Последняя из слуцких князей - Юзеф Крашевский

Спросил у слуги:

— Пан воевода уже не спит?

— Да, ясновельможный пане, — ответил слуга, — к нему только что пришел министр…

— Подайте мне поесть и позовите Тамилу Тамиловича.

Затем прошел по просторной спальне к сводчатым окнам, обращенным к костелу Святого Яна. Несколько минут смотрел на богомольцев, идущих по улице, и недовольно пробурчал:

— Вечно я должен смотреть на этих поганых папистов!

Он отвернулся, сел за мраморный столик, подпер голову рукой. Поправил усы. Какая-то мысль неотступно вертелась в его голове, он строго морщил лоб.

Тут внесли уху в серебряной тарелке на серебряном подносе, следом вошел солидного вида придворный по имени Тамила Тамилович — доверенная особа молодого князя. При дворе этому молодчику дали кличку Дубина, ибо он и в самом деле был могучий и сильный, как дуб, и чем-то в обличье даже походил на это дерево.

Слуги вышли. Князь отставил в сторону уху и спросил:

— Что ты делал, Тамила? Что видел? Что слышал? Рассказывай.

— Всю ночь, ясновельможный пане, мы ходили около дворца Ходкевичей, там началась какая-то суета.

— Что бы это значило? Ты виделся с кем-нибудь?

— Ночью туда прибыли две группы всадников.

— Две группы. А сколько их?

— Да немного, всего несколько человек.

— Кто такие? Ты что-нибудь выведал?

— Я не смог бы ничего узнать, потому что еще не придумал, как попасть во дворец, — отвечал Тамила, — но, к счастью, кто-то послал ночью придворного за вином, и кое-что я разузнал.

— И что же?

— Ничего особенно важного, потому что он сам только что приехал, — отвечал Тамила. — Во главе первой группы пан Барбье, какой-то француз, он якобы служил в войске в крепостях и в боевом строю. А других привел пан Станислав из-за границы, он — воспитанник старосты, был послан обучаться военному делу.

— Должно быть, они думают обороняться в этом дворце-замке! — воскликнул князь Януш. — Сюда съедется целая толпа этих проклятых последышей Лойолы, папистов! Но пусть они даже выстроят крепость повыше, чем их костелы. Мы все равно достанем их и там, пусть даже придется разрушить весь город!

При этих словах он так ударил кулаком по столу, что подскочил кубок.

— Что еще? Вы не пробовали подкупить этого придворного?

— Мы с паном Адамом вчера напоили его, пригласили выпить с нами и сегодня. Может быть, нам удастся что-либо вытянуть из него.

— Попробуй, — сказал князь Януш, — может быть, удастся с его помощью открыть вход во дворец Ходкевичей и встретиться с княжной.

— Мне кажется, что можно попробовать, — ответил Тамила, — но я еще не уверен.

— Я хорошо отблагодарил бы его, если бы это удалось.

— Я тут кое-что задумал, не знаю только, похвалите ли вы меня за это.

— Что ты задумал?

— Когда мы вчера его хорошенько напоили, я вытащил у него ключ от малых дверей дворца Ходкевичей, тех, что на Замковой улице, а потом сделал с него восковой слепок. Может, пригодится.

— Хорошо сделал, молодец, очень хорошо сделал! — похвалил князь Януш. — В борьбе с ними годятся любые способы, как они воюют, так будем и мы. Иди и глаз не спускай с дворца Ходкевичей. Нам нужно знать обо всем, что там будет твориться.

Тамила поклонился и вышел. Князь взял саблю, прицепил ее сбоку на пояс, надел шапку с пером, надвинул ее на одно ухо и пошел по коридору к покоям отца. В том углу дворца царила тишина, множество слуг, придворных, лакеев, гусар ожидали у закрытых дверей в глубоком молчании. Когда они увидели князя Януша, сидевшие встали, чтобы поприветствовать его, но князь не обратил на них внимания, подошел к двери, отодвинул завесу и постучал. Из глубины комнаты послышался голос:

— Кто?

— Janussius, — ответил князь.

— Зайди.

Получив разрешение, сын, мягко ступая по толстому персидскому ковру, пересек комнату, еще более красивую и еще более богато обставленную, чем его собственная. Князь Кристофор сидел в любимом резном кресле, которое, как и скамьи, до пола покрывал в тон обитых парчой стен пурпурный бархат с позолотой. Шпаги, сабли и инкрустированные ружья, естественно, тоже украшали апартаменты гетмана, хотя и в меньшем, чем у Януша количестве, но зато у окна занимал почетное место большой темно-коричневый стол с геометрического рисунка резьбой, весь заваленный книгами и различными бумагами. На нем возвышались позолоченной бронзы часы с боем.

