Посол - Ольга Саранина

Узоры, которые он видел всегда, перестали быть чем-то обычным. Теперь Субетай старался прочесть нечто тайное в них. Иногда ему помогала мать. Оказалось, что у многих узоров, действительно, есть свой смысл. Пожелание счастья, удачи, ловкости — в украшении колчана, крепости — в украшении замка, — об этом знает любая женщина, умеющая вышивать и любой мастер, изготавливающий такие вещи.

Особенно внимательно Субетай рассматривал изделия меркитов. Первой из таких вещей был золотой пояс Чингис-хана.

— Нравится? — спросил Чингис-хан, увидев, что Субетай разглядывает пояс. — Хорошая работа. Такую нечасто встретишь. Это… — он запнулся. — Это обычное дело для воина. Такая добыча. — Он улыбнулся, но глаза стали холодными.

Больше Субетай не спрашивал об этом поясе. Едва Чингис-хан заговорил, он сразу понял — это добыча из того похода. Субетай захотел дотронуться до металла, ощутить прикосновение пальцев прежнего хозяина вещи. Нет, подумал он, нет, нет, это не пояс Чильгира. Он бы почувствовал. Мать бы сказала…

Ничего Субетай не узнал о роде отца, о тех, кого охраняют олени-орлы.

Разве что теперь по небольшим отличиям узора он мог определить происхождение вещи.

— Твоя кожаная фляга сделана где-то на юге, — сказал Субетай шаману. — Или мастер, который ее изготовил, родом из тех мест. У нас так не делают.

— Приглядывайся, давай, — похвалил его шаман. — Все, что интересно, однажды пригодится.

Субетай смутился. Он все ждал, что его начнут дразнить девчонкой за такое пристрастие к изукрашенной одежде и утвари.

— Все, что можешь узнать — узнай, — наклонился к нему шаман. — Узнай, понятно? Пригодится. Если можешь догадаться, почему человек что-то сделал — догадайся. Потом сам так поступишь, если надо будет. Или нет, если это дело плохое. Но будешь знать, почему люди так делают. Давай, давай, рассматривай, думай, спрашивай, не стесняйся. Знание еще никому не мешало жить. Думаешь, мудрецами рождаются? Нет. Думаешь, мудрецов так же много, как этих, — шаман кивнул в сторону галдящих мальчишек. — Нет, этих везде достаточно. А тех, кто не побоялся узнать, как устроен мир — единицы.

Субетай растерялся:

— При чем же здесь я… я же не мудрец. Я хотел бы, как они, — горячо заговорил он. — Я хотел бы, чтобы мне это было интересно. Но я… мне кажется, что это глупо. Но как это может быть глупо, если потом из них вырастают воины?

— Дурачок, — шаман покачал головой. — А из таких, как ты, вырастают мудрецы и шаманы. Бегать бы хотел…

Субетай помолчал.

— Шаман, я бы хотел… Знать сказания разных народов.

— Сказания?

— Да. Родственных народов. На их языках, родственных языках. Заучивать их. Привыкать к этим звукам, пробовать их на вкус. Видеть, как меняются сказания, язык, одежда. И так понимать то, что не передашь словами. И потом, поэтому — понять, как все устроено. Получить знание. Единое, настоящее. Вот чего я хочу, — выдохнул Субетай.

— Да. — Шаман смотрел на него. — Ты можешь принести пользу нашей земле. Нашей великой матери.

Земля, великая мать наша… Субетай повторял эти слова весь день, великая мать наша. И ему захотелось лечь на землю, дать ей впитать его, слиться с нею, раствориться в ней, расшириться до нее.

Поэтому, когда через месяц Чингис-хан приказал Субетаю отправиться к народу, живущему между пустыней и великой рекой, он уже считал, что является частью земли, по которой идет. Что земля поможет ему, подскажет, выручит. Потому что он и земля — одно. Субетай слышал об этом раньше. Из преданий он знал, как появились на земле первые люди — черноголовые, монголы. Сказки сказками, но сейчас он впервые почувствовал себя человеком на своей земле, своим для этой земли, сыном ее.

В долгожданную поездку при посольстве Субетай отправился вместе с шаманом. Сам он должен был только смотреть — так сказал Чингис-хан. Смотреть, думать, запоминать.

Народ страны Хашин, к которому они ехали, не был воинственным. Однако соседи остерегались его. Никто не объяснял, почему. В чем их сила, насколько они опасны? Или дело лишь в отзвуках давних ссор? Чингис-хану нужны были точные сведения.

В пути Субетай видел много удивительного. Когда отряд проезжал мимо темных гранитных скал, слышался страшный вой.

— Духи не хотят, чтобы здесь ходили люди — пояснил Алтан, молодой удачливый воин. Субетай смутился и стал тревожно оглядываться. Шаман усмехнулся.

