Франчиска - Николае Бребан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Интересно, — подумал он, — как один мир продолжает существовать внутри совсем другого мира. Да! — Килиан что-то мучительно соображал, невольно шевеля губами. — Вот ведь в чем дело, вот в чем: это те же крестьяне, только на социалистическом заводе!»
Эта неожиданная мысль поразила его своей очевидностью, и Килиан словно окаменел, взволнованный возникшей ассоциацией, своим открытием, неотразимой правдой этой мысли, ее страшным воплощением, промелькнувшим перед его глазами за несколько секунд или даже за несколько десятых секунды. Как и всякая истина, фраза: «Здесь один мир продолжает существовать внутри совсем другого мира» — обладала как бы чудесными свойствами: стоило ее приложить к каким-либо фактам или явлениям или даже к общему суждению о них, как тут же самым неожиданным, самым невероятным образом изменялся порядок этих фактов и явлений, менялась основа суждений, поражая своей достоверностью и убедительностью. Сделав это открытие, Килиан в первые минуты растерялся, когда коснулся этой волшебной палочкой того, что находилось прямо перед его глазами, взглянул сквозь эту призму на бригадира в твердой фуражке, на Купшу и фельдшерицу, на всех сезонников, работающих на заводе, на многих рабочих, которых он знал, на множество людей, встречавшихся ему в жизни, и здесь, на заводе, и в разных местах, где довелось ему работать до войны, и на фронте, и на партийной работе. Килиан коснулся волшебной палочкой своих понятий об обществе, о жизни вообще, и большие этапы, через которые он прошел, привели его сюда, где он находился сейчас. Вскоре нашлось и объяснение, которое он некогда упорно искал, всем своим многочисленным успехам, а особенно поражениям; десятки более или менее важных вопросов, раньше повисавших в воздухе, как бы автоматически нашли свое естественное разрешение, словно подчиняясь какой-то неслышной сложной команде, и в то же время вызывая другие вопросы, еще более многочисленные и сложные. Это было какое-то фантастическое движение, необычайно активное и логичное, это была гигантская лавина, которую порождает почти не ощутимое движение воздуха, заставляющее сдвинуться с места тонны снега и льда, находившихся до этого в устойчивом равновесии, которые потом сметают скалы и целые леса, преграждают реки, разносят в щепки дома и сбрасывают людей в пропасти, изменяя незыблемый и гордый горный пейзаж.
«Все это происходит и с Купшей. — Килиан вернулся к одному из первых объектов, на которые он взглянул сквозь призму поразившей его новой идеи, пытаясь на этом примере, стоявшем прямо перед глазами, проникнуть в самую глубину ее. — Купша, вероятно, батрак, который, как и многие другие, пришел в город в поисках работы, понуждаемый нищетой. Всю свою жизнь до настоящего времени он прожил в буржуазной действительности, и он сам в основном и чувствует и думает применительно к этой буржуазной действительности, которая была реальностью до позавчерашнего дня, а для него продолжает существовать и сегодня.
Погрязший в этой действительности, он пришел на завод, на социалистическое предприятие, и живет здесь, среди нас. Он чувствует себя, как у хозяина, и бригадир является для него самым маленьким представителем этого хозяина, как он воспринимает руководство завода. И случайно, а может, и не случайно, «начальник с книжкой» и есть тот человек, которого Купша предполагал здесь встретить: он первый непосредственный представитель власти, с которым Купше приходится иметь дело. Конечно, и этот маленький начальничек живет, раздваиваясь на эти две действительности. «Что будет, — подумал Килиан и невольно улыбнулся, глядя на Купшу, который тихо и сосредоточенно сидел на камне и завязывал шнурки ботинок, поставив рядом с собой неведомо откуда появившуюся торбочку в черную полоску, — что будет, если подойти к нему и сказать, что он здесь хозяин?»
В первый момент у Килиана было желание подойти к Купше и объявить ему эту известную всем истину, но он сообразил, что это бесполезно: сколько нужно будет усилий, чтобы заставить Купшу понять то, что является естественным и реальным! И Килиан прошел мимо Купши, который сделал вид, что не заметил Килиана, точно так же как и тот притворился, что не обращает на него внимания.
«Тяжело, — думал Килиан, направляясь к медпункту, — чертовски тяжело. А с другой стороны, это не мое дело. Этот Купша до того увяз в грязи, в которой он жил, что если даже и начнет вылезать из нее, то все равно ног он не вытянет. В конце концов это не мое дело!»
Но когда Килиан открывал дверь в кабинет Франчиски, он неожиданно понял, что это именно его дело и даже больше — это сущность его профессии. На его лице появилась жесткая ухмылка, как бывало всегда, когда он принимал для себя какое-либо решение или брал внутреннее обязательство. Килиан даже выругался, мысленно произнеся на какой-то мотив одно из привычных ругательств, словно это был святой и неизменный обряд, помогавший ему в тяжелые минуты.
На этот раз Килиан опоздал на медпункт всего лишь на несколько минут. От Франчиски он отправился вместе с секретарем парткома и двумя работниками Центрального Комитета, которые вот уже несколько дней были на заводе, в райком партии, где должно было быть заседание. Часа через три он добрался до дому и, как был одетый, повалился на кровать. Килиан принялся было читать какие-то материалы, необходимые для лекции в партийной школе при заводе, где он числился лектором, но не прошло и получаса, как заснул. Около одиннадцати его разбудил телефонный звонок Франчиски.
— Поднимайся! — буркнул он отрывисто в телефон и снова принялся за чтение, даже не пошевелившись в постели.
Килиан жил на втором этаже большого дома в переулке, выходившем на бульвар Скиту-Мэгуряну возле самого парка Чишмиджиу. Квартира его состояла из огромной комнаты, маленькой прихожей, ванны и кухни.
В этой непомерно большой комнате Килиан всю свою мебель расположил в глубине, подальше от двери: белую железную койку, какие бывают в больницах, большой шкаф, старинный и тяжелый, с многочисленными дверцами, новый круглый стол, а также четыре самых обычных, тоже новых, стула. На полу лежал вытертый деревенский ковер. В изголовье кровати на кухонной табуретке стоял приемник марки «Филиппс». Но прежде чем
