Спасите наши души - Вадим Тарасенко

Жизнь у молодых не заладилась сразу. Робкий, нерешительный в жизни, Юрий Степанович оказался же таким и в постели, что темпераментную его новоиспеченную женушку, Юлию Викторовну, могло также удовлетворить, как турецкого султана мог удовлетворить гарем, состоящий из одного действующего штыка женского пола. И ненасытная плоть потащила бойкую жену Юрия Степановича по разным койкам, матрасам, кроватям, диванам и даже коврам. На робкие замечания тихого супруга, что мол где она была тогда–то и тогда–то, обычно следовала сцена оскорбленной невинности со стремительным собиранием чемодана и покиданием квартиры: «Ноги моей в этом доме больше не будет. Лучше у мамы буду жить, чем с таким». Покочевав две–три ночи по койкам–диванам–кроватям, нога и не только она опять возникала в «этом доме». Ко всему прочему, наша Юлия Викторовна совершенно не умела готовить. Нет, ну конечно чуть подгоревшую яичницу или недосоленную, плохо очищенную картошку она приготовить могла. Но что бы сотворить борщ или слепить тривиальные пельмени… Нет, наша Юлия Викторовна создана была для любви, а не для кухни, вернее для постели, а не для плиты. Поэтому, стандартный путь к сердцу мужчины — через его желудок, Юлия Викторовна не могла пройти чисто по техническим причинам (низкая кулинарная квалификация), да и сама эта дорога ее не впечатляла, ведь в ее конце лежало (билось, трепыхалось) сердце всего лишь Юрия Степановича — слишком невзрачный приз, чтобы за него душу класть на алтарь любви, вернее на конфорку плиты.

Рождение дочери Леночки, как это бывает в недружных семьях, лишь усугубило положение. Неудовлетворенная плоть временно привязанной к ребенку Юлии Викторовны требовала разрядки — бедный Юрий Степанович тонул в море слез, оглушаемый штормом многодецибеловых криков. Штормило три года. К концу этого срока у тихого, робкого Юрия Степановича родилась, наверное, первая его радостная мысль насчет своей супруги — убить ее, а через пятнадцать лет («А больше за эту стерву и не дадут») снова стать счастливым человеком. Но и для полных жизненных неудачников иногда улыбается судьба. Улыбка судьбы для Юрия Степановича предстала в виде командировочного из хмурого Ленинграда. Этот героический ленинградец (а ленинградцы, как известно из истории, мужественные люди) увез Юлию Викторовну с собой на берега холодной Балтики. Своему мужу Юлечка оставила на память о себе трехлетнюю дочурку и записку, выдержанную в лучших традициях женских бульварных романов: «Извини и не ищи. Лену заберу, когда устроюсь». Юрий Степанович свою непутевую супругу тут же простил, а чтобы искать ее — свят, свят, свят. Шло время — Юлия Викторовна, видно, никак не смогла устроиться в этой жизни, а потому Ленку она так и не забрала. Юрий Степанович больше не женился, справедливо полагая, что женщины — это не пища и вода, можно и обойтись. Ленка росла, Юрий Степанович старел. В девяносто втором дочь окончила школу и поступила в техникум. В девяносто четвертом вышла замуж. Муж ей попался так себе. В меру зарабатывал, в меру попивал. Был скучен и неинтересен в жизни и так себе в постели. Жизнь складывалась, как и должна складываться у таких вот самых обыкновенных, заурядных людей, особо ни на что не претендующих — Ленка, то ли из–за своей, то ли из–за мужниной неосторожности забеременела и, как положено, через девять месяцев родила мальчика. На общем семейном совете его назвали Денис. А дальше еще более стандартно — крики младенца, мокрые пеленки, окончательно заглушили и потушили все то, что называют возвышенно–красиво — любовной страстью, а более приземлено и ближе научно — буйством молодых гормонов. И мужчина, как более подвижное создание (изначально, природой вроде бы создан как охотник, черт возьми) слинял. И государство получило свою обычно–привычную семью — молодая, одинокая, разбуженная женщина плюс следствие первого серьезного ее контакта с противоположным полом — ребенок. А ребенка надо кормить и одевать. В данном случае надо было кормить и одевать прелестного карапуза Дениса. А жизнь круто забирала за ветром — на дворе дул зябкий, пронизывающий, охлажденный тремя годами независимости девяносто пятый год. Завод, на котором вот уже столько лет Юрий Степанович крутил гайки и махал кувалдой тихо умер. От безысходности и отчаяния Юрий Степанович из двух возможных путей выбрал все–таки лучший — не запил, а поверил в Бога. И Бог помог ему — Юрий Степанович устроился сторожем в местную церковь, а через год изловчился и заменил умершего звонаря. Восемьдесят гривен (сторож) плюс девяносто (звонарь) разделить на три (Юрий Степанович плюс Лена плюс Дениска) получается… еще по–божески получается. Ибо же сказано в писании: «удобнее верблюду пройти через игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие». А в Царство Божие Юрий Иванович хотел, ой как хотел. Земная жизнь его не удалась, а быть счастливым, удачливым хочется всем — и орлам и куропаткам. Поэтому последнюю ставку он сделал на Бога, впрочем, как и многие на этой грешной земле. Юрий Степанович стал усердно молиться, не пропускал и не нарушал ни единого поста, что впрочем, при ста семидесяти гривен на троих делать было не трудно. Десять Божьих заповедей ему было соблюдать проще простого. Господа он почитал — его последнюю надежду в том, что ускользнет он от безжалостности забвения, серости и никчемности своей жизни. В субботу он не работал — ни дачи, ни огорода у него не было, поэтому всецело в этот день он отдавался Богу. Отца и мать своих он почитал, тем более, что они давно уже умерли. Естественно он не убивал — не знаю, как насчет воспитания, но вот робость легко позволяла соблюдать эту заповедь. С женщинами он не общался — прививка, сделанная его бывшей супругой, была весьма эффективной. Да, к тому же, будучи нерешительной, серой и туповатой личностью, он интуитивно чувствовал, что никакую женщину он возле себя не удержит. Общение с женщиной предполагает, что какой никакой, но ты все–таки мужчины. Нет, не прелюбодействовать и святее и… спокойней. Воровать Юрий Степанович не мог по тем же причинам, что и убивать. А вот насчет желания, даже не желания, а зависти перед теми, кто имел машины, дачи, красивых женщин было у него, как и у всякого, кто ничего не имеет, хоть отбавляй. Но с этим грехом Юрий Степанович героически боролся и в этом находил он смысл своей жизни. Поистине «блаженны нищие духом».

