Дживс и феодальная верность - Пелам Вудхаус

Глава 6

Ночь я провел «в узилище зловонном»[15], как сказал поэт, и наутро, чуть свет, был доставлен в полицейский суд на Винтон-стрит, где мне предъявили обвинение в «нападении на служителя закона и в воспрепятствовании исполнению им служебного долга» – выражение, на мой взгляд, емкое и по существу. Я был жутко голоден и небрит.

С мировым судьей этого района я прежде не встречался, как правило, я пользовался услугами его конкурента в районном суде на Бошер-стрит. Но Барми Фодеринг-Фиппс, познакомившийся с ним как-то в новогоднюю ночь, предупреждал, что с ним лучше дела не иметь, и теперь я в этом лично убедился. Мне даже подумалось, пока я слушал из уст пострадавшего фараона сагу о моем прегрешении, что Барми, обозвавший этого законника непробиваемым болваном с отдельными наиболее отталкивающими чертами испанского инквизитора высших степеней, скорее недооценил его в этом качестве, чем переоценил.

Вид старого негодяя мне сразу не понравился. Он дышал ядом. Выражение его лица, если это можно назвать лицом, по ходу повествования становилось все мрачнее и беспощаднее. Он то и дело бросал на меня сквозь пенсне свирепые взоры, и даже самый подслеповатый зритель не мог бы не заметить, что все его симпатии – на стороне полицейского, а на роль мальчика для побоев выдвинут задержанный Гэдсби. Мне становилось все яснее, что задержанный Гэдсби сейчас получит по первое число и хорошо если не угодит на остров Дьявола[16].

Тем не менее, когда полицейский договорил свое «J’accuse»[17] и меня спросили, желаю ли я что-нибудь сказать, я приложил старания. Да, признал я, в тот вечер, о котором речь, я действительно вытянул ногу, в результате чего констебль полетел вверх тормашками, но сделано это было случайно, без задней мысли. Просто у меня затекла нога от долгого сидения за столиком, и захотелось расслабить мышцы.

– Знаете, как иной раз бывает, хочется размяться, – пояснил я.

– Думаю, вы у меня получите возможность поразмяться вдоволь, притом в течение длительного времени, – посулил судья.

Сразу угадав в этом шутку я от всей души расхохотался, желая показать, что с чувством юмора у меня все в порядке. Пристав из глубины зала сразу рявкнул: «Тишина в зале!» И напрасно я пытался втолковать ему, что меня рассмешило остроумие его чести, он только опять на меня зашикал. А тут и его честь еще раз всплыл на поверхность.

– Однако, – пробурчал он, поправляя пенсне на носу, – учитывая вашу молодость, я склонен проявить снисхождение.

– Вот и роскошно! – обрадовался я.

– Роскошно не роскошно, а штраф десять фунтов. Следующий!

Я заплатил мой долг перед обществом и двинул домой.

Когда я возвратился под родимый кров, Дживс был занят домашними делами, отрабатывая свое еженедельное жалованье. Он скосил на меня вопрошающий глаз, и мне стало ясно, что ему от меня причитаются объяснения. Его наверняка удивило, что спальня пуста и постель не смята.

– Небольшие трения со служителями закона, Дживс, – сообщил я ему. – Что-то вроде того, как «Юджин Арам в наручниках шел,/И два стража шли по бокам»[18].

– Вот как, сэр? Весьма неприятно.

– Мне это совсем не понравилось, а вот судья, с которым я сегодня утром обсуждал этот случай, получил уйму удовольствия. Я привнес луч света в его сумрачную жизнь. Вы знали, что полицейские судьи – великолепные комики?

– Нет, сэр. Этот факт мне неизвестен.

– Представьте себе некое подобие Граучо Маркса – и попадете в самую точку. Шпарил шутку за шуткой, и все на мой счет. А я выступал в роли Простодушного, и мне это совсем не доставляло удовольствия, тем более не дали завтрака, вернее, ничего такого, что сознательный гурман согласился бы признать завтраком. Вы когда-нибудь проводили ночь в застенке, Дживс?

– Нет, сэр. В этом отношении мне повезло.

– Там у человека разыгрывается такой аппетит! Так что поспешите на подмогу если вы не против, и беритесь скорее за сковородку Яйца в доме есть, надеюсь?

– Есть, сэр.

– Мне понадобится с полсотни и, пожалуй, такое же количество фунтов бекона. И тосты. Четырех батонов, я думаю, хватит, но будьте наготове подать еще, если понадобится. Да, и кофе – скажем, шестнадцать кофейничков.

– Очень хорошо, сэр.

– А вы после этого, конечно, поспешите к «Ганимеду», – не без горечи заметил я, – чтобы записать мои злоключения в вашу клубную книгу?

– Боюсь, сэр, у меня нет выбора. Я должен. Правило номер одиннадцать чрезвычайно строгое.

