Геннадий Зюганов - Анатолий Житнухин

Учебный год пролетел незаметно. Подступился было к Геннадию директор с просьбой поработать в школе еще годик, но на этот раз тот был неумолим — настала пора определяться в жизни. Собственно, к этому времени окончательный выбор он уже сделал: пойдет по родительской стезе и будет поступать в Орловский пединститут на физико-математический факультет. Работая в школе, почувствовал, что обрел призвание. Но, как это часто случается, жизнь распорядилась иначе: в школу он больше не вернулся. Но навсегда сохранил в себе глубочайшее уважение к учительскому труду и убежденность в том, что, только возродив престиж профессии учителя, общество сможет обрести дорогу к своему нравственному оздоровлению.

Уезжали в Орел вместе с Надеждой Амеличевой — она выбрала тот же институт, но другой факультет — исторический. Первое юношеское чувство, возникшее между ними, оказалось крепким. Через несколько лет, когда Геннадий отслужит в армии, они поженятся и сохранят прочные отношения на всю жизнь.

Хоть и уверенно чувствовал себя Геннадий перед неизвестностью, в которую неизбежно окунается каждый, кто покидает родительский дом, но в душе все же таилось беспокойство: слишком уж часто стали донимать отца фронтовые раны. Последний раз приступ болезни оказался настолько тяжелым, что по весенней распутице пришлось сыну самому везти его в районную больницу на гусеничном тракторе. Заключение врачей было тревожным: еще раз такое случится — неизвестно, чем кончится. Уезжая из дома, Геннадий дал родителям твердое обещание: будет трудно — заберу к себе. Слово свое сдержал и когда работал в Орловском горкоме партии, и когда переехал в Москву. Сложнее всего оказалось выполнить просьбу отца подобрать место для пасеки — не мыслил тот себя без близкого сердцу занятия. Все ближайшее Подмосковье исколесил Геннадий Андреевич, пока не нашел подходящий уголок на опушке леса, подле дачного участка своих друзей. Так что смог Андрей Михайлович, и живя в столице, предаваться любимому делу. Не оставлял он пчел до последних дней своей жизни.

Как всегда, беда пришла внезапно. Летней ночью 1990 года привиделся сыну нехороший сон: отец ушел из жизни. Бросил все и помчался в подмосковный пансионат, где тогда отдыхала вся большая семья Зюгановых. Когда приехал и увидел, что отец в здравии, успокоился и вечером вернулся в Москву. А через несколько часов Андрея Михайловича не стало… Всем нам суждено пережить такие утраты. Но тогда к горечи невосполнимой потери примешивалось еще и другое тяжкое чувство — ведь так и не смог Геннадий Андреевич дать отцу внятный ответ на немой вопрос, которым тот встречал его по вечерам: что же происходит со страной? Конечно, Андрей Михайлович и сам о многом догадывался, многое понимал, сопоставляя прочитанное в разношерстной прессе, просиживая за новостными программами у телевизора. Но трудно было беспартийному большевику, как он себя всегда называл, окончательно уверовать в реальность происходящего. Неужели всё было напрасно: кровь, пролитая на фронтах Великой Отечественной, немыслимо тяжелый труд послевоенных лет, увенчанный очередной величайшей народной победой — полетом в космос Юрия Гагарина, светлые мечты, на которых воспитывали подрастающие поколения? А ведь росли в массе своей по-настоящему одухотворенные и чистые люди.

Не может Геннадий Андреевич забыть этот укор во взгляде отца и сегодня, особенно во время посещений родительских могил в дни, предписанные православными традициями. Сейчас, конечно, осмыслено и понято значительно больше, чем прежде, виднее стали собственные ошибки и просчеты. Он не скрывает: ему есть в чем каяться. Прежде всего в том, что, наверное, не хватило решимости и последовательности, чтобы до конца отстаивать свои позиции и убеждения в тот период, когда находился во властных коридорах Старой площади. Там, где под словесную трескотню «архитекторов перестройки» вершилось беспрецедентное предательство великой страны и ее великого народа. Но многие ли сейчас имеют право утверждать, что на исходе восьмидесятых — в начале девяностых ясно представляли, что и как следует делать? Тем более в те критические периоды, когда над страной нависала зловещая тень новой гражданской войны.

И все же… Не дано русскому человеку стряхнуть с себя чувство вины. Совесть не позволяет. Поэтому-то, наверное, так часто и приходят на память Геннадию Андреевичу строки Александра Твардовского:

Я знаю, никакой моей виныВ том, что другие не пришли с войны.В том, что они — кто старше, кто моложе —Остались там, и не о том же речь,Что я их мог, но не сумел сберечь, —Речь не о том, но все же, все же, все же…

Когда-то мог он поделиться своими мыслями и переживаниями с отцом. Сейчас труднее — самое сокровенное даже не всем близким друзьям поверишь. Особенно тяжелые чувства одолевают, когда приезжает в Севастополь на встречи однополчан отца — что им скажешь, чем оправдаешься? Но чувствует, что всё понимают они. И надеются. Кстати, чтит он память о боевом прошлом и других своих родственников: например, специально ездил в Калининградскую область, чтобы поклониться местам, где воевал его дядя Дмитрий Михайлович Зюганов, получивший тяжелое ранение в сражении за Кенигсберг.

Кому-то посещение Зюгановым Крыма в июньские дни 2006 года, когда в результате решительного протеста украинского народа высадившийся здесь американский десант вынужден был убраться восвояси, может показаться обычным политическим жестом. Но его подвигли на эту поездку прежде всего глубоко личные мотивы: Крымская земля ему особенно дорога потому, что здесь пролил кровь его отец. «Для меня американские солдаты в Крыму все равно что вражеские танки на Прохоровском поле», — сказано ясно и доходчиво. Под этими словами Зюганова могут подписаться и миллионы россиян, и большинство жителей Украины, не утративших историческую память. Выяснилось, что крымский урок не пошел впрок нашим правителям, затеявшим было с американцами совместное учение «Торгау-2006». Видно, не о политической близорукости следует вести речь. Похоже, в очередной раз решили проверить наш народ на прочность: «Додавили? Нет еще?»

Тогда, в 1962 году, когда Геннадий покидал отчий дом, будущее представлялось по-иному. Страна была на подъеме. Был совершен впечатляющий прорыв в космос, по Северному морскому пути проводил транспортные караваны ледокол «Ленин» — первое в мире гражданское судно с атомной силовой установкой, а просторы воздушного океана бороздили сверхсовременные Ту-114. Достижения в науке, технике и промышленности были столь очевидными, что возникавшие время от времени провалы в экономике, главным образом в сельском хозяйстве, и социальные конфликты в некоторых регионах, проявившиеся после вынужденного повышения розничных цен на мясо и масло в 1962 году, искренне воспринимались как временные неудачи, досадные просчеты. Несмотря на волюнтаристские замашки Хрущева, получившие свое отражение и в новой, третьей Программе КПСС, молодое поколение воодушевляла поставленная партией цель — за два десятилетия построить в стране коммунистическое общество. Конечно, в пытливые умы закрадывались сомнения по поводу столь категоричного определения сроков строительства светлого будущего, но казалось, что сама жизнь подтверждает их обоснованность. Как яркое свидетельство жизненности идей, вдохновлявших страну, была воспринята и победа социалистической революции на Кубе. Нагнетание империалистическими силами эскалации «холодной войны», что, как известно, привело к возведению Берлинской стены и Карибскому кризису, только укрепляло решительность и энтузиазм строителей коммунизма, веру в его торжество.