Ночные туманы - Игорь Всеволжский

- Давайте, - сказал Васо, когда застучали колеса и поезд, шумя в ночи, пошел на юг, - споем прежней жизни вечную память.

И мы очень стройно отпели свою прежнюю жизнь.

- А теперь - новой жизни: "Многие лета".

"Многие лета" мы спели как радостный марш.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Нас ошеломило море, о котором мы знали лишь понаслышке, большое, сверкающее, все в золотой чешуе, ошеломил южный город, на другие никак не похожий, порт с подковообразным каменным молом, облепленный всяческими судами. В городе запросто росли экзотические деревья. Прогуливались беспечные люди в светлых костюмах, ожиревшие дамы, моряки с короткими трубочками в зубах. Войны будто не было и в помине. Хотя она и была недалеко, за горами.

Безмятежное спокойствие сытых и всем довольных людей нарушали лишь раненые в халатах. Иногда их сопровождали сестры милосердия в белых косынках.

Мы почувствовали себя чужими в Батуме, в этом экзотическом городе. Один Васо был как дома. На базаре было полно мандаринов и яблок, шипела и медленно вертелась на вертеле дымящаяся тушка барана; люди, темные от загара, пили черный как деготь кофе из крошечных чашек. Их головы были завернуты, несмотря на жару, в башлыки, как в тюрбаны. В ларьках продавали ковры с причудливыми узорами. Продавцы зазывали покупателей, тянули их за рукава, торговались. Продавались дорогие кинжалы в серебряной оправе, такие острые, что ими можно было зарезать быка. Покупатели вонзали кинжалы в Дерево и пробовали твердость металла зубами.

Базар шумел: люди кричали, спорили, торговались.

На земле на зеленых листьях лежали гроздья винограда и какие-то желтые плоды.

Васо подошел к молодому торговцу и показал на меня:

- Этот парень приезжий, он не знает вкуса хурмы.

Торговец засмеялся и протянул мне плод. Потом дал по штуке друзьям. Душистый сок тек по подбородку.

Тощий, как палка, городовой в белых перчатках, с желтым шнуром, болтающимся у пояса, сердито взглянул на нас, отобрал несколько лучших плодов и положил их в карман. Расправил усы, крякнул и пошел дальше.

- Видал? - толкнул меня Васо. - Он сыграл с ним в "кочи" без кочи.

Торговец сдвинул на затылок картуз и озадаченно поглядел вслед городовому.

- Почему же он не спросил с него денег?

- Фью! - свистнул Васо. - Ты слыхал? - обратился он к торговцу. Почему ты не спросил денег?

Тот засмеялся.

Возле арбы, доверху наполненной румяными яблоками, Васо крикнул:

- Эй, Серго, смотри-ка, вот самые лучшие яблоки!

Что, я вру?

Бородатый аробщик кинул льстецу яблоко:

- Держи, бичикб!

- Вот спасибо! Отменное яблоко! А моим друзьям ты не дашь? Надо же им попробовать лучшие яблоки!

Бородатый кинул еще два яблока, и Васо поймал их.

Ночевали мы под звездным небом, под пальмами.

Утром разгружали в порту мандарины. Деньги были заработаны честно, но плечи и спины ломило. Мы пошли на базар и наелись там до отвала фруктов. Потом лежали у моря. Откуда-то доносилась музыка. Плескались волны.

Далеко за горами глухо ухало. Там шла война с турками.

Где-то в той стороне - мой отец... Если жив, играет со своей музыкантской командой победные марши. А может, и похоронный. Жив ли он? Я не чувствовал к нему неприязни. Он был всем, что осталось у меня в мире, не считая верных товарищей.

Какой-то франт, в чесучовом костюме и в красном галстуке, в соломенной шляпе блином и с тросточкой, покрутился вокруг, подошел:

- Ребята, заработать хотите?

- Хотим, дорогой, а что? - спросил Васо. - Что вы можете нам предложить? Какую работу?

- Небольшую разгрузку. Заплачу хорошо.

- Подходит! - вскочил Васо.

- Идемте.

Франт повел нас в порт, где рядами стояли выстроенные из волнистого железа пакгаузы. Уже начинало темнеть, и на набережной начали загораться огни. Он разыскал сторожа и поговорил с ним. Потом подошел к нам, сказал:

- Через час я приду с лошадью, и мы погрузим товар. Вот вам аванс. - Он протянул деньги. - Подождите меня на бульваре, под второй пальмой.

- Отлично, - сказал Васо, пряча бумажку. - Мы подождем.

Помахивая тросточкой, наш работодатель ушел.

Васо посмотрел на пакгаузы, поднял голову, взглянул на спускавшийся вечер, легонько свистнул, сказал:

- Братцы, мы втянуты в пошлую кражу.

- Что ты говоришь? - вскричал Сева.

- Сторож - его соучастник. Он вскроет пакгауз.

- Идемте поскорее отсюда!

- Зачем? У меня есть план в голове.

- Какой?