– Что ж, должны так должны. Я совсем не хочу, чтобы вас выволокли в середину каре с дворецкими по сторонам и срезали у вас пуговицы с пиджака. Кстати, о клубной книге. Вы уверены, что в ней нет ничего на букву «Ч» про Чеддера?

– Ничего, кроме того, что внесено мною вчера, сэр.

– Н-да, от этого проку мало, – вздохнул я. – Не скрою от вас, Дживс, что Сыр Чеддер представляет теперь для меня серьезную опасность.

– Неужели, сэр?

– Я надеялся, что, может быть, у вас там найдется что-нибудь такое, чем можно было бы заклепать его орудия. Но конечно, раз нет, значит, нет. Ладно, несите сюда мой завтрак, да поживее.

Минувшей ночью я почти не спал на дощатом ложе, какие гестапо на Винтон-стрит предоставляет для удобства своих клиентов, поэтому, насытившись, я завалился в постель. Мне, как Ролло Биминстеру, хотелось все забыть. И было уже сильно за полдень, когда телефонный звонок вырвал меня из объятий глубокого сна. Чувствуя себя неплохо освежившимся, я нырнул в халат и подошел к аппарату.

Это оказалась Флоренс.

– Берти? – пискнула она.

– Как? Вы же собирались сегодня в Бринкли.

– Сейчас отправляюсь. Я позвонила узнать, что с вами было вчера после моего ухода?

Я рассмеялся горьким смехом.

– Приятного мало, – ответил я. – Меня загребла полиция.

– Но вы же говорили, они не арестуют.

– Вообще нет. Но арестовали.

– А сейчас вы в порядке?

– Заметно осунулся.

– Не понимаю. Почему вас арестовали?

– Длинная история. Вкратце говоря, я понял, что вы решили покинуть помещение, смотрю, за вами следом во всю прыть несется фараон, я выставил ногу, он споткнулся, ну и утратил к преследованию всякий интерес.

– Господи милосердный!

– Мне подумалось, что так будет правильно, потому что еще мгновение – и он ухватил бы вас сзади за брюки. Он, конечно, этого не стерпел, и в итоге я провел ночь в тюремной камере, а утром имел малоприятный разговор с мировым судьей в полицейском участке на Винтон-стрит. Впрочем, сейчас я уже почти совсем отдышался.

– О, Берти!

Она, похоже, растрогалась и дрогнувшим голосом сказала мне спасибо, а я ответил, что не стоит благодарности. Тут она вдруг охнула, как будто получила кулаком под дых на уровне третьей жилетной пуговицы. И переспросила:

– Винтон-стрит, вы сказали?

– Да.

– Ах Боже мой! Вы знаете, кто там судья?

– Затрудняюсь вам сказать. Мы не обменялись визитными карточками. На суде мы звали его запросто – «ваша честь».

– Это дядя Д’Арси Чеддера!

Я чуть не чертыхнулся от изумления:

– Ей-богу?

– Ей-богу.

– Тот, что любит суп?

– Тот самый. Можете себе представить, что было бы, если бы вчера вечером я у него обедала, а сегодня утром предстала бы перед ним, задержанная полицией!

– Да, неловко. Не найдешься, что сказать.

– Д’Арси бы мне этого не простил.

– Не понял.

– Он бы расторг помолвку.

– То есть как?

– Что – как?

– Как бы он расторг помолку – она ведь уже расторгнута?

Флоренс засмеялась, как говорится, нежным серебристым смехом:

– О нет. Сегодня утром он позвонил, взял назад все, что было сказано, и получил мое прощение. С сегодняшнего дня он отпускает усы.

У меня – гора с плеч.

– Замечательно! – говорю.

Тут она завздыхала «О, Берти!», «Ах, Берти!», я спросил, о чем она, и она объяснила, что вздыхает, поскольку я так рыцарствен и щедр.

– Мало кто еще из мужчин, испытывая ко мне такие чувства, был бы способен вести себя так.

– Да ну, пустяки, – говорю я.

– Я страшно тронута.

– Забудьте. Так, значит, у вас с ним опять мир и любовь?

– Да. Смотрите не проговоритесь ему, что я была вчера с вами в ночном клубе.

– Конечно-конечно. Ни полслова.

– Д’Арси ужасно ревнив.

– Мне это известно. Он ничего не узнает.

– Уж пожалуйста. Даже если бы он только проведал, что я сейчас разговариваю с вами по телефону, с ним и то случилась бы истерика.

Я хотел было снисходительно рассмеяться в ответ и возразить, что это, как выражается Дживс, сугубо маловероятно – откуда бы Сыру узнать, что мы тут чешем языки, – как вдруг я краем глаза заметил у себя в поле зрения некий крупный предмет. Я слегка повернул голову и убедился, что этот кр. пр. на самом деле – могучая фигура Д’Арси Чеддера собственной персоной. Я не услышал дверного звонка и не видел, как он вошел, но это, несомненно, был он – опять явился моему взору, точно проживающее по здешнему адресу привидение.