Поэмы Оссиана - Джеймс Макферсон

"В словесной пре многим я уступлю, Морла, но этот меч никому не уступит. Эрин будет под властью Кормака, доколе Кухулин и Коннал живы. О Коннал, первый из могучих мужей, ты слышал речи Морлы. Станешь ли ты и ныне думать о мире, о сокрушитель щитов? Тень Кругала павшего! почто ты грозила нам смертью? Твой тесный дом приимет меня, озаренного славой. Вздымайте, сыны Инис-файла, вздымайте копья и напрягайте луки; устремитесь во мраке на супостата, как призраки бурных ночей!"

И тогда зловещий, ревущий, глубокий и яростный сумрак сраженья простерся, словно туман, над долиной клубящийся,* когда бури застят мирный солнечный свет небес. Вождь во всеоружии шествует впереди, словно гневный дух пред тучей, когда, окруженный огнем метеоров, он в дланях сжимает темные ветры. Далеко на вересковой пустоши Карил велит трубить в рог битвы. Он начинает песнь и изливает свой пыл в души героев.

*

Так туман вечерний,

С реки взлетев, струится вдоль болот

И льнет к стопам усталым селянина,

Бредущего домой...

Мильтон [Потерянный рай, XII, 629].

"Где же, - вещали уста песен, - где же павший Кругал? Он лежит на земле, забытый, и безмолвен чертог пиров. Горюет супруга Кругала, ибо чужая она в чертоге скорби своей.* Но кто это, словно солнечный луч, летит на полки супостатов? Это Дегрена ** дивно прекрасная, супруга Кругала павшего. Кудри ее развеваются по ветру, очи красны, пронзителен глас. Зелен, бесплотен теперь твой Кругал, чье тело осталось в пещере холма. Он приближается к уху спящего и подъемлет слабый свой глас, что звучит, как жужжание горных пчел пли мушиного роя в сумерках. Но Дегрена падает наземь, словно туман на рассвете; Лохлина меч пронзил ее грудь. Карбар, пала она, восходящая надежда твоей младости. Пала она, о Карбар, надежда твоих молодых годов".

* Кругал женился на Дегрене незадолго до сражения, и поэтому вполне уместно назвать ее чужой в чертоге ее скорби.

** Deo-ghrena означает солнечный луч.

Свирепый Карбар услышал горестный стон и ринулся, словно кит океанский. Он увидел смерть своей дочери, и рев его раздался средь тысяч.* Его копье поразило сына Лохлина, и битва простерлась от края до края. Словно сто ветров пронеслись над дубравами Лохлина, словно пожар охватил ели ста холмов, так с грохотом падали на поле ряды порубленных ратников. Кухулин косит героев, словно чертополох, а Сваран опустошает Эрин. От руки его падает Курах и Карбар с горбатым щитом. Морглан почил вечным сном, п содрогается Ка-олт, дух испуская. Его белая грудь запятнана кровью, и рассыпались светлые кудри по праху родимой земли. Часто давал он пиры там, где ныне полег, и часто играл на арфе, когда псы его радостно вкруг скакали, а юные ловчие готовили луки.

*

И средь тысяч пылает.

Вергилий [Энеида, I, 491].

Неумолимо движется Сваран, как поток, из пустыни прорвавшийся. На пути он сметает холмы невысокие, а по сторонам его полузатоплены скалы. Но Кухулин стоял перед ним, как гора, что хватает тучи небесные. Ветры спорят в соснах ее чела, град гремит по ее утесам.* Но неколебима в силе своей стоит она, ограждая долину тихую Коны.

* Вергилий и Мильтон использовали сходные сравнения. Я приведу то и другое, чтобы читатель мог сам судить, который из двух поэтов больше преуспел в этом.

Словно Афон иль Эрике, или когда расшумится,

Потрясая дубы, сам отец Апеннин, что ликует

Снежной вершиной своей, таким подымаясь на воздух.

[Вергилий. Энеида, XII, 701].

В смятенье надмеваясь и сбирая

Всю мощь свою, там Сатана стоял,

Как Атлас или Тенериф недвижен,

Главой упершись в небо.

Мильтон [Потерянный рай, IV, 985].

Так ограждал Кухулин сынов Эрина, стоя посреди тысяч. Горным ключом струилась кровь героев, трудно дышащих вкруг него. Но редели с обеих сторон рати Эрина, как снега под солнцем полдневным.

"О, сыны Инис-файла, - молвил Грумал, - на поле брани Лохлин берет верх. Зачем же противимся мы, словно тростник ветрам? Бежим к холмам темно-бурых ланей". Он пустился бежать, как серна Морвена, и копье позади сверкало, как дрожащий луч света. Но мало кто побежал за Грумалом, вождем малодушным. Многие пали в битве героев на гулкозвучной пустоши Лены.

На колеснице, сверкавшей каменьями, высился вождь Эрина; он сразил могучего сына Лохлина и сказал торопливо Конналу: "О Коннал, первый из смертных мужей, ты обучил эту десницу разящую! Неужто не будем мы биться с врагом, хотя и бежали сыны Эрина? О Карил, сын минувших времен, собери моих друзей, что остались в живых, на том кустистом холме. Коннал, здесь мы будем, как скалы, стоять и спасем бегущих друзей".

