Башня - Дмитрий Сафонов

Черт, да ладно! Это все потом, а сейчас нужно выбираться.

Он снова закашлялся – так сильно, что легкие грозили вывернуться наизнанку, как два полиэтиленовых пакета. Ковалев поднес платок к губам и опустился на колени; дым пока еще не успел осесть, поэтому рядом с полом дышать было легче.

Внезапно рация снова затрещала, и раздался срывающийся голос.

– Центральный! Я – шестой. Центральный! Это Рожков!

А вот это уже было плохо. Очень плохо. Ковалев еще не знал, что скажет подчиненный, но по его голосу сразу догадался, что дела на шестом посту обстоят хуже некуда.

– Центральный! На нижнем ярусе подземного гаража… Ай, блядство!

Грохот и оглушительный треск: непонятно, что это – статические помехи или что-то другое…

– Я… Черт возьми! – взвизгнул охранник.

Это слышали все. Ковалев не сомневался, что все восемнадцать человек охраны ловят сейчас каждый звук.

– Шестой, я Центральный! Отставить панику! В чем дело?

– Центральный, прием! Нижний ярус!.. Он проваливается! Здесь уже нет пола, одна огромная дыра! – в рации послышалось учащенное дыхание, словно охранник кричал на бегу. – Все машины… Опоры рушатся…

Треск усилился, и из рации донесся панический вой. Рожков, не таясь, орал изо всех сил.

– Да здесь просто пиз… – Раздался удар, такой громкий, что Ковалеву пришлось убрать рацию от уха.

– Шестой! Шестой! Как слышите меня, прием!

Никто больше не отвечал. Ковалев повторил свой вызов, но все впустую. Он проглотил застрявший в горле комок и заставил себя говорить спокойно:

– Внимание всем постам! Я – Центральный. Срочно сообщить всем, кому только можете, о чрезвычайной ситуации в Башне! Подготовиться к эвакуации жильцов! Вести себя корректно и спокойно!

Из темноты выплыл каверзный вопрос. Рано или поздно он должен был выплыть.

– Центральный! На связи тринадцатый! Как эвакуировать людей, если двери закрыты?

Петухову показалось, что он слышит хруст пластмассового корпуса рации. Ковалев молчал всего мгновение, а потом заорал:

– Не засорять эфир! Работать согласно полученным указаниям! Отбой!

Петухов стоял, боясь пошевелиться. Он отказывался верить своим ушам. «Если нижний ярус полностью провалился… Если подземного гаража больше нет…» Это означало только одно – Башня может рухнуть. «Хотя этого не может быть; фундамент у здания очень глубокий, в него залиты миллионы кубометров особо прочного бетона…» Ему показалось, что пол под ногами едва заметно задрожал. Эта дрожь была тихой, почти неуловимой, но управляющему показалось, что он чувствует ее.

Полковник сопел, чем-то шурша в темноте.

– А, вот она, чертовка! Нашел!

– Что такое, Алексей Геннадьевич?

– Иди сюда, – рявкнул Ковалев. – У тебя пока еще есть волосы?

Петухов подошел.

– Вытяни руку.

Управляющий протянул руку и почувствовал, как Ковалев вложил в нее несколько спичек.

– Слушай меня. Найди на голове сухое место, если ты еще не вспотел, как мышь… А я думаю, – в голосе старшего смены охраны послышалась угроза, – что ты должен вспотеть, парень… С этими своими гребаными компьютерами…

Петухов внезапно ощутил дурацкое чувство вины, так, словно это действительно он изобрел компьютеры, программы, мониторы и Интернет впридачу.

– Потри спички о волосы, – продолжал Ковалев, – потом присядь, натяни на заднице штаны и попытайся зажечь об них спичку. Понял?

– Да… Но я никогда…

– Не страшно, – перебил Ковалев. – Надо когда-нибудь начинать. Сейчас самый подходящий случай. Ты не находишь?

Управляющий сделал все так, как велел Ковалев. Он потер спичечные головки об волосы, затем присел и резко чиркнул себя по бедру – там, где ткань брюк была натянута сильнее всего.

Ничего. Он чиркнул сильнее. Снова ничего. Он продолжал чиркать, прислушиваясь к тяжелому сопению Ковалева.

– Ладно, хрен с ним, – оборвал его полковник. – Давай по-другому.

Петухов почувствовал, как сильная рука схватила его за плечо и потащила к двери.

– Нащупай замок! – распорядился Ковалев.

Петухов пошарил по двери и нашел замок.

– Вот. Здесь… Что вы собираетесь делать?

Он услышал, как в двух шагах от него раздался металлический щелчок предохранителя; затем Ковалев передернул затвор.

– Что вы хотите сделать? – повторил он.

На мгновение в голову закралась страшная мысль: Ковалев сошел с ума и сейчас застрелит его.

