Менестрель - Патриция Поттер

Граф Клендон осторожно посмотрел на дочь.

— Догадываюсь, что ты бы уезжала по утрам в любом случае, — предположил он.

— Мне нельзя будет так поступать после свадьбы, — возразила Линет.

— Ты ведь не допустишь, чтобы тебя кто-нибудь увидел?

— Нет, да и слуги не станут об этом рассказывать, ты же знаешь.

— Действительно, ты их словно заколдовала всех, — ворчливо заявил отец Линет. — Они уделяют больше внимания тебе, чем твоей матери или мне.

Она ничего не ответила. Просто ждала. Для неё это была не такая уж и большая сделка, но Линет понимала, что отец был непреклонен по поводу её замужества. А она, по крайней мере, сможет сдержать клятву, данную незнакомцу.

Секунду или две хозяин поместья бормотал что-то себе под нос, а затем кивнул головой.

— Запомни, никто не должен тебя увидеть, или…

— Хорошо, — согласилась Линет. — Я буду осторожна.

На лице её отца появилось выражение смирения.

— Ещё постарайся, чтобы об этом не узнала твоя мать.

— Она не узнает.

Он смотрел на неё в течение одной долгой минуты.

— Я ничего не хочу так сильно, как того, чтобы ты была счастлива, дочь моя, но существует долг перед семьёй, перед твоими сёстрами и матерью. У нас должен быть наследник.

Линет знала об этом. Она понимала, насколько сильно её отец желал наследника все эти годы. А его дочь вела себя эгоистично. Ей хотелось совершенства, в то время как в мире его не существовало. Линет мечтала о том, чтобы её сердце похитили, но вора с представлениями о чести тоже не было на свете.

Она кивнула.

— Тогда договорились, дочка? Любой из этих трёх джентльменов станет подходящим мужем, а если ты не выберешь ни одного из них, тогда назови мне того, кто тебе приглянулся.

— Договорились, отец, — заверила его Линет.

И тогда он сделал то, чего никогда не делал раньше. На долю секунды отец прижал свою ладонь к её щеке, а затем опустил руку и отвернулся. Он никогда до этого момента не показывал свои чувства так явно. Хриплое «хорошо» было его самой высшей похвалой.

Неделя. У неё есть неделя, чтобы выполнить своё обещание и выбрать себе мужа. Возможно, это была совсем не клятва, поскольку она была дана при определённом молчаливом принуждении. Но сердце Линет говорило ей, что она должна исполнить своё обещание.

Она понимала, что ей придётся это сделать.

Вернётся ли незнакомка? Она бросила монету Дункану обратно.

Он обнаружил, что расхаживает перед озерцом задолго до рассвета. Недалеко от Дункана стояла его старая кляча, наклоняя голову к земле, чтобы пощипать зелёную траву, хотя прошлым вечером животное наелось до отвала овса.

Ему нужны были уроки музыки, уверял себя Дункан. И всё же, в его памяти всплывала не мелодия, а красивое лицо с упрямым выражением, когда незнакомка бросила монету обратно Дункану. Это был редкий случай — презрение, которое возбудило в нём любопытство.

Что за манеры были у этой девушки?

Он подумал о том, какого цвета были её глаза: ярко-зелёные с сероватым оттенком, и в них отражался немалый интеллект. Женщина, переодетая в юношу. Это было нелепо. Может быть, она была плодом его воображения. Или каким-то духом.

Дункан ожидал в этом месте с самого раннего утра, невзирая на прохладный ветер, который украл теплоту вчерашнего дня. Он взял лютню Риса и уселся там, где сидела незнакомка, а затем начал играть одну из песен, которые знал. Это была французская песня о крестовых походах. В ней не было ничего нежного.

Дункан закончил петь и неожиданно почувствовал, что не один. Последние десять лет он жил инстинктами и всё-таки сейчас не услышал ни звука — ни тихого ржания лошади, ни лёгкой поступи шагов. Святые угодники, Дункан ничего не заметил.

— У Вас хорошая манера игры, — произнёс нежный голос. Дункан обернулся, не вставая с места, и увидел, что незнакомка стоит под большим дубом. Он не видел её лошади.

— Ты пришла, — сказал он, и это прозвучало немного глупо.

— Я обещала.

— Я боялся, что напугал тебя.

— Меня не так-то легко испугать.

На ней была та же одежда, что и вчера. Теперь Дункан размышлял, как он мог принять её за конюха, даже несмотря на то, что волосы девушки снова скрывал головной убор.

— Я не слышал, как ты подошла.

— А Вы и не должны никого слышать, когда играете. Вам следует слушать музыку.

— Сомневаюсь, что у меня вышло что-то музыкальное. Мне говорили, что я неуклюжий.

— Тот, кто сказал Вам об этом, мало что понимал в подобных вопросах. Ваш выбор песен — вот где Вы проявили неуклюжесть.

Дункан встал, возвышаясь над ней, хотя для женщины она была высокого роста.

— Твой хозяин? Он знает обо мне?

— Он знает только то, что я тренирую его лошадь.

— К какому дому ты принадлежишь?

— Я думала, что Вы хотели поговорить о песнях, — ответила незнакомка, отворачиваясь от него.

— Да, это так. Не уходите, госпожа, — Дункан не мог припомнить, когда в последний раз он кого-либо умолял, будь то мужчина или женщина.

— Больше никаких вопросов, — потребовала его собеседница.

Он кивнул и протянул ей лютню. В руках у девушки ничего не было…

Её пальцы нежно погладили инструмент, легко пробежались по ценной древесине и проверили струны. Дункан подумал, что инструмент звучал намного лучше, когда струн касалась она, а не он.

— Это великолепный инструмент, — спустя мгновение сказала незнакомка. Теперь в её голосе слышался вопрос; эта лютня была слишком хороша для простого солдата.

— Мой друг… пожелал, чтобы я взял её.

Тотчас же лицо девушки омрачилось, и он понял: она решила, что его друг умер. А как ему следовало объяснить, что этот друг находится в Уортингтоне[4], пытаясь навести порядок в замке до прибытия предполагаемой невесты?

— Научите меня нескольким песням, — потребовал Дункан, забыв о том, что он сейчас был просителем, бродягой-странником, а не маркизом[5], привыкшим, чтобы его приказам немедленно подчинялись.

Выражение изумления в глазах девушки подсказало ему, что он совершил ошибку. Дункан неуклюже продолжил:

— Мне также понадобятся ещё несколько уроков по…

— Смирению, — закончила незнакомка.

Он не смог сдержать лёгкую улыбку, расплывавшуюся, как понимал Дункан, у него на губах.

— Смирению, — подтвердил он.

— Улыбка тоже помогает, — заявила она.

— Мне говорили, что и в этом я не силён, — усмехнувшись, признал Дункан.

— На самом деле, это не так сложно.

— Неужели, госпожа?

— Разве Вы можете не думать о чём-либо прекрасном? Например, о восходе солнца? Или о таком вот озерце? Или вечерней заре?