Междуречье - Гарри Тертлдав

Хаббазу бросил на Шарур предупреждающий взгляд. Но Шарур не нуждался в предупреждении. Он сказал:

— Лучше тебе не знать. Чего не знаешь, о том не расскажешь другому.

— Если не хотите оставлять это у себя, просто скажите, и мы найдем другое место, — совершенно спокойно произнес Хаббазу. — Видите ли, нам нужно найти совершенно безопасное место. Никто не должен знать…

Нингаль не собиралась возвращать чашку.

— Так вы его нашли. У меня не пропадет. Даже не сомневайтесь. — Девушка говорила даже с легким возмущением. — И о ней никто не узнает.

Хаббазу еще раз взглянул на Шарура. Взгляд его говорил: «Ты знаешь ее лучше меня, ты уверен?»

— Если Нингаль говорит, что у нее будет безопасно, значит, так оно и есть, — сказал Шарур. Он повернулся к невесте и кивнул. — Вот и хорошо. Теперь мы с легким сердцем вернемся на войну.

— Да хранит Энгибил вас обоих, — напутствовала их Нингаль.

— Да будет так, — хором ответили Шарур и Хаббазу. В глазах мастера-вора мелькнула ироническая искорка. Шарур глазами показал, что понял его мысль. Если Энгибил поймет, кто его ограбил, вряд ли он так уж озаботится их охраной. Скорее, наоборот.

Сверху послышался голос Гуляль:

— Кто там пришел, Нингаль?

— Клиент отца со своим приятелем, мама, — ответила Нингаль. Строго говоря, это было правдой, хотя Шарур намеревалась купить у Димгалабзу не его изделия, а саму Нингаль. Шарур и Хаббазу, никем не замеченные, выскользнули из дома Димгалабзу.

Пока они шли по улице Кузнецов к северным воротам Гибила, Хаббазу сказал:

— Ты выбрал прекрасную женщину. Она не только хороша собой, у нее острый ум. С годами ты начнешь ценить это качество больше, чем красоту.

Шарур попытался изобразить вежливый, ни к чему не обязывающий смешок. Должно быть, получилось у него не так сомнительно-равнодушно, как он задумал, потому что Хаббазу хрипло рассмеялся.

— Ты полагаешь, что ее умение думать не имеет особого значения. Это естественно. Сейчас ты думаешь только о том, как она будет выглядеть в свадебную ночь. Но это за тебя думает твой конец. Наверное, в чем-то он прав. Но поверь мне, что наше удовольствие, которое мы получаем, глядя на красивую женщину, исчезает гораздо быстрее, чем удовольствие, которое мы получаем от ее здравомыслия. Я постарше тебя и знаю, о чем говорю.

Шарур подумал об отце с матерью. Бецилим была красивой еще относительно молодой женщиной, годы не слишком ее состарили. Но теперь Эрешгун полагался на ее мнение так, как никогда в молодости. Не потому, что потерял свои способности решать сам, а потому, что начал уважать жену. Размышляя об этом, Шарур неопределенно протянул:

— Возможно, ты прав.

— Ха! — удивленно воскликнул Хаббазу и хлопнул его по спине. — Вот уж не ожидал, что ты признаешь мою правоту.

Люди — их лучше бы назвать беженцами — уходили на юг, подальше от сражения. Шарур и Хаббазу шли на север. Навстречу им попадались суровые воины. Они вели пленных, которым предстояло стать рабами. Пару дней назад Шарур и сам шагал столь же сурово. Шли раненые, раны которых не позволили им сражаться дальше, но оказались недостаточно тяжелы, чтобы лишить способности передвигаться самостоятельно.

— Нет, в последние пару дней больших сражений не случилось, — поведал им один из раненых в ответ на вопрос Шарура. Его правая рука была закреплена на градуи бигтами. Когда Шарур спросил, как его ранили, воин сконфуженно отвел взгляд. — Понимаешь, споткнулся о собственное копье, упал и руку сломал. Но когда приду в Гибил, — он подмигнул, — буду рассказывать всем, как героически сражался.

— И будешь прав. —Шарур рассмеялся. Взмахнув здоровой рукой, человек простился ними и поплелся в сторону города.

— Ну вот и славно, — заметил Хаббазу. — Если успеем вернуться до серьезного сражения, никто не станет обвинять нас в том, что мы долго отсутствовали.

— И то верно, — кивнул Шарур. Понизив голос, он продолжил: — А ты заметил, что сзади тоже все тихо? Это означает, что либо кражу еще не заметили, либо заметили, но не знают, кого в том винить.

— По мне, так любой вариант годится, — ответил Хаббазу. — Лучше бы, конечно, чтобы жрецы ничего не заметили, но даже если они искали и не нашли эту штуку, связать кражу со мной им будет затруднительно. Это меня тоже устраивает.

К утру они достигли военного лагеря.

— Хорошо, что ты вернулся, сын мой, — сказал Эрешгун. — А то имхурсаги поднимают голову; Энимхурсаг ведет себя все высокомернее. Думаю, битва скоро начнется опять.

— Вот и хорошо. Тогда мы и победим, — уверенно сказал Шарур. Он жестом предложил отцу и сыну сблизить головы и прошептал: — Мы все сделали, как хотели. Сдали пленного на руки Ушурикти. Он либо продаст его, либо получит выкуп. Ну, и остальное… — о некоторых вещах он не хотел говорить даже шепотом.

Тупшарру некоторое время глядел на него озадаченно, а вот Эрешгун сразу все понял. Он спросил:

— Оно с тобой?

Шарур покачал головой. Тупшарру вдруг хмыкнул, сообразив, о чем говорят отец с братом. Эрешгун спросил:

— А где?..

Шарур колебался. Чутье торговца в нем просто кричало, что лучше не говорить ни слова даже отцу. Он растерянно глянул на Хаббазу. Лицо мастера-вора оставалось совершенно равнодушным, но Шарур понял: Хаббазу тоже не хотел, чтобы их тайна стала известна хоть кому-нибудь.

Эрешгун раздумчиво сказал:

— Имхурсаги готовятся к атаке. Я надеюсь на бога, но если вдруг тебе суждено пасть, сын мой, и если падет твой приятель-наемник, кто тогда узнает, что вы сделали с этой штукой?

— А, ведь и в самом деле…— Шарур снова взглянул на Хаббазу. Тот едва заметно кивнул. Тогда Шарур решился: — Нингаль, дочь Димгалабзу, будет знать.

— Вот как… — пробормотал Эрешгун. — Надеюсь, только она? Не ее мать? Не рабы в доме?

— Нет, — Шарур решительно помотал головой. — Больше никто.

Тупшарру подал голос.

— Этот твой Буррапи… — воскликнул он. — Слуги Кимаша-лугала были здесь на днях и спрашивали о наемнике из Зуаба. Но его не было, и