Записки «лесника» - Андрей Меркин

Через пару дней я пошёл на поправку, Вадика выписали, и тут закрутилась интрижка с Ольгой.

Сестричка дежурила ночью, а я пришёл в ординаторскую и стал объясняться в любви.

Ольга недолго сопротивлялась, и опять почему-то оказалась без трусов.

Мы занимались любовью всю ночь, после этого гланды стали заживать значительно быстрее.

Она напросилась на ночное дежурство ещё на одну ночь, но меня вскоре выписали.

Этот роман в больничке я ещё долго вспоминал, но в школе все мои мысли занимала сисястая одноклассница с Преображенки.

Любительница минета и «лиц кавказской национальности», которые, благодаря её пышным формам, вились вокруг неё, как мухи.

«Ты уже вытер задницу?»

Но куда же без футбола – вроде и роман не о нём, но игра в ножной мяч так плотно окружала мою школьную жизнь, что без неё никуда.

«Генерал уделял отхожим местам столько внимания, будто от них зависела победа Австро-Венгерской монархии.

– Ты уже вытер задницу? – спросил генерал-майор Швейка».

Ярослав Гашек, как всякий гениальный автор, заглянул в будущее.

В далёкие 1970-е годы не то, что поссать, но и посрать в Луже, в перерыве матча, было архисложно и архиважно.

Немногочисленные кабинки для сранья были пожизненно заняты и оттуда неслись нечленораздельные крики толи о помощи, толи о…

– Мужики!

– Мужики – выручайте, меня сильно «пронесло», а бумаги нет, – вдруг раздался вопль из крайней кабинки.

Народ шуганулся, а самый сердобольный отодрал наклейку от пива «Жигулёвское» и сунул её мужику через верх кабинки.

Героический поступок мужика имел непредсказуемые последствия.

Многие, во время справления малой нужды, ещё и умудрялись посасывать пивко из горла.

Несколько десятков наклеек пива «Жигулёвское» потянулось к кабинке безымянного мужика.

А самый отчаянный отодрал кусок газеты, в которую была завёрнута вобла.

Поступок по тем временам сверхгероический – руки вытирать было катастрофически нечем, не говоря уже о жопах.

Радости мужика не было границ, и нашей тоже.

«Спартак» в тот день, выиграл и долго ещё «старички-боровички» отправляли мужика гадить «на фарт» в перерыве матчей, категорически оставляя его без подтиралова.

В Германии с туалетной бумагой получше.

Не только на матчах второй Бундеслиги, но и на играх четвёртой региональной лиги есть замечательные сортиры.

Мраморные, с огромными зеркалами и люстрами модерновыми – галогенными.

Смотришь в такое зеркало и сам себе льстишь, кажется, что твоя мотня больше, чем у легендарного «мужика с огромным хуем наперевес».

Гадишь – как отдыхаешь на пляже где-нибудь на острове Мальорка.

Тёплый воздух поддувает прямо в очковое.

А бумага – жопу вытирать – только что не с водяными знаками.

Не говоря уже о ВИПах-хуипах там же.

Пиво бочковое такое свежее, что монета в одно евро легко лежит на пене.

Представил матчи нашей третьей лиги – стадион «Торпедо», например. Миллиардер Мамут выходит поссать в перерыве – прямо возле углового флажка – стыдливо прикрыв елду ладошкой. «Это наша Родина, сынок».

Доронина

Когда после матча с хохлами меня в очередной раз забрали в мусарню, то предъявили хулиганку:

– Лобановский, Лобановский – пососи наш хуй московский!

– Раз, два, три, четыре, пять – всех легавых в рот ебать!

Вместе со мной приняли мужика, у которого я сидел на загривке и оттуда это скандировал, а многотысячная толпа подхватывала, особенно сильным был резонанс в туннеле по пути на метро «Спортивная».

Мужик дал рядовому «пятёрку» и тот разрешил позвонить.

И вот…

Через некоторое время в мусорской обезьянник, прямо в станции метро «Спортивная» приезжает… кумир Родины, народная артистка СССР, будущий руководитель «нового» МХАТа, красавица и великая артистка Татьяна Васильевна Доронина.

Это оказался её очень близкий родственник и их диалог с мусорским начальником слышали все, помещение было маленькое.

– Ты чё, меня не узнал? – орёт Доронина и суёт мусору в лицо ксиву депутата Верховного Совета СССР.

Мусор в шоке, и заикаясь, говорит:

– Так они – и тычет в нас пальцем – предлагали трахать милицию, и сосать член тренерам…

Татьяна Васильевна чарует его своей знаменитой улыбкой, и с неподражаемым, свойственным только ей придыханием, орёт на всю мусорскую:

– Да пусть сосёт хуй этот твой Лобановский всю жизнь, а вас пидарасов-ментов, давно пора всех в жопу ебать, охуели тут совсем!!!

