Секс после полудня - Джун Зингер

Это действительно было так. Когда он играл ради игры, как сегодня, имели значение не деньги, а сама победа. Выигрывать — это тоже серьезное дело. Для него это всегда было так, даже если в соревновании не было никакой ставки или награды. Когда он был еще маленьким мальчиком, и соревновался с другими мальчиками, кто дольше всех просидит под водой, он всегда старался быть первым. Иногда ему казалось, что легкие его сейчас разорвутся, но он не вылезал, пока не убеждался, что остальные уже вылезли.

— Может быть, посчитаем вместе? — предложила блондинка. — Тогда вы будете знать точно.

— Спасибо, но я думаю, что сегодня посчитаю сам.

В другое время и в другом месте он, конечно, принял бы это ее предложение — она была достаточно привлекательной: густые серебристо-пепельные волосы, мягкие зовущие губы, ясные, живые, голубые глаза. Он не видел ничего плохого в этих огромных глазах, откровенно и призывно уставившихся на него.

Потом он понял, что он вспоминает и чего ему недостает. Глаза у той женщины были прекрасны, они были только другого цвета. Продолжая размышлять о женщине с глазами янтарного цвета и о том, почему она не пришла ужинать, он решил вернуться в каюту к своим контрактам. Если не удается сосредоточиться, — решил он, — надо воспользоваться аудио и видеобиблиотекой, доступной на корабле среди других развлечений.

Подойдя к двери каюты, он увидел женщину в шубе. В сумерках из-за спустившегося тумана она стояла и глядела на темное море. Но он сразу узнал ее, и, как в какой-то давней популярной песенке его детства, которой он не придавал значения, так как всегда был рационалистом, его сердце замерло.

Продолжая размышлять, он направился к ней. Прежде, чем он подошел к ней, она плотнее укуталась в шубу, как бы желая в ней спрятаться, пока она еще не в своей каюте. Тогда он понял, что ее каюта — «Королева Анна» — рядом с его каютой, и почувствовал большое удовлетворение: их разделяла только стенка…

Рекордно быстро раздевшись, Джонатан лег в постель и стал представлять, как она раздевается, медленно снимая одно за другим. Сначала шубу, потом платье, потом рубашку… Обнажая совершенные линии тела, расстегивает кружевной пояс… Руки ее коснулись шелкового трико… Вот она стягивает чулки с длинных, он был уверен, замечательных ног и, может быть, в это время смотрит на себя в зеркало и улыбается, довольная тем, как она хороша… Может быть, даже поглаживает сама себя, набрасывая ночную рубашку на полную грудь и крутые бедра. «А может быть, она и вовсе не носит ночную рубашку?» — подумал он.

Интересно, она уже легла? Он почувствовал прилив желания, какого еще никогда не было. Он мог бы дойти до полного возбуждения, но… Остановил себя так же быстро, как и настроил на это чувство. «Не следует, — подумал он, — ослаблять замечательное (а он не сомневался в этом) занятие любовью вместе с ней воображаемым актом». Думая о ней в страшном нетерпении и одиночестве, он понимал, что надо подождать реальной близости. Нужно только время, уговаривал он себя. Завтра… А если не завтра, то послезавтра…

Вдруг Джонатан встал, зажег свет и потянулся к телефону. Несколько минут перед разговором с секретаршей показались бесконечными.

— Да, сэр, — быстро ответила Петти. — Я подготовлю вам доклад через…

— Забудьте об этом, — сказал ей Джонатан. — Я хотел сказать вам: надо закрыть расследование об Андрианне де Арте.

— Да, сэр. Забыто, мистер Вест. И, раз вы позвонили, Боб Дюген говорит, что ему нужно…

— Петти, Дюген может получить все, что ему нужно, от Мартина. Перед тем, как уехать, я соединил его с Брюстерским объединением.

— Я понимаю, сэр. Но он говорит…

— Скажите ему то, что я сказал, ладно?

Повесив трубку, Джонатан повеселел. Все сведения об Андрианне де Арте, он узнает сам… когда они познакомятся поближе. И насколько более захватывающе раскрывать тайну интригующей женщины самому! Так когда-то он делал свои первые дела, все находил сам, и от этого победы были еще слаще.

Да, это чертовски интересно, и поэтому он решил не смущать ее, так как она могла узнать, кто наводил о ней справки. Может быть, это и целесообразно, но он не сомневался, что для женщины ее породы это может показаться безвкусным и пошлым.

Уже сейчас, когда они еще и не разговаривали друг с другом, ему было важно предстать перед ней человеком очень уважаемым, даже, выражаясь старомодно, человеком чести.

Андрианна бросила шелковое платье на пол и скользнула под одеяло. Она думала об интересном молодом американце, которого она даже не знала, как зовут. Конечно, это было роскошью, но ведь грезить-то она могла!.. Разве мог какой-нибудь мстительный бог или демон, вершитель судеб, запретить мечтать? В конце концов она ничего плохого не сделала, чтобы заслужить такое.

Между тем ее все время как будто за что-то наказывали, и она не знала точно, за что. Может быть, за то, что она родилась у Елены Дуарте, которая жила так безрассудно и умерла так рано, доверив будущее дочери человеку, которого это мало занимало. И разве, подумала она жадно, она не может позволить себе то же, что любая другая женщина с этим симпатичным незнакомцем в эти пять дней на море, когда ничего другого не остается? Ничего, кроме как заняться любовью. Пять дней, такой маленький кусочек от вечности…

Нет, она хотела не так уж и многого по понятиям обычной женщины. Но она — Андрианна де Арте, урожденная Дуарте, впервые за тридцать лет возвращается на родину, вряд ли была обычной женщиной. Да и обычного детства у нее не было. Разве маленькие девочки летают из Сан-Франциско в Багдад, обнаружив в воздухе, что теперь у них какое-то чужое имя и они должны жить с чужими людьми?

Испуганная, не понимающая, что происходит, она повернулась к окну, и смотрела в него невидящими глазами. А когда мисс Хэдли сказала: — Ты можешь называть меня Ева, — упорно продолжая называть ее Энн, — она не повернулась и ничего не ответила.

— Ты ведешь себя слишком грубо, Энн, и если хочешь, чтобы в новом доме тебе было хорошо, тебе нужно улучшить свое поведение. Ведь не все так же терпеливы, как я. Ты понимаешь меня, Энн?

— Я не Энн, не Энн. Меня зовут Андрианна Дуарте. И я не хочу быть Энн Соммер!

Ева вздохнула, закрыв журнал. Она даже восхищалась смелостью девочки. Но у нее был приказ.

— Если ты такая решительная девочка, Энн, то постарайся понять, что я тебе говорю. Я уже давно знаю один секрет. Иногда случаются вещи, которые нам могут нравиться или не нравиться, и мы к ним можем относиться двояко — и так, и эдак, по-разному. Первый путь — простой, это значит вести себя как хорошая девочка. Второй путь — трудный: сопротивляться. Но это сделает для тебя все только труднее. А сейчас дело обстоит так: что ни говори — ты уже стала и будешь Энн Соммер. И тебе лучше привыкнуть к этому, ведь с этим ничего не поделаешь. Ты понимаешь меня, Энн?