Занятные истории - И. Судникова

Арестовали по какому-то политическому делу писательницу Цебрикову и сообщили об этом государю. И государь на бумаге изволил начертать следующую резолюцию:

– Отпустите старую дуру!

Весь Петербург, включая и ультрареволюционный, хохотал до слез. Карьера г-жи Цебриковой была на корню уничтожена, с горя Цебрикова уехала в Ставрополь Кавказский и года два не могла прийти в себя от «оскорбления», вызывая улыбки у всех, кто знал эту историю.

Характерной чертой императора Александра III было чувство законности. Однажды он проходил по парадным залам Гатчинского дворца и, взглянув в окно, в которое видна была станция Балтийской железной дороги, сказал сопровождавшему его лицу: «Сколько лет живу в Гатчине, а в первый раз вижу, что станция – между дворцом и военным полем и отчасти закрывает его».

Случилось так, что через несколько дней государь опять проходил по тем же залам и так же с кем-то из лиц свиты. Взглянув в окно, царь протер глаза и спросил своего спутника:

– Послушайте, со мной творится что-то странное – я не вижу станции.

На это спутник ответил, что станцию на днях перенесли в сторону так, чтобы она не закрывала военного поля. Государь удивился:

– Да зачем же это сделали?!

– Ваше Величество, я слышал, что вы изволили повелеть перенести станцию, так как она закрывала вид на военное поле.

Государь с неудовольствием сказал:

– Что ни скажешь, из всего сделают высочайшее повеление.

Управляющий Морским министерством адмирал Степан Степанович Лесовский женился на сравнительно молодой Елизавете Владимировне Вестман. После его кончины вдова получила должную ей пенсию. Когда же через некоторое время она решила вступить во второй брак, то подала государю прошение о разрешении сохранить пенсию, что было совершенно противозаконно, но в прошении она выразила уверенность, что государь и Россия «не забыли службу ее мужа, адмирала Лесовского».

Государь положил следующую резолюцию: «Ни я, ни Россия не забыли службу почтеннейшего Степана Степановича, а вот вдова его забыла. Отказать».

Летом 1891 года в Кронштадт прибыла французская эскадра под флагом адмирала Жерве.

Характерный эпизод произошел при докладе государю гофмаршалом князем Владимиром Сергеевичем Оболенским программы пребывания французских моряков. Оболенский доложил государю о предполагавшемся обеде в честь моряков в Большом Петергофском дворце и спросил, провозгласит ли государь только тост в честь эскадры или скажет речь. Император ответил, что будет тост за Францию, за адмирала и эскадру, на что Оболенский доложил, что в таких случаях по этикету следует играть гимн. Государь сказал, что так и следует поступить.

– Но, Ваше Величество, это Марсельеза!

– Раз это их гимн, значит, его и следует играть.

– Но, Ваше Величество, это Марсельеза…

– Ах, князь, вы, кажется, хотите, чтобы я сочинил новый гимн для французов. Нет уж, играйте тот, какой есть.

Государственные и общественные деятели

Н.Х. Бунге

(1823–1895)

[1]

В бытность Николая Христиановича Бунге министром финансов приемную его всегда наполняла масса просителей. Он был очень доступен. На одном из таких приемов из толпы просителей выдвинулась вперед пожилая женщина-мещанка и начала целовать министра в плечо.

– Батюшка ты наш родной… сокол ясный… солнышко красное… родимый.

– Да что вы, что вы, что вам угодно? – спросил смущенный министр.

– Милый мой… ангел… благотворитель… помоги ты мне в нужде и заставь за себя молить Бога…

– Да в чем дело? Объясните скорее.

– Желанный наш… Говорят, ты поставлен раздавать казенные деньги взаймы. Помоги мне. Из сил выбилась, орудуя иголкой, и решилась швейную машину купить. Одолжи мне 25 рублей казенных взаймы, и, видит Бог, родной мой, я тебя не обману, выплачу по чести… с процентом…

– Взаймы, голубушка, не даю, а вот так подарить тебе могу, – сказал министр, подавая женщине ассигнацию.

– Ох, ты, мой ангел-сохранитель, да пошли тебе Господи… и твоей супруге, красавице ненаглядной.

Н.Х. Бунге не был женат и жил одиноко весь век, а потому невольно улыбался болтовне, которую обрадованная просительница не унималась продолжать:

– …Твоей супруге, красавице ненаглядной, и дозволь мне, батюшка, пойти к ней и в ножки поклониться.

– Нельзя, матушка, нельзя, она еще почивает, а вот тебе десять рубликов еще за супругу. Ведь ты же не виновата, что у меня ее нет.