И тыча мусорку своей красивой, изящной, наманикюренной ручкой в погон, уже чуть тише добавляет:

– Завтра ты у меня вообще рядовым будешь, честь возле сортира отдавать.

После этого нас с мужиком отпускают, и на своей шикарной иномарке Доронина подвозит меня прямо до дома.

Когда работал на «Мосфильме» доводилось встречать Татьяну Васильевну на студии.

Меня она, конечно, не узнала, звезда была тогда – о-го-го!

Доронина курила «Беломор», очень громко ругалась матом и ходила в дублёнке до пят, красоты неимоверной.

Хотя и сама царица была ещё та.

Но это уже абсолютно другая история и имеет прямое отношение к моей работе на киностудии «Мосфильм».

«Мосфильм»

В МИИТе я проучился недолго – до первой сессии. Все эти мудрёные начертательные геометрии, сопроматы, геодезии и картографии мне не давались вообще, как ни старался.

А старался я не очень.

Плюс ко всему многие предметы вели авторы учебников, по которым мы и учились на строительном факультете Института инженеров железнодорожного транспорта.

Сдав в первой сессии лишь один экзамен, я забрал документы.

И пошёл работать грузчиком на киностудию «Мосфильм».

Официально наша профессия называлась – «комплектовщик третьего разряда монтажного цеха».

А фактически мы носили коробки с плёнкой целыми днями.

Вместе со мной работали два таких же одолбня, которые мечтали о ВГИКе и ГИТИСе, и так же, как я, целыми днями шлялись по студии.

Также нашу бригаду дополняли три алкоголички лет под шестьдесят – Дуська, Нюрка и Сонька.

Пить они начинали с утра, а заканчивали вечером. Делать ничего не хотели и постоянно стучали на нас начальнику монтажного цеха.

Один мой коллега имел характерную фамилию Коршун, и позже поступил-таки в ГИТИС.

О нём надо рассказать подробнее – уникальный типаж.

Другой был сынком большого начальника из Госкино, наглый и отмороженный тип, основной целью которого было выебать кого-нибудь из молоденьких актрис.

Иногда ему это удавалось.

Круглые железные коробки переносились из одного цеха в другой, внутри цеха, к монтажным столам и обратно, из павильона в павильон и ещё хуй его знает куда.

Коробки были тяжёлые и большие, нам это быстро настопиздело и мы старались зарыться в какой-нибудь маленький просмотровый зал.

Там днями и ночами гоняли фильмы всех времён и народов.

В то время ещё не культовый режиссёр Соловьёв снимал свой первый фильм «Сто дней после детства».

С бесподобной Татьяной Друбич в главной роли.

По сюжету фильма там было много пионервожатых а ля набоковская Лолита и одна буфетчица с большими сиськами наперевес.

Злые языки говорили, что коротышка Соловьёв, помимо Друбич, которая вскоре стала его женой, драл со страшным цинизмом, прямо на студии и почти не стесняясь, и буфетчицу, и пионервожатых набоковского возраста.

В общем и целом блядство на студии процветало в полный рост.

Немудрено. Возле главной проходной всегда стояла толпа фанаток артистов и артисток.

Частенько на своей иномарке сюда заезжал Владимир Высоцкий. Толпа пыталась оторвать что-нибудь на память, но Поэт, проявив сноровку и скорость, выскакивал из объятий фанатизма.

А вот мой коллега Коршун, в отличие от Высоцкого, успевал проявлять ещё и чудеса медицины и психопатии.

Когда его забрали в армию, то он там недолго задержался. Всего полгодика, где-то так.

Талантливый Коршун изобразил сумасшедшего, причём очень оригинально.

Он рассказывал врачам и психиатрам, что голос Прометея зовёт его за огнём.

– Вставай, иди и дай людям огонь – говорил Прометей, а Коршун бегал по ночам в казарме с зажжённым факелом, неся огонь людям.

И сколько его не пиздили «деды», стоял на своём.

В конце концов, заебавшись слушать его россказни, а может из-за банального страха, что в один прекрасный день он сожжёт всю казарму к ебеней матери, Коршуна комиссовали.

Я к тому времени тоже отдал долг Родине и встретил Коршуна и его жену Галину с большой радостью.

На встречу я пришёл не один, со мной была сисястая одноклассница. К двадцати годам она расцвела, как бутон гвоздики.

Сексуальность так и пёрла из всех возможных и даже невозможных частей её тела.

Без прелюдий, не требуя у мира аннексий и контрибуций, Коршун предложил заняться групповым сексом.

Дело молодое, да и одноклассница не возражала – Коршун был наглый и развязный, такие бабам нравятся.