Зелёный шум - Алексей Мусатов

Мальчишки долго рассматривали тусклую газетную фотографию.

— Только это когда было-то? — разочарованно заметил Борька. — Забылось всё давно.

— А вот и ещё снимок, — не унималась Елька. — Два дяденьки у трактора, а им знамя подносят. Руки жмут, поздравляют. — Она с трудом разобрала подпись под снимком: — «В районном соревновании первое место завоевали механизаторы колхоза «Клинцы» Павел Григорьевич Шарапов и Василий Егорович Краюхин».

Мальчишки, отведя глаза в сторону, молчали.

— Да вы что как воды в рот набрали? — удивилась Елька и обернулась к Гошке. — Шарапов — это твой отец, что ли?

— Да-да, отец, — поспешно кивнул Борька. — Только его уже в живых нет. Похоронили в позапрошлом году. А дядя Вася Краюхин в город ушёл.

— Вот оно как, — в замешательстве забормотала Елька. — А я и не знала…

— Так вот знай! — в сердцах вырвалось у Гошки. — Нечего тут старину ворошить. И забирай свои бумажки! — Он торопливо собрал со стола газетные вырезки, сунул их в руки девочки.

— Ну, чего ты, Гоша? Чего? — попытался остановить его Никитка. — И никакой тут обиды нет. Всё ж так и было.

Но, увидев глаза приятеля, он понял, что с Гошкой сейчас лучше не разговаривать.

Никитка кивнул Борьке с Елькой, и ребята поспешно вышли за дверь.

А Гошка остановился у комода, выдвинул средний ящик и принялся вытаскивать из-под белья почётные грамоты отца и матери, газетные вырезки, дипломы сельскохозяйственных выставок, фотографии — весь семейный архив.

Вот отец с матерью, совсем ещё молодые, сняты на агротехнических курсах, вот мать на Сельскохозяйственной выставке, в городке животноводства, вот отец мчится полевой дорогой на мотоцикле — тогда он работал бригадиром тракторной бригады. А рядом с ним в коляске сидит он, Гошка…

Мальчик невольно улыбнулся. Отец купил мотоцикл за полцены — разбитый, изношенный, — починил своими руками, покрасил в ядовито-зелёный цвет, и «конёк-горбунок», как прозвали в колхозе шараповскую тарахтелку, с бешеной скоростью стал носиться по полевым дорогам.

Бывало, только отец соберётся к своим трактористам, как Гошка тут как тут:

«Тятька, и я с тобой!»

«Так я ж до поздней ночи в бригаде пробуду».

«И я до поздней».

«А может, и заночую в поле…»

«И я заночую… В коляске могу спать».

«Так у меня ж запасных частей в коляске полно».

«А я маленький… умещусь».

Отец отмахивался, уезжал один, а Гошка с истошным воплем бросался вдогонку.

Мать отпускала ему шлепок и утаскивала домой, но Гошка продолжал так скандально орать, что соседи стали поговаривать, что Шараповы совсем не жалеют своего первенца.

«Возьми ты его, Паша, с собой. Протряси на своей тарахтелке», — как-то раз попросила мужа Александра.

И Павел уступил жене.

Первый раз он решил прокатить сына «с ветерком».

«Конёк-горбунок» подпрыгивал на ухабистой дороге, тарахтел, чихал, стрелял то одиночными выстрелами, то длинными очередями.

«Ну как? — Отец лукаво посмотрел на сына. — Печёнки ещё целы?»

«Ага. Всё на месте», — ответил Гошка, судорожно вцепившись в борта коляски.

«Может, ещё газануть?»

«Ага. Можно», — кивнул Гошка, стараясь держать язык за зубами, чтобы не прикусить его во время езды.

Испытание в конце концов было выдержано, и после этого Гошка частенько стал выезжать с отцом в поле.

И что это была за радость!

Мчишься на «коньке-горбунке» полевой дорогой, ветер бьёт в лицо, придорожная трава хлещет по стенкам коляски, сизая пыль встаёт за мотоциклом плотной дымовой завесой. Мелькают деревни, полевые станы, тракторные будки, подводы, коровы на лугу, а Гошка сидит, словно в кино на самом лучшем месте. Попробуй кто-нибудь из мальчишек обойти все эти места своими ногами — никаких сил не хватит, мозоли набьёшь да ещё заблудишься.

Но самое интересное ещё впереди — в тракторной бригаде.

Пока отец чинит разладившийся мотор или меняет какую-нибудь часть, можно потолкаться среди трактористов, послушать их разговоры, узнать, кто сегодня вышел на первое место, а кто застрял в борозде или допустил пережог горючего.

А бывали совсем счастливые дни, когда отец сам садился за руль трактора, брал с собой в кабину Гошку, и они до позднего вечера бороздили поле.