- Подождите минутку.

Васо куда-то исчез.

- Мы не затем сюда приехали, - возмутился Сева. - Разыщем дядьку Степана.

- Да где ты его разыщешь?

- В Севастополе.

- А как мы попадем в Севастополь?

- Наймемся на любой пароход. В крайнем случае, запрячемся в трюм. В Севастополе не пропадем.

- А здесь?

= - Здесь уже пропадаем. Попали в историю.

- Погоди. Вот и Васо.

Наш товарищ вернулся с каким-то кульком в газете под мышкой, запыхавшийся:

- Не приходил этот фрукт? А-а, вот и он.

Послышалось цоканье копыт, возглас: "Тпру-у", и перед нами очутился наш наниматель. Он позвал:

- Теперь идемте.

- Идем, дорогой, - сказал Васо ласково.

- Не шумите.

- А мы не шумим.

Сторож отодвинул пакгаузную дверь.

- Вот эти тючки выносите да живо грузите на лошадь, - приказал человек в чесуче.

- Чьи они? - спросил Васо.

- Мои.

- Вы уверены?

- Я заплатил за них деньги.

- За краденое тоже, друг, платят...

Васе вдруг жестом фокусника встряхнул принесенный сверток. Это оказался большой мешок от муки.

- А ну, влезай! - приказал он чесучовому барину.

- Вы с ума сошли!

- Влезай, говорю!

- Караул, грабят!

- Никто у тебя не возьмет ни копейки. Подавись своими деньгами! - Васо кинул ему в лицо бумажку, данную в виде аванса. - Влезай в мешок, тебе говорят!

Работодатель очутился в мешке. Васо с нашей помощью крепко-накрепко затянул мешок веревкой.

- Запирай пакгауз! - приказал он оторопевшему сторожу. Тот задвинул дверь.

- Давай сюда ключ!

Сторож, как завороженный, отдал ключ.

Васо размахнулся и забросил ключ в воду.

- И упаси тебя бог поднимать шум до утра, - жестким шепотом приказал он сторожу.

- Пойдемте, бедные, но честные юноши! - немного театрально сказал Васо. - - Мы не продали своей совести, не так ли?

- А мешок? - спросил я.

- Да, мешок был украден, - признался Васо. - И бог, если только он существует, меня за эту кражу простит. А я себя безусловно прощаю.

В порт вошел обшарпанный пароход с красным крестом на грязно-белом борту. Странно было, что эту рухлядь зовут "Петр Великий". На него начали грузить раненых. Мы узнали, что "Петр" пойдет в Севастополь.

Васо нашел главного врача - важного толстяка в золотых очках, во флотском кителе.

Мы поклялись делать самую черную работу, лишь бы добраться до Севастополя: мыть полы, прибирать за ранеными, ухаживать за лежачими.

- Да справитесь ли? Ведь вы еще мальчики, - усомнился главный врач.

Но мы так усердно и так настойчиво стали убеждать, что справимся, что главный врач сдался.

Поздним вечером "Петр" отошел от мола и взял курс в открытое море.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

"Петра" основательно потрепало в районе Новороссийска - это было нашим первым морским крещением.

Милосердных сестер укачало в дым. Пароход так кряхтел от дряхлости своей и так его кренило, что раненые, если бы мы не поддерживали их, давно свалились бы с коек. Следы морской болезни прибирать было неприятно, но мы были готовы на все, лишь бы попасть в Севастополь! И, вооружившись ветошью, мы ползали на карачках, подтирая палубы. Выносили все, что оставляет после себя человек. От усталости валились и пытались заснуть хоть на несколько минут, но нас тут же поднимали призывы: "Эй, мальчонка, подойди-ка ко мне!" От всего этого и есть не хотелось, хотя кормил кок хорошо и обильно.

Прошли Новороссийск - сразу перестало качать, все успокоились, и даже стоны утихли.

Человек, когда он лежит и бездействует, разговорчив, и не слишком тяжелые раненые рассказывали друг другу всякие истории; обрывки их долетали до нас. Драгун с ампутированной ногой вспоминал о каком-то унтерофицере Буденном, душевном к солдатам, который ударил ирода-вахмистра по зубам. Буденного полевой суд приговорил к расстрелу, но у него было четыре Георгия за храбрость, и расстрел заменили снятием орденов и разжалованием. Говорили о бунте в каком-то полку.

Я услышал отзыв об офицерах: "Зверье, золотопогонники".

- Царя скоро скинут к чертовой матери, - злобно сказал с верхней койки солдат, заросший до самых глаз бородой.

- Да ну?

- Вот тебе и "ну". Жди свободы.

- А на что она мне, свобода-то? С чем я ее жрать буду? - спросил молоденький нервный солдатик. Он сдернул с себя одеяло, показал две культяпки.

- На что мне свобода теперь? Как я жинке таким покажусь, ты скажи? На что я ей без ног нужен?

И он безутешно заплакал. Я принес воды, напоил его, натянул одеяло.