Соблазнение монаха - Ольга Баранова

Томас стремился как можно дальше уйти от монастыря, чтобы вернуться к нему. Сарина пыталась увести Томаса как можно дальше от монастыря — в этом она угадывала его мысли. Иногда мне кажется, что у женщины нет своих мыслей, а она повторяет только мужские. Тут много рассуждали о любви и огне, пылающем и страстном, так женщина — это кувшин, и он так же пуст, как эхо в горах.

Но везде была равнина. Томас и Сарина шли уже второй день. Вот-вот должны были появиться золотые ворота. Но тут Сарине стало плохо. Напал вдруг кашель, боль в горле и ногах — ноги не могли идти, и пришлось заночевать у брата Томаса — Игоря. Нам дается только два дня, чтобы бежать от напастей, но мы часто используем их не по назначению.

Игорь жил в небольшой избенке типа хаты на краю государства.

6. В ДОМЕ У ИГОРЯ

Игорь и Ольга встретили Сарину. Только не подумайте, что я пишу о себе. У нее были золотистые волосы. Мне уже пятьдесят, а ей было двадцать. Что касается Игоря — то лет тридцать восемь или тридцать — для мужчины возраст не важен.

Игорь был похож на Томаса только глазами — тот же голубой взгляд. Но если у Томаса глаза выцвели и стали серыми, то Игорь и Ольга жили в довольстве уже пять лет — скоро Ольге исполнился бы двадцать один. Детей у них не было. Один отец — это один отец, да и разница в возрасте сказывалась — пятьдесят восемь не тридцать шесть (Игорю было тридцать шесть), но я чувствую, что утомила вас цифрами, так что без дальних цифр скажем, что разговор мужчин был так же бессмыслен, как эти расчеты. Долгое молчание не приучает к болтовне, да к тому же скучно говорить, если видишь мысли друг друга. В переводе на человеческий язык это значило, что Томас оставляет Сарину у Игоря и уходит — за лекарством или по каким-то своим делам — уходит из государства — что он и сделал, переступив тень, отделявшую Падишаховоград (все государство называлось Падишаховоград, за исключением монастыря — монастырь, как и такса, никак не назывался — хорошенькая собачка, кстати.) Женщины говорили бы о ерунде, если бы Сарина не была так больна. Как когда-то на ее дедушку, болезни накинулись на ее нежное тело и рвали своим мертвыми зубами. Но если еще когда-то мертвое победило живое — покажите мне этот край! (Не надо мне совать зеркало! Я сама знаю, что красива!) Сарина разглядывала себя в кусок льда, который ей принесла Ольга — зеркала еще не придумали, и Ольга выращивала в саду деревья, на которых росли куски льда — вот в такой кусок и смотрелась Сарина. Я специально говорю вам, что все, что я пишу — неправда, чтобы вы не переживали, что он ее бросил. В такой момент — и бросил! Спасся сам, как крыса! А может быть, он с самого начала хотел, чтобы она вернулась к отцу! Протащил бедную девочку по всему государству и даже не соблазнил!

Но Сарина сама кого угодно могла соблазнить. Железной рукой отложив зеркало, она принялась за дело. Беря одну прядь за другой, она расчесывала их, как когда-то — Глора и Клора, нет — Клара. «Я должна быть красивой, — думала она, — он придет, а я буду красивой.» Игорь и Ольга не сказали ей, что она пролежала две недели в беспамятстве, и Сарина осталась такой же краснощекой и здоровенькой, как была. К тому же воздух дома Игоря и Ольги пошел ей на пользу — прямо перед окнами, окружая дом, как платье окружает невесту, рос сад — вишневый розовый сад. Пока Сарина болела, лепестки отвалились, и на их месте появились зеленые шарики, а вслед за этим — плоды, точная копия персиков, если не считать цвета и размеров — персики желтого цвета, а эти — красные. Мягкая жидкость, тающая внутри Сарины. Кровь земли соединялась с ее кровью, и она испытывала любовь, и не любя и не видя того, кто ей был нужен.

