что! Вот на Забайкальской – орлы, стервятники. А мы-то – так, мелкая птаха, стрепеты- подсокольники. Конечно, шилом море не нагреешь, а проводнику пить-кушать надо». Я ушёл, за мной шагал Апостол. Он дружески похлопал меня по плечу, когда я взлетел на полку. Потом он дёрнул за ногу Василя, тот свесился и я увидел, как крючковатый палец манил его. Поезд подходил к Черемхово. Часы в полутьме показывали начало шестого, шла проверка билетов. Пал Свиридович щёлкал инструментом, похожим на сахарные щипцы, делая дырки в билетах. Апостол со своим подслеповатым фонарём взлетал под потолок, оттуда просил у Пал Свиридовича «инструмент», и было нам видно, как перед тусклым фонарём встречались руки, щипцы впустую щёлкали воздух. После такого щелчка Апостол изрекал: «Готово». Если верхний пассажир долго «не просыпался», то туда для усиления контроля поднимался третий – усатый. У него из кармана торчала газета, он поправлял очки, и мы слышали бас: «Предъявите билет, гражданин!» Шла стрижка поголовья, как выразился Сашка. И только в последнем купе, у потолка в углу кто-то заблеял: «У меня нету». «Да как ты смеешь так ездить?! – гудел усатый. – А деньги хоть есть?» «Нету». Кого–то сняли, вывели в тамбур, старший сказал: «Сдать на первой остановке». «Один настоящий зайчишка попался. Как они его проморгали?!» – хихикал Сашка. Обратно в своё купе прошёл хмурый Апостол, усатый с Пал Свиридовичем прошли в соседний вагон к Прокоповичу. Я слышал, как проводник приходил за Сашей. Значит была станция Зима, и я в тревоге думал, что опять мой черёд. Если и дальше так пойдёт, то денег до дому не хватит. Не успел я высказать свою мысль другам, как они упрекнули меня в долгодумии. «Уходить – немедленно, можно даже выпрыгнуть на ходу через окно, а то они нас обдерут. А ещё говорят – вот на Забайкальской!! Не уж-то там хуже ? Ох, как обманчива внешность человеческая!» – резюмирует Саша. «Как там у Маркса: что форму от содержания нельзя отрывать? Ошибся старик маленько». «Потому ошибся, что тогда железных дорог мало было – опыта он не имел» – вставляет своё Василь. Днём проводники спали, только изредка усатый прохаживался по вагону. Солнце садилось туда, куда мы мчались. Вечереет, поезд стучит на стрелках, мы-готовы. Шипят тормоза, пахнет калёным железом, вываливаемся из вагона, за нами ещё двое кержаков. Откуда ни возьмись – Апостол. Он распростёр руки, пытаясь остановить и загнать нас в вагон. Василь ставит чемоданчик и ловко выхватывает из его руки фонарь. Идём по перрону, Апостол семенит за нами и слезливо просит: «Соколы, отдайте. Зачем он вам?» Прошли шипящий паровоз, он отдаёт жаром и нефтью. Из будки удивлённо смотрит машинист, подкручивая подкопчённые белые усы. Конец перрона, останавливаемся. Василь размахивается, – хочет забросить фонарь. Проводник охает и закрывает лицо ладонями. «Деньги! – Апостол быстро лезет в карман, протягивает червонец. – Мало!» Нехотя достаёт ещё один. Василь смотрит на фонарь, зачем-то вынимает свечу, берёт деньги, фонарь ставит на землю. Проводник хватает его, как коршун цыплёнка, прыткой рысью бежит к вагону, слышим как говорит машинисту: «Всё играют, фонарь отняли. А ещё « Сталинские соколы !!» Василь смотрит на десятки: «Вот видите, часть вернул! Жаль, вагон-то в центре поезда, а то бы отцепить его – всё бы отдали, спарагусы!» Паровоз свистит, крутит колёсами, беря разбег. Проплывает вагон, в двери – «Апостол», на нас не смотрит. Пахнет хвоей, курным углём, карболовкой-запахом странствий. Заря потухла, идём в вокзал и неожиданно встречаем там Вьюшкина, Федотова, Крамора. Последние двое приехали домой. Петро спешил – не было терпежу. При виде нас Крамор становится на колени, прикладывает ухо к полу, поднимает указательный палец вверх:
– Слышите?
Мы дружно киваем головами.
– Ах, бедные колёсики, как скрипят-то, смазать надо.
– Шилом моря не нагреешь, а проводник пить- кушать хочет.
– Мы – что! Вот на Забайкальской – орлы-стервятники!
– А мы – мелкая птаха, – заканчиваю я.
– Интересно знать, члены ли они профсоюза или просто так – безбожники, – глубокомысленно замечает Саша.
Садимся на обшарпанные диваны с буквами на спинках: В-С-Ж-Д и погружаемся в задумчивую неизвестность.
Вторая половина мая, – последние дни перед открытием летней навигации. Игарка подтвердила, что лёд прошёл, но на акватории многовато плавника. С двадцать пятого будет принимать. В Красноярске на Абаканской протоке на бочках пришвартованы красавцы Г-1, в плотах и на пирсе – беленькие МБР- 2. В столярной мастерской столяр Иодловский заканчивает ключ для Игарки . Это старая традиция в полярке. Для каждого гидропорта делается деревянный полуметровый красивый ключ, в ушке которого висит бирка с наименованием гидропорта. При получении, что порт готов к работе, вылетает комиссия, забрав ключи. Комиссия, определив годность порта к эксплуатации, в торжественной обстановке вручает ключ – символ открытия навигации. Так, завтра будут вручены ключи Енисейску, Подкаменной Тунгуске, Верхне-Имбатску, Туруханску, Игарке. Позже – Дудинке и Диксону – каменистому острову, забытому богом, но не лётчиками.
Сегодня зачитка приказа об открытии гидропорта Красноярск, разбивка по экипажам, закрепление по самолётам. Торжественный день! Но пока – сидим у тех-балка на скамейках. В середине – бочка с водой для окурков. Их редко туда бросают. Рядом стоит коза Машка с красивыми чернобровыми глазами- ждёт. И каждый старается оставить «бычёк» побольше, чтобы дать ей. Не успеет окурок упасть рядом, Машка сразу тушит его с шипом слюнявя языком, потом перебирая тонкими губами отправляет в рот. Мы иногда балуем её, разломив две-три папироски, даём душистого табачка. За это нас нещадно ругает её хозяин – Ян Степанович Липп – старейший пилот Управления, живущий на острове: «Опять пить молоко нельзя, ну что с ней делать?» На острове все знают, что коза любит табак. Ян Степанович хотел продать Машку «хоть за сколько», но покупателей нет. В тени черёмухи, выбросившей свои метёлки, в терпеливой позе стоит козёл по кличке «Амортизатор», рядом бродят двое козлят – его дети, а может, других родителей. Коз на острове – уйма. На «Амортизаторе» длинная грязная шерсть, борода, рога и копыта выкрашены чёрным лаком, на боках красным эмалитом – надпись: «Ц.А.Р.Б. Мельников» (центральная авиаремонтная база). Козёл принадлежит её начальнику. Это сделали технари, чтобы не потерялся. Козёл воинственен и назойлив, крайне не любит женщин, особенно, когда им приходится нагнуться, чтобы поправить носки или туфли- сразу идёт в атаку. Но технарей чует по запаху и боится. Иногда они его ловят, хотя это и трудно. В этой «забаве» с охотой участвуют и летуны. Поймав, из шприца опрыскивают