Этот вечер и ночь у Юрия Степановича были свободны — в эту ночь церковь сторожил его напарник. Звонок в дверь раздался в тот момент, когда по телевизору показывали про события в Чечне. Дочь пошла открывать дверь.

— Кто там?

— Церковный звонарь здесь живет? — уверенно раздалось из–за двери.

— Да.

— У меня к нему есть дело. Разрешите войти.

— Лена, кто там пришел? — из комнаты крикнул Юрий Степанович.

— Пап, тут тебя спрашивают.

Юрий Степанович поднялся с дивана и подошел к двери, повозился с замком и открыл их. На пороге стоял полный мужчина лет тридцати.

— Вы церковный звонарь?

— Я.

— Разрешите войти, у меня есть к вам очень интересное предложение.

Юрий Степанович молча пропустил мужчину в квартиру.

— Итак, давайте для начала познакомимся. Меня зовут Николай, — начал пришедший мужчина, когда хозяин квартиры пригласил его на кухню.

— Юрий Степанович.

— Юрий Степанович, у меня сегодня утром погиб брат.

Хозяин квартиры скорбно склонил голову.

— И я хочу, что бы вы помогли мне в одном деле, — продолжал пришедший, — я хочу, чтобы на его похоронах зазвонили колокола.

Звонарь удивленно посмотрел на Князева:

— Разрешение на колокольный звон дает настоятель церкви — отец Сергий, если он скажет — я зазвоню.

— Юрий Степанович, сколько вы зарабатываете?

— А зачем это Вам знать? — слегка чуть сутулый церковный сторож–звонарь на мгновение выпрямился, но под жестким взглядом рэкетира вновь принял привычное согбенное положение.

— За помощь, которую ты мне окажешь, я заплачу больше, чем ты заработаешь за год.

— Но меня выгонять с работы.

— Нет проблем. Выгонят — возьму тебя швейцаром в свой ресторан. Или может диск–жокеем, — Князев хлопнул растерянного Юрия Ивановича по плечу и расхохотался.

«Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого; Ибо Твое есть Царство и сила во веки. Аминь», — про себя, скороговоркой прочитал знакомые слова абитуриент в Царство Небесное»:

— Но я за год получаю…

— Получишь пятьсот баксов. Согласен?

Юрий Степанович стыдливо опустил глаза.

— Вот так бы и давно. На, держи, служитель Божий, — рэкетир вытянул из внутреннего кармана куртки бумажник и быстро отсчитал пять сто долларовых купюр. Когда точно надо звонить, я тебе сообщу попозже. И смотри, не перепутай — что б звонил за упокой, а не за здравие. Ну все, я пошел.