Танганайский лев - Карл Фалькенгорст

Раба моего Лео, — как зовут этого бывшего любимца Белой Бороды, — Лео, — то есть Лев, — он носит то же имя, что и его бывший господин, я хочу отослать подальше с письмами, чтобы он не столкнулся здесь как-нибудь с этим Белой Бородой и чтобы сердца обоих не слишком размякли при свидании! А Симбе я хочу подстроить ловушку, из которой он не должен уйти живым, потому что, если ему удастся снова вернуться к себе на родину, то знай, что через год, два, здесь, на берегах Танганайки, будет то же, что и в Бахр-эль-Газале. Лишь тогда, когда Симба не станет более потрясать своей седой гривой, мы обратимся к Мудиме и Лугери, но не раньше. Однако, помни, если ты хочешь, чтобы нам удалось это, ты должен молчать обо всем, как могила, и не рассказывать ни одному арабу, что я сейчас сказал тебе. Знай, что слово страшная вещь: оно слишком легко, слишком охотно перелетает из уст в уста и гнездится в сотнях ушей. А арабы, когда они болтают между собой, часто забывают всякую осторожность. Если же Симба узнает о том, что нам известно, кто он такой, если он только раз услышит прозвище Белая Борода-Нежное Сердце, он уже будет настороже. Тогда напрасны будут все наши усилия и ухищрения, он никогда не попадет в наши сети.

— Солиман, ты велик и велика мудрость твоя! — воскликнул торжественно Осман. — Я буду безмолвен, как могила! Клянусь тебе в том!

— Подумай только о том, сын мой, — продолжал старик, — что на нас лежит священный долг. Мы идем на неверную собаку, который не верит святым словам Пророка и состоит в тесной связи с нечистым, с которым сдружился, чтобы уничтожить и искоренить арабов!

— Солиман! — воскликнул молодой араб. — Слова эти пали на добрую почву. Как посев в благодатный дождь всходит и дает обильную жатву, так и твои слова принесут обильный плод в моем сердце! Непримиримую ненависть посеял ты в моем сердце к этому Симбе. А я умею ненавидеть, тому порукой Бог!

— Иншаллах! Дай то Бог! — вздохнул старик, и в глазах его мелькнула радость. — Я знал, что найду в тебе верного друга и союзника. Но знай, что чем сильней ты будешь его ненавидеть, тем искреннее я буду любить тебя, единственного сына моей сестры!

Оба араба смолкли. До берега оставалось всего еще несколько шагов. Два-три удара весел — и маленькое судно пристало к берегу. Все находившиеся в лодке один за другим вышли на сырой песок прибрежья.

На берегу уже толпились и суетились негры Симбы. Фераджи и его товарищи оживленно беседовали с теми пятью неграми, которые прибыли вместе с Сузи из Удшидши, расспрашивая их об участи бежавших. Судя по их словам, нетрудно было заметить, что и им самим очень хотелось последовать их примеру.

Солиман внимательно разглядывал группу негров; вдруг его спокойное, невозмутимое лицо оживилось на мгновение, и он быстрыми шагами направился прямо к Фераджи.

— Что, друг Фераджи! Разве ты не узнаешь меня? — спросил он.

Вырвавшееся из уст Фераджи восклицание сразу дало понять, что тот узнал его.

— Раньше он состоял у меня на службе, — сказал Солиман, обращаясь к Осману, — здесь, на берегах Танганайки, на каждом шагу встречаешь старых знакомых!

— Господин! — воскликнул между тем Фераджи. — Если бы я только знал, что вы здесь будете!

— Ведь ты же теперь служишь более сильному и могущественному господину, чем я! — сказал Солиман с легким оттенком насмешки в голосе. — С Симбой Солиман не может равняться!

Обмениваясь этими словами, Солиман, Осман и Фераджи незаметно удалились от общей группы и молча пошли вдоль по берегу.

— Ты идешь за нами, Фераджи? — сказал Солиман. — Разве ты хочешь что-нибудь сказать мне?

— Я хотел только спросить вас, господин, не понадобятся ли вам опять когда-нибудь люди? — не без лукавства спросил негр.

Солиман удивленно взглянул на Фераджи, затем с минуту как бы обдумывал что-то. В глазах его разгорался какой-то удивительный блеск, но мало-помалу блеск этот померк и лицо старика приняло обычное невозмутимое спокойное выражение. Минуту спустя он спросил, по-видимому, совершенно равнодушно:

— А что, разве в Вавенди имеются грузовщики или солдаты?

— Пошлите же меня, господин! — продолжал негр.

— А, тебе не нравится у Симбы, понимаю! Но что же скажет на это Симба?

Негр сделал только презрительный жест.

— Я для него слишком труслив, такими трусами он не дорожит! — насмешливо добавил он.

— Ты? Труслив! — с нескрываемым удивлением воскликнул Солиман и даже отступил на шаг. — Фераджи — трус! Да как это могло случиться? Ты возбуждаешь мое любопытство, открой свои уста и расскажи мне, как все это было?

— Не я один, а все мы у него трусы, потому что не хотим более оставаться в этом проклятом углу, где нам приходится дружить с Мудимой и потому постоянно подвергать свою жизнь опасности от нападений Муриро и Руга-Руга из Ндэрее!

— Вы хотите дружить с Мудимой? Да разве вы так слабы, что ищете убежища там, в этом сорочьем гнезде? — продолжал выпытывать Солиман.

— С людьми, прибывшими сегодня, нас всего-навсего шестнадцать человек. С этим мы едва ли сможем управиться с Муриро, а потому было бы много разумнее пристать к Муриро, а не к Мудима. Но Симба ненавидит всех, кто охотится на негров и ведет торговлю рабами, это для меня стало совершенно ясно!

— Слышал, Осман? — шепнул Солиман своему юному спутнику. — Он остался все тем же, каким был прежде. — Затем он быстро обернулся в сторону Фераджи и спросил: — Ну, а как относится к нему Сузи?

— Господин, ведь вы сами все знаете, что же вам еще говорить?

— Я видел Сузи в Удшидши, дурак! — досадливо оборвал его Солиман. — Какое мне в сущности дело до вашего каравана?!

Фераджи не обратил никакого внимания на сердитый окрик и продолжал, как ни в чем не бывало:

— Сузи, как сами вы знаете, вольноотпущенный. Он носил на себе невольничье ярмо, которое натерло ему шею, и он, конечно, ненавидит его. Сузи, конечно, следит за порядком!

— Посмотри, Солиман, — вдруг воскликнул Осман, прерывая Фераджи, — будь Сузи здесь, эти собаки не посмели бы так бесцеремонно грабить груз! — и он указал рукой на судно Симба, приведенное сюда Сузи несколько часов тому назад. Там оставленные в качестве охранников негры распарывали тюки, выбирали из каждого часть их содержимого: бусы, жемчуга, проволоку, затем снова зашивали.

Солиман смотрел с насмешкой на эту картину.

— Что, друг Фераджи, — сказал он, — не упускай и ты там своей доли. Ведь Симба не так ловко владеет хлыстом, как я, или как мы, арабы.