– Ничего особенного. Как в фильмах – выбить его к чертовой матери. Нам надо добраться до резервного пульта, понял? Иначе двери не открыть.

– Ага, понял… Но как мы доберемся?

– Прижмись к стене и вытяни руку, но не отпускай замок. Ты слышишь меня?

Петухов похолодел. Кажется, до него начал помаленьку доходить замысел Ковалева. Он распластался по стене и вытянул руку как можно дальше.

– Теперь замолчи. Чтобы я не слышал, как твои зубы отбивают чечетку.

Распоряжения Ковалева были четкими и строгими. Петухов подумал, что, по крайней мере, в выборе старшего смены охраны Дубенский не ошибся.

– Успокоился, Коля?

Он успокоился. Настолько, насколько это было возможно. И все же Ковалеву пришлось повторить свой вопрос.

– Успокоился?

– Д-д-да…

– Теперь постучи по замку. Я хочу сориентироваться. Давай!

Петухов осторожно, словно металл замка был раскален докрасна, постучал по нему согнутым пальцем.

– Молодец! Давай еще раз. Трижды, а потом сразу убирай руку.

Петухов проглотил вязкую слюну.

– Алексей Геннадьевич…

– Заткнись! – прошипел на него полковник. – Можешь предложить что-нибудь получше?

Он говорил тихо, сквозь зубы, и Петухов понял, что он боится пошевелиться. Стоит в темноте с вытянутыми руками и не хочет сбивать найденный по слуху прицел.

– Стучи!

Ковалев трижды стукнул по замку, а потом быстро отдернул руку. Еще до того, как он успел прижать ее к груди, грянул выстрел.

По Симферопольскому шоссе, на юг от Москвы, неспешно катил человек на красном «ИЖ Планета-5».

Он выглядел несколько комично и… провинциально. Крупный мужчина лет тридцати, с открытым обветренным лицом; нос облупился от загара, у крыльев кожа слегка шелушилась. Мужчина был одет в кожаную куртку, явно перешитую из какого-то древнего одеяния – пальто или плаща. На спине красовалась надпись: «Ksteen».

Его звали Константин Бурцев, и он был спасателем из Серпухова; если точнее – старшим четвертого экипажа.

Шестнадцатого июля на шоссе Таруса – Калуга произошло нечто странное. Случайный очевидец доложил в штаб МЧС о сгоревшем бензовозе. Дежурный попросил подтвердить или опровергнуть полученную информацию пилота вертолета «МИ-6», выполнявшего летное задание в том же районе. Однако вертолет местного аэроклуба с парашютистами на борту вскоре пропал с экрана радара.

Кстина и его четвертый экипаж направили в район бедствия, но оказалось, что бензовоз – действительно сгоревший – перекрыл шоссе и проехать дальше не было никакой возможности. Наверное, они бы пробились, но поступила совсем уж невероятная команда – ни шагу дальше! И они остановились. Что касается Кстина, то он со своим экипажем не видел ничего, кроме сгоревшего бензовоза. Да еще они подвозили какого-то странного мужика, такого же большого и краснолицего, как и сам Константин – Кстин. И больше ничего.

Естественно, он не мог знать подлинную подоплеку происшедшего. Точно так же не могли ее понять и те, кому по долгу службы положено знать все. Однако компетентные органы не без оснований подозревали, что события шестнадцатого июля должны наложить определенный отпечаток на психику всех, кто каким-то образом оказался в них замешан…[1] И Кстин был одним из первых в этом списке.

Семнадцатого, в его законный день отдыха, позвонил начальник и приказал срочно выехать в Москву. Поездка была оформлена как служебная командировка сроком на неделю.

Кстин не возражал. Побывать в столице за казенный счет? Да кто же от этого откажется?

Он оседлал своего старенького «ижачка» (в Серпухове Кстин слыл одним из «центровых» байкеров, а мужественная профессия только поднимала его авторитет) и отправился в Москву. Почти полдня ушло на то, чтобы найти указанный адрес – незаметный переулок в районе Лубянки. Наверное, если бы он поехал на «Москвиче», доставшемся от отца (старик «четыреста двенадцатый» был еще крепок и уверенно стоял на всех четырех колесах), то не смог бы пересечь и Садовое кольцо.

За эти несколько часов он понял, что Москва не предназначена для того, чтобы ездить по ней на автомобиле, хотя глаза говорили обратное: тучи машин, как стаи разноцветных мух, метались от светофора к светофору; на первый взгляд, безо всякой видимой системы, но, приглядевшись, он понял, что у этой игры есть свои правила. Он мог их усвоить, но вряд ли смог бы по ним играть. Мотоцикл оказался наилучшим выходом, к тому же от раскаленного асфальта поднимался такой жар, что в «Москвиче» он чувствовал бы себя как курица в духовке.