Наконец Томас вернулся. Лекарство, которое он нес, оказалось не нужно — пучок сухой травы, который, по мнению Томаса, мог излечить Сарину. А где Падишах? — спросите вы. Подождите, не сбивайте меня. Надо сперва хорошенько нарадоваться, чтобы потом печалиться.

Сарина и Томас гуляли по саду, залазили в соседнее государство — весь мир принадлежал им. Но однажды Томас поскользнулся на тонком мостике через реку, соединяющую два берега — река, как мост, соединяет берега; если бы ее не было, а была пустота, мы не смогли бы переплыть на тот берег, в пустоте-то особо не разживешься, о чем свидетельствует космос, а, может быть, люди — это существа, способные жить на Земле?

Ощущение счастья не покидало ее. Она даже не вышла из этого состояния, когда Томас умер. А вышло вот что.

Мужчины сговорились, что Томас должен умереть. Иначе ему не отвязаться от Сарины и от своей любви к ней. Старые — а дураки! Сказала бы я, если бы вы меня спросили! Пятьдесят восемь лет, а не соображает ничего. Тоже, мальчик нашелся! Озорник, шутник, розыгрышник! Взяли гроб, пригласили гостей. Накрыли стол, вырыли яму. В тот момент, как надо опускать гроб в землю, Томас вынырнул из него — в ту секунду, как крышка гроба закрывалась, так в эту щель между верхней и нижней половинкой скользнул и убег от «смерти». Сарина думала, что Томас умер, поскользнувшись на бревне и упав в воду (а потом его вытащили, утопленника нашего, шутника! Столько лет прошло, а, как узнала правду, всю меня колотит.) Лег на землю, а его братец — Игорь — быстро накрыл Томаса одеялом, чтоб другие не видели. А люди тоже — не глупые. Один увидел башмак Томаса и говорит: «Что это? Вроде покойник в гробу лежал, а теперь — на земле?» Но Игорь увел его выпить стаканчик пива, и тот успокоился. «Может, и вправду, — думал он, — мы так хороним, другие — этак, а монах — пришлый человек. Может, у них так положено, чтобы труп после смерти выскальзывал из гроба. А что, хоронить пустой гроб — это мысль! Это свидетельствует о единстве духа и тела!» Чем только люди не оправдают свою глупость — и духом, и телом, и — любовью.

Сарина не почувствовала его исчезновения. Монах, после того как совершил клятвопреступление и ложное погребение, отправился в дальние страны замаливать свои грехи, что вполне соответствовало его монашескому поведению.

Сарина осталась одна. Но весь мир был с ней. Почему это, когда я пишу водевиль, выходит трагедия? А стоит прикоснуться к трагическому, как тут же выползает противный толстый водевиль и начинает хрумкать у меня под носом и над ухом сметаной с помидором и тыкать в каждую строчку жирным красным пальцем с грязными ногтями (лень руки мыть): «Это — не так, а се — не этак! А это се? Слезы, да? Зачем? Тебе что, в жизни слез мало? Ах ты дрянь, ты хочешь, чтобы я еще и в выдумках плакал?» Водевиль почему-то считает, что все, что я пишу — это о нем, эгоист!

Сарина осталась одна и не жалела об этом. Журчанье воды в реке, блеск солнца — монах подарил ей целый мир — бесплатно. Иногда она вспоминала его. Но как нечто, относящееся к ее жизни, и — не больше. Мудрость влюбленных в том, что, даже уходя, они оставляют нам частичку любви. Аминь. Да простит мне Бог все мои прегрешения и то, что я смеюсь над ним, ведь я — часть Бога! И если я смеюсь над собой, значит, я смеюсь над Ним! Поистине гигантское терпение нужно иметь, чтобы терпеть все это. Но все отцы балуют своих детей.