— Духи, может, и не хотят. Только это ветер дует. Здесь всегда такое услышишь. Не пугайся того, что не страшно. Незачем забивать себе голову тем, что просто. Где незнающий побежит, знающий поедет себе спокойно. А ты, Алтан, чем людей пугать, у меня бы спросил вначале.

— Ладно тебе, — Алтан пожал плечами, — мне дед рассказывал. Что знаю, о том и говорю. Хорошо, у нас ты есть, научишь меня. Да?

— Дед говорил, — проворчал шаман. — А ты помолчи. И дурак за умного сойдет, если молчит.

Субетай улыбнулся и послал вперед своего чернохвостого буланого коня. Алтан, посмеиваясь, ехал рядом.

Наконец Субетай своими глазами увидел каменного воина. Он оказался не совсем таким, как представлялось по рассказам.

Субетай предложил сделать привал неподалеку.

— Дальше еще будут, — ответил шаман. — Много их увидим. Иногда от них идут каменные столбы вдаль. К горам.

Субетай покачал головой. Он хотел побыть именно здесь.

Ему захотелось поклониться камню. Он подумал, что так не делается, и его засмеют. Он не знал, что сказать, какие подобрать слова.

Субетай отвел взгляд от изваяния. Он должен был рассмотреть его, но было неловко перед каменным человеком, который с начала времен охраняет эти места.

Субетай смотрел на тень, падающую от воина. Рядом с ним, у подножия, трава не росла. Земля была как будто вытоптана, примерно на шаг со всех сторон. Может быть, каменный воин иногда ходит? Встает со своего навеки отведенного места и прохаживается. Эта мысль не удивила Субетая и не испугала его. Что здесь происходит, какая здесь идет жизнь, когда никого нет, об этом никто не знает. И не должен знать.

Субетай задержал дыхание, когда, наконец, подошел поближе. Он все же не решался посмотреть воину в лицо.

— Здравствуй, — прошептал он и попросил: — Благослови меня.

У кого же еще просить благословения? Если само Небо сохранило это изваяние. Если еще в то время, когда Хэнтэйские горы были холмиками, Небо позволило прежде жившим создать его. Он стоял здесь задолго до того, как предок Чингис-хана, Борте-Чино, со своей супругой Гоа-Марал, переплыв внутреннее море Тенгис, пришел в монгольские земли и отправился кочевать к истокам Онон-реки, у священного Бурхан-халдуна.

Создатели знали этого человека. У него были усы, бороду он брил, на поясе, как полагается, висели необходимые вещи: меч, огниво. В руках сосуд. Неясно, куда он смотрит — вглядывается вдаль, в степь? А может, он стоит здесь, глядя перед собой, думая о своем, и то, что проходит мимо — люди и время — оставляет его равнодушным, он этого не замечает. Чего он не может забыть, от каких мыслей ему не освободиться все эти нескончаемые дни, годы, века?

«Но он как будто ждал меня, — подумал Субетай. — Именно меня».

Субетай положил ладонь на горячий неровный камень. Кто ты? Кто тебя создал?

Воин остался безучастным. Этот сильный человек, ставший каменным, не был удивлен присутствием Субетая. Так и должно было случиться. Удивляться ему не приходилось очень давно. С тех пор как его убили, и оказалось, что жизнь — если слово подходило в этом случае, но других он не знал, — продолжается. Иначе, но он остался на своей земле. Теперь у него были другие думы. Он не заботился о своей семье, не стремился отомстить врагам. Он стоял здесь и ждал. Он стал терпеливым, как только стал каменным. Это случилось само собой, это пришло вместе. Он просто ждал — не думая, чего именно — как ждут горы. Как ждет река, которая меняется быстрее, чем камень. Он жил, плыл в этой степи, в горячем воздухе. И редкие прохожие, оказывавшие ему почтение, не оставляли никакого следа в его новой жизни.

На прощальном пире послов богато одарили. Алтан принес дары Субетаю — может, он заметит в них то, что ускользнуло от послов во время бесед?

Весь следующий день шел дождь. Субетай сидел в палатке-майхане и разглядывал золотые чаши. Животные, украшающие их, были мирными, не хищными. Литые ручки были сделаны в виде коней. На золотых пластинках, которыми обложены чаши, вычеканены верблюды, олени с огромными ветвистыми рогами.

Как странно, думал Субетай. Почему любые рисунки приближают меня к Чильгиру? К его истребленному роду. К предкам его предков, к моему настоящему народу. Я даже не знаю, как он называется…

Рисунки — это только мечта. Мысль, понятная всем: лев — сила, бегущий узор — бесконечность. Мечта, ставшая видимой. Ставшая вещью, как эта ручка ковша. Субетай замер. А ведь это как раз…