Статьи военных лет - Леонид Леонов

Нет ни одной области в знании, или в искусстве, или в науке строительства социальной справедливости, куда бы не принёс народ русский своих, литого золота, даров. А сколько ещё суждено создать нам впереди, когда, не угрожаемый ниоткуда, во весь рост подымется народ наш!.. Гордись сородичами своими и будь достоин их, товарищ.

Со времён Невского Александра зарились жадные соседи на наши угодья. Сотни лет им и во снах снилась страна твоя, русский человек, — пустыней снилась она им, без дома твоего, без тебя и твоих потомков, — голой девственной землёй снилась она им, куда они сунут железный жёлудь Нибелунгов. Не вышло с жёлудем у старого фрица, не выйдет и у нынешнего. Ой, много памятных зарубок от нашего топора осталось на загребущих волчьих лапах. А в передышках точили немцы меч, собираясь когда-нибудь прижать славян к стенке, и всегда хаяли русских, что-де без немецкого порядка живут. А мы жили так, как сердцу нашему нравилось. И захотели жить привольней и светлее — преобразовали нашу жизнь по-ленински в семнадцатом году. И в том наша державная русская воля, хозяйская. И никаким указчикам либо искателям чужого куска на земле нашей не сдсбровать.

Когда у завистника нет сил на честное соревнование, он жалит, он убивает. Зависть и свиная жадность на чужой каравай, — вот то горючее, на котором, воняя и гремя, двинулась на нас машина германского фашизма. И правда, мы ещё только зачинаем наши песни, а они уже заканчивают. Они и детей-то наших убивают из подлого страха: боятся, что из них вырастут исполины, грозные мстители за безмерные их злодейства. Но мы, русские, прочно знаем, что мщенье придёт гораздо раньше.

Предок твой, русский человек, идя в подвиг ратный, крепко понимал, что одному из двух, ему или недругу, лежать в чистом поле с дыркой в груди. И тогда, чтоб волю на победе сосредоточить, он ни жены, ни родимого дома не хотел видеть раньше, чем улягутся в братскую яму поплотней поганые вражеские кости. Много их, всяких подлецов, уже успокоил и ты, русский воин, на полях России, памятуя, что чем больше их ляжет в землю, тем сильнее острастка на века. Комплектами, вместе с командирами, лежат они на достигнутых рубежах — всякие «Райхи», «Адольфы» и «Тотенкоперы», тухлые ватаги немецких мертвяков, что закопаны под Сталинградом и Воронежем… Что же, просторна ли им русская равнина? Сытна ли рыбка в реках русских? Жирна ли нефть во глубинах советской земли?

Орёл и Белгород, Орёл и Курск, милые места, где родится самородный жемчуг русской речи, который так бережно, зерно к зерну, нанизывал Тургенев. Соловьям бы свистать в тамошних рощах да девушкам покосные песни петь в эту пору! Чадом и скрежетом застланы дорогие нашему сердцу места. Сжав зубы, вся страна слушает, как со злым урчаньем выползают из своих нор вражеские железные гады на исконные наши земли. Но она слышит и грохот пушек наших, что дырявят германскую броню, и нет нынче музыки слаще уху русского человека… Ночь на исходе. Ещё будут длиться предрассветные сумерки, но уж не очень отдалённо то желанное утро, когда уцелевшее завоевательское отребье, все эти отравители, растлители, коноеды и другие упыри двинутся во-свояси среди нескончаемых, дымящихся улик.

А пока — оглянись, русский человек, на древние гордые кремли твоих городов, на деток наших, взирающих на тебя с надеждой, на молчаливые тени предков твоих, на каждый полевой цветок, еще не осквернённый мёртвым дыханием вражеских машин. И пусть львиный гнев родится в твоём богатырском сердце.

Бей его, проклятого зверя, вставшего над Европой и замахнувшегося на твое будущее, — бей, пока не перестанет шевелиться.

Подымись во весь свой рост, гордый русский человек, и пусть содрогнутся в мире все, кому ненавистна русская речь и нетленная слава России!

«Известия», 10 июля 1943 г.

Поступь гнева

Харьков взят! Ещё один шаг к победе. И когда вчера Москва громово салютовала фронту и вечерние созвездия погасли вдруг, уступив небо и место слепительному человеческому ликованию, наши люди испытали чувство, которого почти не в состоянии выдержать сердце. Это было восхищение перед братьями и мужьями, одетыми в красноармейские шинели, и удивление перед собой. Здесь находится источник благородной и гордой радости — заслуженно чувствовать себя сыном Родины, стремительно шествующей к своей всемирной, никем ещё не превзойдённой славе. Значит, не зря ты стоял долгие смены у станка, рабочий, и холил свой урожай, крестьянин, и пытливо искал на бумаге кривые своих отличных боевых машин, конструктор, и слагал песню, способную, как приказ, повести дивизию в атаку, поэт! Это они, аплодировавшие вчера небу Москвы, помогли Армии совершить подвиг, для обозначения которого нет пока слов в самой взволнованной человеческой речи.

