Василий Каразин. Его жизнь и общественная деятельность - Яков Абрамов

Выше уже приводились слова Каразина о необходимости предоставления «свободы всякому выражать свои воззрения на вещи в скромных беседах в печати». В такой свободе Каразин видел «помощь единовластию», необходимость которой обусловливается тем, что «никакой смертный (а стало быть, и монарх) не может в одно и то же время сам проникать всюду». Естественно, что Каразин восставал против стеснений упомянутой свободы, равно как и против всяких стеснений свободы совести, во имя чего бы они ни принимались.

В записке 1820 года, т. е. в самый разгар увлечения Александра реакционными стремлениями и мистицизмом, Каразин писал:

«Боятся дать повод рассуждать о взаимных отношениях правительства и народа. Полиция с жезлом в руках, цензуры духовная и гражданская, с затворами для слов и мыслей, поставлены на страже, чтоб не прокралась в народ какая-либо черта сей благодетельной системы (т. е. сведения о государственном устройстве России), успокаивающей все возможные волнения умов. Едва вероятно, что у нас по сей части происходит! Глубоким молчанием дают повод рассевать самые вздорные, самые вредные начала; между тем как правительство, противоречием самому себе, по временам показывает, как будто не имеет никаких. Вчера оно провозглашало вольность, издавало на своем иждивении Бентама и пр., и пр.; сегодня является деспотом, не признающим ниже прав собственности, уважаемых и в Азии. Прежде славилось терпимостью вер, отдавая, однако, должное преимущество отечественной; оставляя расколы в неуважении, нечувствительно возвращало их в недра церкви; соединяя благочестие с просвещением, умело делать вероисповедание наше привлекательным для целой Европы и пленять им самых деистов; потом вдруг явилось суевером веков прошедших даже до того, что в манифестах стало проповедовать о святости давно забытых венчиков и о необходимости свеч; на свечном доходе основало (как будто для игры слов!) просвещение духовенства; наконец, забыв все это, делается гернгутером, в очах простого народа нарушает святыню праздников и алтарных мест, гонит иезуитов за обращение жида, а меноннитам позволяет обращение своих подданных, издавая проповеди их на российском языке мимо духовенства; рукою власти возводит католических еретиков на кафедры; гонит и смешивает все религии, все начала; учреждает училища, но подчиняет их невеждам или фанатикам; запрещает говорить и печатать все то, что не соответствует сему духу мистицизма и вавилонского смешения…»

Из взглядов Каразина относительно внутреннего строя общества отметим воззрения его, касающиеся дворянства и духовенства. Дворянство он считал необходимою принадлежностью каждого общества. «Дворянство, – писал он, – видим мы от века во всех странах. Начинавшийся Рим имел своих патрициев, и отагейцы имеют эрисов. Иначе быть нельзя, ибо в народе всегда должны отличаться лучшие люди; невозможно всем быть равным». Считая, таким образом, дворянство необходимым общественным учреждением, Каразин, однако, отнюдь не стоял за его кастовый характер; напротив, он считал необходимым условием существования дворянства, «чтоб допущение в благородное сословие было наградою за благородные подвиги, а удаление от благородных чувствований неминуемо влекло за собою из него извержение».

Вообще, существование замкнутых сословий было совершенно противно убеждениям Каразина, и это еще яснее выразилось в его отзывах о духовенстве. В письме к д-ру Реману, посвященном вопросам образования, Каразин выражал желание, чтобы дети духовенства, которым в то время был доступ только в одни духовно-учебные заведения, получили право поступать в училища всех родов, чтобы «государство освободилось от стремления делить людей на служебные касты» и чтобы «всякий имел возможность избирать себе то поприще, к какому он склонен по природе, различной всегда в разных индивидуумах рода человеческого».

В записке 1820 года Каразин еще резче высказал свой взгляд на данный предмет:

«Пора уже отстать от индийских каст и дать всякому свободу избирать то служение, в которое Бог его призывает. Я никакой не вижу невозможности в том, чтоб недостаточные молодые люди из дворян и купцов поступали по желанию во священники, как это и бывало прежде в Малороссии; равно, чтоб священнические дети рьяного нрава и крепкого сложения поступали в военную службу без всякого особливого ходатайства».

Как известно, наше духовенство до реформ Александра II оставалось в положении касты, в которую доступ посторонним элементам был закрыт и выход из которой был возможен только в исключительных случаях. Таким образом, желания Каразина относительно духовенства осуществились только через полвека.

Капитальнейшим вопросом внутренней жизни России в эпоху Каразина был вопрос о крепостном праве. Однако, ввиду важности этого вопроса. и интереса, представляемого взглядами и деятельностью Каразина в этом отношении, мы посвятим им ниже особую главу.

Как ни неполны наши сведения о политических воззрениях Каразина, нельзя не видеть, что он далеко не во всем сходился с Александром I. Последний, например, еще в 1821 году, на конгрессе в Лайбахе, заявлял: «Я люблю конституционные учреждения и думаю, что всякий порядочный человек должен их любить». В начале же своего царствования Александр I был просто влюблен в конституционный образ правления, усиленно желал ввести его в России и был несказанно огорчен, когда при первом же обсуждении этого вопроса в частном комитете, составленном Александром I из своих друзей, выяснилось, что в России не было элементов, на которые могла бы опереться конституционная форма правления. Такими же конституционалистами были и ближайшие советники Александра I, вышеупомянутые «неразлучные». Однако, как видно будет из нижеприводимого эпизода столкновения сената с Александром I, Каразин был едва ли не единственным сторонником ограничения монархической власти, настолько искренним, чтобы постоять за этот принцип на деле, не заботясь о последствиях лично для себя. Другие довольствовались лишь выражением своих либеральных убеждений, благо это не только не могло повредить, но было даже весьма приятно императору; когда же дело доходило до практического отстаивания принципа, они скромно отмалчивались. Эта-то последовательность Каразина, его прямота и искренность, по-видимому, всего более и привлекли к нему Александра I, несмотря на резкое несогласие их в воззрениях по некоторым важным вопросам. Александр I инстинктивно должен был чувствовать, что в воззрениях Каразина значительная доля правды и что во всяком случае мнения его имеют высокую цену как человека глубоко правдивого. В своих письмах Каразину, в которых выразилось самым несомненным образом дружеское расположение Александра I к Каразину и которые Державин в своих «Записках» называет «дружескими рескриптами», император не раз выражал, как высоко он ценит правдивость Каразина. Между прочим, в письме от 12 декабря 1801 года, в день своего рождения, Александр писал: «Продолжайте всегда говорить так откровенно, если б даже вы и заметили, что это мне не нравится; верьте, что рано или поздно я буду уметь оценить подвиг, влекущий вас».