Воевода был в бархатной одежде, с золотой цепью на шее, но еще по-домашнему неподпоясанный. Украшением на его бледном лице были длинные черные усы, концы которых свешивались вниз. Особая примета рода — черная борода. Во всем его облике, как в зеркале, отражались мужество, уверенность в своих силах, даже оттенок презрения и гордыни; казалось, такой человек не может быть ласковым, чутким.

Но когда вошел сын, лицо воеводы посветлело. Он протянул руку, сын поцеловал ее и молча стал за креслом отца.

— Ну, что нового, князь? — спросил отец (он всегда так титулировал сына).

— Ничего, или почти ничего.

— А у меня есть новости, — промолвил воевода и показал рукой на бумаги.

— Я могу спросить у своего доброго отца, что это за новости?

— Ответы господ сенаторов, которых я просил быть посредниками между нами и этими папистами в деле с княжной Софией, коль уж они отказались от всех своих обещаний и даже не пускают тебя к ней. Все, кого я попросил, обещали завтра быть у меня, потом они пойдут к каштеляну и будут уговаривать его, доказывать, что именно он должен отказаться от своего не достойного магната поведения. Если же он хочет войны, то будет война, и, видит Бог, упорная это будет война!

Воевода встал и продолжал:

— Это будет война, из которой Ходкевичам не выйти живыми! Что ты на это скажешь?

— Целую руки моему отцу и властелину, благодарю за заботу обо мне.

— Хочу надеяться, — добавил воевода, — что если каштелян увидит моего канцлера Льва Сапегу, да еще воеводу смоленского, старосту мозырского, каштеляна жмудского, каштеляна краковского, других сенаторов, то задумается, уразумеет, что зря он слушается своих племянников-молокососов, а также всяких там иезуитов, что только сам накличет на себя беду и позор. Победить меня он не сумеет, пусть ему даже будут помогать сотни иезуитов и даже два каких-нибудь никчемных короля, ибо за Радзивиллами — вся страна!

— Я узнал, — сказал князь Януш, — что Ходкевичи уже вызвали из-за границы людей, сведущих в фортификации, для обороны своего замка. Как раз вчера они приехали.

Воевода рассмеялся.

— Неужто они думают, будто могут сравняться со мной! — воскликнул он. — Со мной и со всеми Радзивиллами! Ходкевичи — со мной! Смешно! Да мы их шапками закидаем, ножнами от палашей побьем! Нет, они задумали это, видимо, только для того, чтобы попугать нас, показать, что не намерены мириться. Они хотят выторговать у нас Копысь и соглашение. Этому научили их хитрые иезуиты, но ведь и мы не лыком шиты! Нет, это же надо!

Воевода возмущенно покрутил головой. Когда же успокоился, спросил:

— Может, есть какие новости от Софии?

— Никаких. Ян Кароль сторожит ее как Аргус, я только иногда вижу ее в окне, когда проезжаю по улице. Но есть надежда, что Тамила сумеет пробраться во дворец Ходкевичей, он уже кое-что сделал для этого.

— Смотри только, чтобы этот громила тебя не впутал во что-нибудь неприятное. Пусть он все делает сам, свой хребет подставляет, иначе паписты тут же обвинят нас в том, что мы действуем с помощью обмана. А для Радзивиллов уже только подозрение в этом — позор!

— Не волнуйтесь. Он парень сообразительный, дельный, предан мне.

— Удастся ли мне завтрашнее посольство, один Бог знает, — промолвил воевода, обернувшись к сыну, который все еще стоял за креслом, — но я все же думаю, что какой-то толк будет; если двенадцать уважаемых и влиятельных сенаторов будут вести речь о наших делах, то и паписты никуда не денутся, поймут, что не стоит нарушать договор. Пан каштелян и так на волосок от банниции, исключительно по доброте моей, хотя и думает, что это его не касается.

Каштелян и княжна

Утром того дня во дворце Ходкевичей была большая суета. Ожидали, что вот-вот приедет жмудский староста. Барбье и Станислав обошли и осмотрели твердыню, прикидывая, что еще можно сделать для ее укрепления и подготовки к осаде. Они показали каменщикам и челяди, где нужно пробить отверстия в стенах для установки орудий и мортир. Прислуга с волнением глядела на эти приготовления: все подтверждало слухи о возможной войне, которым, правда, никто не хотел верить. В городе хорошо знали о ссоре Радзивиллов с Ходкевичами, об их взаимных угрозах, знали о том, что они собирают войска, но никто и думать не думал, что дело может дойти до войны, до пролития братской крови. Однако по городу мгновенно разнеслись слухи о том, что дворец жмудского старосты укрепляется как крепость: пробиваются бойницы, замуровываются те места в стенах, где их можно было бы проломить. Горожане, проходившие по Замковой улице, останавливались, поглядывали на каменщиков в фартуках, стоящих на стенах с кельмами в руках, качали головами и говорили один другому: