсем рассвело. И видно окрест неплохо.

Желтая кожа – это не про чахотку, это печень отказывает.

Печень к чахотке отношения не имеет. А вот то, как он руку держит, чуть вывернув, прижимая к боку, как идет, чуть прихрамывая, косолапя, говорит о том, что кости повреждены. Все-таки туберкулез?[2] Тоже случается. И да, оружие Генрих не удержит.

Но ему самому и не за чем.

Взгляд…

Бекшееву еще подумалось, что не зря люди боятся магов. Не в суевериях дело, не в косности, а в страхе, что кто-то вроде этого полумертвого немца может взять и просто забраться тебе в голову.

Давить.

Заставлять согнуться в поклоне.

Но Бекшеев выдержал. И не согнулся. Наверное, это было неразумно, точнее наверняка неразумно, но… он выдержал.

- Сильный, - сказал Генрих с чувством глубокого удовлетворения. – А с виду и не скажешь. Сейчас точно получится.

- Оживить мертвецов?

- Дать шанс живым, - он ответил спокойно. А вот Михеич застыл с полусогнутой спиной. И во взгляде его, обращенном на Генриха, читалось то же обожание, что и во взгляде собак, глядящих на самого Михеича.

Менталисты.

В Думе как-то поднимали инициативный проект, согласно которому дар менталиста подлежал частичной блокировке или ограничению. И Бекшееву казалось это неправильным, несправедливым, ведь человек не виноват, что Господь наградил его таким вот даром.

Да и как же равенство?

Конституция?

И государственные гарантии прав?

А теперь вот… у менталиста глаза тоже желтизной отливают. И оскал волчий совершенно.

- Он верит… - тихо произнес Бекшеев.

Взгляд он выдержал. И менталист, моргнув, оскалился.

- Верит, что его дочери вернутся. Что ты их вернешь.

- Не я.

- Это ведь невозможно.

Молчание.

Для этого некромант и нужен? И Софья… они используют Софью, чтобы заставить некроманта… что? Открыть врата в мир мертвых? Обратиться к древней языческой богине, которая держит души ушедших? Нормальный человек сразу поймет, сколь безумен этот план.

Нормальный.

Нормальных здесь не было.

- Чего вы ждете? – поинтересовался Бекшеев.

- Невесту, - менталист взмахом руки отпустил или отогнал Михеича. Когда его зацепил? Он ведь в сознании, этот косматый мужик звероватого вида. И вполне отдает себе отчет в происходящем. А значит, меняли его долго, исподволь, превращая… в кого?

- Объяснишь? Раз уж время есть.

- Монолог злодея? Это пошлость.

- Ты хорошо говоришь по-русски.

- Я русский. По крови. Когда-то давно наши предки вынуждены были покинуть эти земли…

Генрих прикрыл глаза.

- Ты умираешь.

- Скажи мне то, чего я не знаю.

- Ты… надеешься, что обманешь смерть?

Пожатие плечами. И насмешка. Часть игры. Осторожнее… он опытный охотник. И эта игра нужна совсем не для того, чтобы занять себя. Он ловит Бекшеева на его желание знать.

На азарт.

На… дар?

- Просчитать вероятность? – поинтересовался Бекшеев. – Того, что твой план дерьмо?

- Мне казалось, князья не выражаются подобным образом.

- С кем поведешься… - Бекшеев развел руками и шею потер. Затекла. Хотя вот тело ощущается, что уже неплохо. – Компания у меня в последнее время была такая… своеобразная. К слову, ты потом бежать собрался? Дальше здесь оставаться опасно. Вычислят. Если не уже… военные, конечно, не особо умны, зато их много. И лес прочешут мелкой гребенкой.

Генрих поморщился. Ему не понравилось упоминание военных.

- Хотя кому, как не тебе, тропы знать… перейдешь на ту сторону. Прихватишь с собой деньги, благо, есть запас… кстати, почему товар не стал брать? Мальчишка ведь доложился тебе о той четверке? И тела притащил… куда-то сюда?

- Бестолковый щенок. Он не понимает…

- Расскажи.

Это прозвучало правильно. Просьбой. И Генрих кивнул. Правда, сперва вытащил из нагрудного кармана часы, круглые и на цепочке. Старинные. Крышка их была украшена гербом, смутно знакомым, поближе бы рассмотреть.

Но не позволят.

Вздох.

И тихое:

- Мой наставник… мой наставник и брат… был последним из рода… из некогда великого славного рода, корни которого уходят в вечность, - желтоватые пальцы обхватили часы, сжали, будто желая раздавить. – Издревле… был обычай… порядок… правило…