Ибо мы знаем, кого мы бьём сегодня. Германию, которая бред подлого и низменного невежды сделала своей национальной библией! Германию мы бьём, что целый век, в стенах военных академий, взращивала математиков будущих завоеваний!.. Сама Германия, всегда втихомолку ковавшая своё оружие, чтоб однажды прыжком оказаться на хребте соседа, — государство, изготовлявшее смерть всем, кто не германец по духу и крови, — оглушенно пятится перед нами…

Наверно, он еще горит, этот просторный и красивый город, второе сердце первой нашей братской республики. Такой огненной купели не знавал он, конечно, с самых тех пор, когда крымчаки ломились буздыганами в его молодые стены. Вот уже где-то вдалеке, впереди, гремит и стучит сталинская артиллерия, вгоняя очередной прочный гвоздь в гроб германского фашизма. Верно тишина теперь над Харьковом… Едкий дым ещё стелется вдоль его знаменитых улиц, да молодые матери, ставшие старухами за время немецкого полона, оплакивают своих младенцев, растоптанные мечтания и родные пепелища. И только торжественный и гулкий шаг родной Армии по исковерканным улицам пробудит их от этой горькой печали…

Вот, опалённые в боях за Сталинград и Москву, Орёл и Белгород, несметные наши полки движутся среди руин: здесь побывала Германия. Полтысячи километров прошли они с боями до этого города, и на всём их пути длилась, как сплошная улика, однообразная, искусственная пустыня.

Опытную руку гитлеровского громилы различали они в каждой мелочи этою дьявольского шабаша гибели и разрушенья. Воистину злодейские дела! Старинные города, краше которых нет нам на свете, древние святыни, которые возлюбили мы из детской сказки и со школьной скамьи, могучие индустриальные сооружения, наше наследство будущим векам, и самые детки наши — всё было свалено врагом в кромешные груды, присыпанные сверху мелкой кирпичной щебёнкой… Нет, человека — который видел чрево матери, испластанное ножом убийцы, нельзя остановить уже ничем. Да, это будет пострашнее железных тигров и долгоносых немецких фердинандов — мерная, величавая, молчаливая поступь Великого Гнева. Нужно было много потрудиться, чтобы заработать такую ненависть. Ты добилась этого, гитлеровская Германия!

Что же сказать, вам, освободители Харькова, солдаты и генералы великого Сталина? Дрались, как львы? Мало! Как орлы, когтили вы вражескую нечисть на поле боя? Мало!.. Вы бились, как деды ваши, прославленные герои былин и песен, которые поёте вы сами. Вы сравнялись с ними в доблести и преданности Родине. Сам Александр Васильевич Суворов хвалился бы такими храбрецами… Пусть же ещё и ещё, стыдясь за медлительность свою, дивится вам мир и на высоком вашем примере учится верности священным идеалам истинного гуманизма. И пусть умрут те, кто воровски ступил на наш порог. И пусть пожрёт их тухлый прах, их завидущие глаза, их загребущие руки земля наша, как перемолола она падаль и прежних трёхнедельных удальцов!

Люди бывалые, черпая силу и уверенность в очередной победе, не обольщаются ничем, пока со славой не закончат дела. Они-то знают: всё стоит ныне на кону, честь и жизнь. Поединок наш ещё не закончен. Волк умирает не сразу. Его надо долго бить колом по узкой его морде, и по хребтине, и меж ушей, и всяко, пока не хлынет сок смерти из вонючих его ноздрей. Но близок час того праздника, о котором в самые трудные наши дни говорил нам Сталин. Уже знакомый холодок днепровских осенних вод щекочет ноздри. Уже завалился римский патриарх фашизма, — немного ждать осталось и его берлинскому апостолу. Скоро-скоро будет этот день, когда ослабевшего от наших ударов поработителя будут бить и истреблять чем придётся на всех перекрёстках, во всех порабощенных столицах Европы. И тогда, обманутая и растленная своим Адольфом, пусть восплачет Германия над своей судьбой.

Вперёд, птенцы орлиной славы нашей! Родина заплатит бессмертьем тем, кто отдаст ей жизнь на поле боя. Крушите его, железного болвана, замахнувшегося на солнце самой светлой правды. Гляди, он уже качается, уже дрожат его колени, оборжавевшие в крови народов. Наступи же ему на поганое его лицо, чтоб испытать предельную и самую сладостную радость окончательной победы!