Каким же неописуемо вкусным казался после этого борщ в полевом стане — такого дома никогда почему-то не бывало. Гошка съедал полную алюминиевую миску, живот его становился тугим, как пионерский барабан, но он храбро просил добавки.

«Ешь, дитя полей, заправляйся», — смеялась стряпуха.

Проведя в тракторных бригадах вместе с отцом иногда несколько дней, Гошка возвращался домой пропечённый солнцем, пропахший керосином, с масляными пятнами на рубахе, с закопчённой бурой шеей и чёрными руками.

«Вижу, вижу, мы тоже пахали, — качала головой мать. — Грязи и копоти на десятерых трактористов хватит». — И, сунув сыну в руки чистое бельё, мочалку и мыло, она прогоняла его на речку мыться.

А по пути на речку Гошку обступали приятели, и он, не спеша расставаться с промасленной рубахой и грязью на лице, пространно рассказывал им о делах тракторной бригады. Не только ребятишки верили, что младший Шарапов знает всё до капельки, но даже взрослые нередко обращались к бригадирову сыну:

«А ну, Павлыч, освети положение с полевыми работами, разъясни обстановочку».

Дома Гошка не раз слышал, как мать высказывала отцу свои обиды — тому, мол, хорошо в поле, у него машины, моторы, железные помощники, а каково им, свинаркам, на ферме, где всё делается вручную — качай воду из колодца, носи её тяжёлыми вёдрами, лопатой вычищай навоз, охапками разноси корма по кормушкам. Неужто ничего и придумать нельзя?

И отец стал частенько заглядывать на ферму. Он осматривал помещение, замерял его рулеткой, потом чертил что-то на большом листе бумаги, производил всякие расчёты.

«Сделаем, Саша, трактористы всё могут, — сказал он как-то жене. — Моторы на ферме поставим, воду проведём по трубам, вагонетка корма будет развозить. Вот только наше правление надо раскачать».

Но сделать отец ничего не успел.

Осенью он простудился, заболел, и его отвезли в больницу. Оттуда он уже не вышел. А отцовские чертежи и планы так и остались лежать в правлении колхоза, в шкафу среди бумаг и конторских книг.

Примусные иголки

Примус никак не хотел разгораться. Елька изо всех сил накачивала его, словно велосипедное колесо, и подносила зажжённую спичку.

С угрожающим шумом вспыхивал венчик огня, распускался пышным оранжево-голубым цветком, но потом вдруг сникал, начинал моргать, потухал, и комната наполнялась вонючим синеватым чадом.

С ужасом поглядев на сковородку с ломтиками сырой картошки, Елька вновь принялась накачивать примус: отец вот-вот придёт завтракать, а картошка ещё не поджарилась и чай не готов.

Когда Елька решила ехать с отцом в деревню, ей казалось, что всё будет хорошо и необыкновенно.

Утром они вместе готовят завтрак, потом Елька уходит в школу, а отец отправляется в правление колхоза. Он наряжает бригадиров на работу, объезжает на машине все поля и фермы, проверяет, как идёт работа.

В обед они встречаются снова, вечером ходят вместе в кило, слушают радио, вместе читают книги. А ещё они с отцом часто будут выбираться в лес, в поле, на речку — Елька очень любит природу и хочет многое узнать о травах, о птицах, о деревьях.

А потом мама тоже приедет в колхоз, и они будут жить втроём.

Но в деревне всё оказалось иначе.

Ельке надолго запомнилось первое колхозное собрание.

Уполномоченный райкома партии представил Николая Ивановича колхозникам и сказал, что райком рекомендует его в председатели Клинцовской артели.

Затем колхозники долго и придирчиво расспрашивали отца Ельки, кто он такой, чем занимался до сих пор, не погорячился ли, согласившись поехать в село.

Отец коротко рассказал о себе. Вырос он в деревне, работал в поле, пас скотину, потом воевал на фронте, там же перед боем вступил в партию, после войны заочно окончил сельскохозяйственный институт, стал работать в районном аппарате. Но он всегда тянулся в деревню, к земле…

Кто-то недоверчиво спросил, не останется ли жена нового председателя в городе и не будет ли он сам жить в колхозе только наездом, как дачник.

Отец ответил, что городскую квартиру он уже сдал, что жена его медик, сейчас находится в экспедиции, но она обязательно приедет в деревню и будет работать здесь на медпункте.

— Не беспокойтесь, — заверил отец. — Я к вам надолго приехал… и не на даровые хлеба. Меня партия сюда послала. Хочу вместе с вами хозяйство на ноги ставить, чтобы в колхозе продуктов было много, чтобы вы жили зажиточно, чтобы каждый из вас за свой честный труд получал хорошо. Ну, вот, как, скажем, рабочие на заводе…