Коннал взошел на колесницу сверкающую. Они выставляют щиты, подобные померкшей луне, дочери звездного неба, когда сумрачным кругом ходит она по тверди. Шифадда, тяжко дыша, поднялся на холм, и Дустронал, конь величавый. Как волны вслед за китом, хлынули вслед им враги.

И вот на склоне Кромлы высоком скорбно стояли немногие чада Эрина, словно роща, по которой пламя промчалось, гонимое ветрами бурной ночи. Кухулин стоял у дуба. Молча вращал он багровые очи и слушал, как ветер свистит в густых его волосах, когда пришел с океана дозорный, Моран, сын Фихила. "Корабли, - он вскричал, - корабли с одинокого острова! Это подходит Фингал, первый из мужей, сокрушитель щитов. Пенятся волны пред черными его судами. Мачты его с парусами стоят, словно леса, облаками покрытые".

"Дуйте же, - молвил Кухулин, - дуйте, все ветры, что носятся над островом милых туманов. Явись на погибель тысячам, о вождь оленьих холмов. Твои паруса для меня, о друг мой, - облака рассветной зари, твои корабли небесный свет, а ты сам - огненный столп, проливающий свет в ночи. О Коннал, первый мой воин, как любезны сердцу наши друзья! Но мрак ночной сгущается вкруг; где теперь корабли Фингала? Проведем же здесь часы темноты, ожидая луны в небесах".

Ветры сошли на леса. Потоки свергались со скал. Дождь нависал над главою Кромлы. И алые звезды мерцали меж облаков пролетающих. Печально на бреге потока, чей шум отдавался от дерева, печально на бреге потока сидел вождь Эрина. Был там и Коннал, сын Колгара, и Карил, древний годами.

"Нет счастья деснице Кухулина, - молвил сын Семо, - нет счастья деснице Кухулина с тех пор, как сразил он друга. О Ферда, сын Даммана, я любил тебя, как себя самого".

"Поведай, Кухулин, сын Семо, как пал сокрушитель щитов? Хорошо я помню, - молвил Коннал, - благородного сына Даммана. Высок и прекрасен он был, как радуга над холмом".

"Ферда пришел из Альбиона, вождь сотни холмов. В чертоге Мури он научился владеть мечом* и обрел дружбу Кухулина. Вместе ходили мы на охоту, и общим было наше ложе на вереске.

* Как сообщают ирландские барды, Muri было название школы в Ольстере, где обучали владению оружием. Само слово означает скопление людей, что говорит в пользу такого мнения. Согласно преданию, Кухулин первый ввел в Ирландии снаряжение, целиком изготовленное из стали. По утверждению сенахиев, он обучил ирландцев искусству верховой езды и первый в этом королевстве стал пользоваться колесницей. Последнее обстоятельство дало основание Оссиану так подробно описать колесницу Кухулина в первой книге.

Деугала была супругою Карбара, вождя просторов Уллина. Свет красоты озарял ее, но в сердце жила гордыня. Она полюбила благородного сына Даммана, этот солнечный луч юности. "Карбар, - сказала жена белорукая, - отдай мне половину нашего стада. Не останусь я доле в твоих чертогах. Раздели же стадо, мрачный Карбар".

"Пусть Кухулин, - ответил Карбар, - разделит стадо мое на холме. Грудь его - престол справедливости. Отыди, свет красоты". Я пошел и разделил их стадо. Остался один белоснежный бык. Карбару дал я того быка. Вспыхнула ярость Деугалы.

"Даммана сын, - сказала красавица, - Кухулин язвит мне душу. Пусть услышу я весть о смерти его или волны Лубара скроют меня. Тень моя бледная станет блуждать близ тебя и скорбеть о моей уязвленной гордыне. Пролей же кровь Кухулина или пронзи эту высокую грудь".

"Деугала, - рек белокурый юноша, - как я посмею убить сына Семо? Он ведь друг моих сокровенных мыслей, так подыму ли я меч на него?" Три дня рыдала она пред ним, на четвертый он согласился сразиться.

"Я сражусь с моим другом, Деугала, но лучше б я пал от его меча. Как смогу я бродить по холму и зреть там могилу Кухулина?" Мы сразились на холмах Мури. Мечи наши тщатся не ранить. Они скользят па булатным шлемам и, звеня, чуть касаются глади щитов. Усмехаясь, Деугала рядом стояла, и сказала она сыну Даммана: "Слаба десница твоя, о солнечный луч юности! Не созрели годы твои для булата. Сдайся же сыну Семо. Он, как утес на Малморе".

Слезами наполнились очи юноши. Трепетным голосом он мно сказал: "Кухулин, подъемли свой щит горбатый. Защищайся от длани друга. Душу мою отягчает горе, ибо я должен убить вождя мужей".

Я вздохнул, словно ветер в скалистой расселине. Высоко я вознес острие булата. И пал солнечный луч брани, первый из друзей Кухулина!