П.А. Грессер

(1833–1892)

[2]

Про санкт-петербургского градоначальника П.А. Грессера рассказывают такой анекдот, характеризующий его как симпатичного и остроумного человека.

К Петру Аполлоновичу поступали частые жалобы на одного из столичных мелочных торговцев, который самым бессовестным образом всех обмеривал, обвешивал и обсчитывал. Не находя веских улик, градоначальник долгое время ничего не мог поделать с мелочником, пока не представился ему удобный случай.

Однажды проезжает мимо лавки этого коммерсанта и видит, что из нее выходит маленькая девочка со свертком в руке. Грессер остановился, вылез из экипажа и подошел к ребенку.

– Ты, милая, что несешь?

– Сахар.

– В этой лавке покупала?

– Да.

– Сколько же ты купила?

– Фунт.

– Ага!.. Вернемся-ка на минуту в лавку.

Хозяин встретил градоначальника низким поклоном. Грессер взял от девочки сверток и, передавая его лавочнику, сказал:

– Свешайте-ка!

Хозяин засуетился, перепугался, побледнел, но ослушаться не посмел и положил сверток на весы. Оказалось, что фунта сверток не вытягивал, в нем всего-навсего три четверти было.

Градоначальник к хозяину:

– Продали за фунт?

– За фунт-с.

– А тут ведь меньше?

– Виноват-с, ошибся.

– Ошибся?

– Ей-Богу, ненароком.

– А приходится вам ошибаться не в свою пользу, то есть вместо одного фунта давать полтора?

– Частенько-с.

– Похвально! – произнес Петр Аполлонович и спросил: – У вас самая большая сахарная голова во сколько фунтов имеется?

– Да около пуда будет-с.

– Достаньте!

Хозяин поставил на прилавок громадный сверток сахару.

– А есть непочатый цибик хорошего чаю?

– Как же-с! Самый первый сорт-с…

– Подавай его сюда.

Хозяин к сахару присоединил большой ящик с чаем.

– Полпуда лучшего кофею свешайте.

– Готово!

– Теперь отправьте все это с приказчиком к родителям этой девочки.

Приказчик забрал товар, градоначальник ему внушительно сказал:

– Они, может быть, удивятся этой покупке, но ты скажи им, что, мол, хозяин ошибся, что это-де с ним часто случается.

П.А. Грессер сказал однажды приставу N., которого вызвал к себе для внушений.

– Я хочу добиться того, чтобы не публика существовала для полиции, а полиция для публики. Только после этого возможен будет порядок и обеспеченность строя жизни каждого обывателя. Наша предупредительность и любезность разовьет в публике к нам уважение и мы будем авторитетны. В противном же случае за нами останется одна физическая сила, способная возмущать и, следовательно, подрывать уважение…

Вот достойный взгляд на полицейского чиновника.

Эти фразы заслуживают серьезного внимания, так как они являются плодом долголетней практики одного из популярнейших градоначальников Петербурга.

А.П. Ермолов

(1777–1861)

[3]

Алексей Петрович Ермолов, отличавшийся острословием, приезжает по требованию императора Николая Павловича в Петербург после одной из славных своих побед. Входит он во дворец и застает в зале группу генералов, разговаривающих по-французски.

– Господа, – обратился к ним Алексей Петрович, – кто из вас знает по-русски? Доложите государю, что Ермолов прибыл.

Государь принял его очень ласково в своем кабинете. Расспрашивал про кавказские дела, интересовался подробностями последних побед.

Изъявляя свое монаршее благоволение, Николай Павлович спросил у Ермолова, какую он хочет получить награду.

Алексей Петрович ответил:

– Произведите меня, Ваше Величество, в немцы…

А.П. Ермолов проезжал раз Могилев, где, по неисправности своего экипажа, должен был на несколько времени остановиться. Командир I армии, граф Сакен, желая оказать Алексею Петро вичу уважение, приказал лицам своего штаба ему представиться. По приезде в Петербург Ермолов, рассказывая этот случай своим приближенным, сказал:

– Во время представления мне лиц штаба графа Сакена я заметил, что все служащие были родовитые немцы, один только был русский… и то Безродный!

Действительный статский советник Безродный управлял интендантскою частью в I армии графа Сакена.

В 1837 году, во время больших маневров в окрестностях города Вознесенска, одной стороной командовал государь император Николай Павлович, а другою – начальник военных поселе ний в Новороссии генерал-лейтенант граф Витт. Случилось так, что во время самого жаркого дела, без всякой достаточной причины, генерал Витт вдруг переменил образ действий и стал с отрядом отступать. Государь, не понимая такого неожиданного маневра, спросил у бывшего подле него А.П. Ермолова: