Книга перемен - Дмитрий Вересов

— Бог радуги — вечность. Ходить по кругу, все одно и то же.

Он несколько раз обвел змейку пальцем и продолжил:

— Начало — нет, конец — нет. Йеманджа сказать: тебе не надо. Тебе не надо всегда быть, тебе не надо жить, когда все родственники уйти в землю. Ты не колдун и не считаешь звезды, тебе не надо такой амулет. Возьми зайца. Не надо динары. Не платить. Просто так возьми. Твой заяц.

Михаил Александрович, к удивлению своему, все прекрасно понял, должно быть, потому, что французским владел примерно на том же уровне, что и юноша. Он не стал возражать: заяц был хорош, но ему неудобно было забирать статуэтку просто так, ничего не дав взамен. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот на пружинке с фотографическим изображением Адмиралтейства и тонкий карандашик и протянул все это Йемандже (вроде бы ее так назвали?).

— Это тебе, бабушка Йеманджа. Тебе и твоему внуку.

Юноша засмеялся и что-то пропел, прощебетал негритянке. Она тоже развеселилась и, сквозь смех, тыча пальцем в мальчика, сказала несколько слов, глядя сквозь черепашьи морщины на Михаила Александровича. В переводе прозвучало следующее:

— Обатала — не внук! Обатала — муж. Дурной муж! Обатала — бродяга и бездельник! Обатала только танцевать, болтать языком и подарки брать, никчемушник!

От подарков Йеманджа и ее юный муж, тем не менее, не отказались, но, видно, заяц полагался все же просто так, потому что Михаилу Александровичу вручили еще деревянных же слона и бегемота, а Обатала, очевидно дразнясь, лег на живот и подтянул ноги к ушам, выгнувшись змеей, зашипел, широко открыв рот, но поперхнулся от смеха и вывалялся в пыли.

За углом Михаила Александровича ждал неприятный сюрприз: он нос к носу столкнулся с Игорем Борисовичем, который с ходу начал подхватывать свои очки и придираться.

— Самостоятельность проявляем, Михаил Александрович, уважаемый? Или строптивость? Почему не с группой?

— А меня почему-то невзлюбили, Игорь Борисович, наверное, так же, как и вас, поскольку вы тоже один бродите.

— Что дозволено Юпитеру, Михаил Александрович. К тому же я при исполнении. Работа у меня, — начал вдруг неловко оправдываться Игорь Борисович.

— Да не сочиняйте вы, — не испугался Михаил Александрович, — у вас безделушек целый мешок. Вон, жираф торчит. И дудка.

— Безделушек! — завелся вдруг особист и пошел пятнами. — Безделушек! Это произведения искусства, а не безделушки! Произведения древнего, веками оттачиваемого искусства! Безделушки! Да им цены нет! Бессмысленность какая! Недоумство! Я. Я на вас рапорт напишу. Нарушение режима. Вас в двадцать четыре часа выставят. Безделушки! Кого только в Африку не присылают!

— Я не понимаю, за что вы на меня сердитесь, Игорь Борисович, — недоумевал Михаил Александрович. — За то, что я один хожу, или за то, что не разбираюсь в африканском искусстве? Я не искусствовед и не этнограф, я всего лишь любопытствующий турист. Что-то мне нравится, что-то нет, что-то даже отталкивает. Хотите рапорт писать, пишите. Поеду домой с чистой совестью. Мне здесь неуютно и одиноко. Мне четыре года до пенсии осталось. Как-нибудь протяну.

Очки у Игоря Борисовича свалились-таки в большую пластиковую сумку с «произведениями искусства», а тараканы замерли и загрустили.

— Да ну вас, Михаил Александрович. Меня тоже за этот рапорт не похвалят. Ехали бы вы поскорей в пустыню. Жду не дождусь. На вас за три дня кучу телег накатали, и все пустых, никчемных, просто со злобы. Не нравитесь вы нашей публике, не похожи. Угрюмы и задумчивы, комплиментов дамам не говорите, не проставились по приезде, чеков не считаете — лень вам. Дело ли?

— Не обязан, — закусил удила Михаил Александрович.

— Не обязаны, — тяжко вздохнул Игорь Борисович. — Вот и убирайтесь мосты наводить, — фыркнул он и добавил себе под нос: — Никому не нужные.

— Никому не нужные? — насторожился Михаил Александрович.

— О господи! Да ясен же пень! Была бы там дорога, а то ведь нет и быть не может. Я же говорю: пре-ис-под-ня-я! Так на кой?.. Верблюды все равно кружным путем как ходили, так и будут ходить, привыкли они. И у бедуинов тоже свои традиции. Будет этот ваш мост стоять памятником… известно чему, пока торжественно не рухнет, — раздухарился Игорь Борисович.

— Так, — озадаченно посмотрел на него Михаил Александрович. — Что вы тут такое говорите? Провоцируете, что ли? Или вы шпион? Вербовщик?

— Да не вербовщик я! Я — этнограф! Хоть и бывший, как они считают. А-а, да что там, так и есть — бывший. Я ради поездок по Африке на все пошел, душу продал этим. Инквизиции продался. И сижу вот в Ливии, ёкэлэмэнэ, сам себе противен. Ей-ей, Михаил Александрович, уважаемый, мечтаю иногда что-нибудь неизлечимое подхватить и домой вернуться по инвалидности. С чистой анкетой.

Он замолчал, запнувшись, выудил очки из пакета, устроил их на переносице и продолжил деревянным голосом:

— А вы все равно никому ничего не расскажете и доносов писать не станете, судя по вашей характеристике, потому я такой смелый, болтаю, пользуюсь моментом. Мне больше не с кем, вот и потерпите. Вы скоро отвалите, и я перестану вас смущать.

— И меня потянут за недоносительство, — в тон ему закончил Михаил Александрович.

— Глупости какие. Работа с вами проведена по регламенту, всякие там инструкции вы подписали. «Ознакомлен, предупрежден о неразглашении, в чем и подписуюсь». Так? А инициатива, то есть действия, выходящие за рамки регламента, инициатива, говорю, прояви я таковую, приветствоваться не будет, еще и шею намылят за излишества нехорошие. Это же всему отделу морока!

— Бедный вы, несчастный, — безжалостно ухмыльнулся Михаил Александрович.

— Бедный я, несчастный, — раздраженно подтвердил Игорь Борисович. — Вы поиронизируйте, поиронизируйте! Моментально в рапорт попадете за нарушение режима. Ох!

— Снова-здорово, — спокойно ответил Михаил Александрович, — пошли по кругу. То-то мне бабушка Йеманджа змею не дала. Не надо тебе, говорит, по кругу ходить. Вечная маята, говорит, будет.

— Йеманджа? — страшно заволновался Игорь Борисович. — Йеманджа, говорите? Ин-те-рес-но-то как! Йеманджа — богиня текущих вод! То есть рек. А вам мосты наводить. Ай-яй! И змею не дала. Змея себя за хвост кусала?

Михаил Александрович кивнул, недоумевая.

— Кусала, значит. Вообще-то, это и символ бессмертия, и бог радуги. Бог радуги — дитя Йеманджи от одного из многочисленных мужей. От Обаталы, что ли? Не помню, но не суть. Не пожелала она дать вам бессмертие, значит. Когда-то считали, что змея, сбрасывая кожу, рождается заново, то есть фактически бессмертна.

— Я так понял, что она меня пожалела.

— Ну, правильно. Вам кожу менять поздно. Да и слишком много потерь у вечно живущих. Оттого колдуны равнодушны, а часто злы. Привыкли к потерям за долгую жизнь.

— Вы что, верите, что колдуны бессмертны? — поразился Михаил Александрович.

— А вы не верите? Так это от невежества, уважаемый, — свысока произнес Игорь Борисович. — От невежества. Что у колдуна главное? Его дар, мастерство — называйте как угодно. Он не умрет, пока не передаст этот дар преемнику. То есть дар бессмертен, а сам колдун — оболочка, все равно что сменяемая змеиная кожа. Между прочим, некоторые немыслимое количество лет живут, пока не найдут преемника. Такая жизнь уже не жизнь. В них ничего человеческого не остается.

— Она мне зайца дала. Это что-нибудь значит? — спросил заинтересовавшийся Михаил Александрович.

— Если дала, а не продала, то значит. Заяц — это трикстер, проходящий персонаж многих мифов и сказок. Трикстеры ведут себя непоследовательно, как и люди. Заяц — один из любимейших, и, между прочим, он, путаник, по своему легкомыслию лишил людей надежды на бессмертие. Это известная байка. Рассказать?

— Расскажите, коли не сложно.

— Луна призвала как-то зайца и сказала ему: «Поди к людям с известием: как Луна умирает и воскресает, так будет и с вами, с людьми». Заяц лопоухий по легкомыслию своему перепутал все на свете и сказал: «Слушайте, люди, Луна повелела сообщить вам, что как она умирает и гибнет, так и вам полагается». Луна, узнав о том, что натворил косой, наказала его палкой — по морде. Потому у зайца губа раздвоенная. Видите, как это подчеркнуто на статуэтке? Значит, ваш заяц делался с целью напомнить об этой притче. А как расставить акценты, это уж дело владельца. Может, это напоминание о том, что человек смертен, а может, предостережение: ничего не перепутай, будь внимателен, чтобы все понять правильно, а то получишь по морде палкой.

— Очень мило. По морде палкой. А Луна не могла все исправить, сказать, что заяц переврал ее слова?

— Вы когда-нибудь слышали, Михаил Александрович, чтобы божество оправдывалось? — горестно вздохнул Игорь Борисович. — Наказать виновного — святое дело, но слово-то уже сказано, и опровергать его, знаете ли, неавторитетно. Лучше действовать далее, смотря по обстоятельствам.