Журнал «Вокруг Света» №11 за 1987 год - Вокруг Света

На Великом марше я познакомился с удивительными людьми, они предложили мне посещать действующую при марше Академию мира. В противовес военным в этой академии учили миру. После первых полутора тысяч миль я начал сомневаться в том, что прежде казалось несомненным. И стал задавать вопросы. Кому нужны ядерные испытания, если русские ввели на них мораторий? Если все мы против ядерной войны — а я лично не встречал никого, кто был бы за,— то почему на наши палатки иногда летят цветы, а иногда — ракеты из ракетниц? Я не мог по-прежнему все это объяснить советской угрозой и «коварством красных», не мог безоговорочно верить Рейгану, «что русские комми наступают и только и ждут возможности, чтобы захватить нас всех».

Терпеть не могу зиму, но когда узнал, что такое «ядерная зима», я возненавидел войну. За восемь с половиной месяцев марша по Америке из стороннего наблюдателя я сделался убежденным противником ядерных испытаний, гонки вооружений, оружия массового уничтожения.

Чем ближе марш подходил к Вашингтону, тем больше людей присоединялось к нашим колоннам. Но тем громче звучали голоса скептиков. «Эй, пацифисты! — кричали они.— Нас агитировать против войны легко.

Попробуйте-ка по-агитируйте за мир в России!» И тогда организаторы марша обратились в ваше посольство.

Через полгода получили согласие от русских на марш по Советскому Союзу!

Дело стало за организационной работой, отбором кандидатов, сбором средств. И я, как и другие, ходил от двери к двери, от знакомого к знакомому, и говорил: «Готовится поход за мир по Советскому Союзу, мы будем говорить с русскими о мире, о том, что не хотим воевать. Если верите в эту затею, поддержите ее как можете!» В одних домах мне отвечали: «Это очень хорошо — то, чем вы занимаетесь, но я не имею к этому никакого отношения». В других просто захлопывали перед носом дверь. Но в большинстве — желали удачи, брали адрес, а через несколько дней присылали чек — на пять, десять, двадцать пять долларов. За мной одним стоят двести с лишним человек, которые помогли нам, снарядили в поездку.

Самое трудное до посещения вашей страны было собрать деньги на поездку. Самое трудное после возвращения будет заставить своих сограждан поверить в то, во что поверили мы сами, убедить их в искренности и открытости русских. Убедить в том, в чем мы убеждаемся каждый день, каждый час в вашей стране!

— А ты расскажи своим друзьям,— посоветовал я,— что старушку, которая напоила тебя сегодня молоком у дороги, зовут баба Паша. И что на войне у нее погибли муж и сын, что детей у нее больше нет, и на тебя, американца, она смотрела как на сына, и что она не хочет, чтобы в следующей войне погиб ты.

Рик молча выбрался из палатки, постоял у входа.

— Расскажу, обязательно расскажу,— негромко и твердо сказал он. И зашагал на свет костра, где и русские, и американцы завели хоровод.

Надин Блок: «главное — воспитание уважения к планете...»

Мы познакомились на речном прогулочном судне в первые дни похода.

Американцы ошеломленно бродили по палубе судна, залитой нещедрым северным солнцем, от борта к борту, под дружные «ахи» запечатлевая на пленку красоты города на Неве.

Только одна худенькая, невысокого роста американка лет тридцати, встряхнув копной черных мелкозавитых волос, уверенно направилась в капитанскую рубку. Минут через тридцать она спустилась вниз, довольная, сияющая:

— Отличное судно, ничуть не хуже моего «Клируотера».— И она протянула узкую крепкую ладонь.— Меня зовут Надин. А тебя?

Я представился и сразу же не преминул уточнить:

— У тебя есть собственное судно, Надин?

— Нет, какое там судно,— смеется Надин,— жилья своего и того пока нет. «Клируотер» для меня и работа, и дом. Хожу на нем первым помощником, хотя и имею диплом капитана. Я окончила Корнелльский университет по специальности «водная экология и охрана окружающей среды». На нашем судне мы ходим вверх-вниз по Гудзону, учим экологической грамоте, ведем экологические наблюдения, исследования.

Рассказываю Надин о прошлогоднем плавании на шхуне «Полярный Одиссей», об экологической миротворческой экспедиции «Дунай — Лена», которую сейчас проводят мои товарищи по клубу «Путешествия в защиту мира и природы».

— Именно — мир и природа,— поддерживает с жаром Надин.— Есть единая общая проблема выживания человечества, и ее слагают угроза ядерной войны и экологическая угроза. Две неразделимые составные части, две стороны одной медали. Не справившись с одной из этих опасностей, пусть даже при полном успехе в другой,— мы не обеспечим выживания виду «Ното Sapiens».

В том, что Надин не просто говорит, но и активно действует, меня убедили не только ее фразы — отточенные, острые, емкие, выдающие профессионализм и полемический опыт. От ее земляков из штата Коннектикут я узнал, что на счету этой молодой американки уже пять арестов за «проникновение в запретную зону» — полицейские власти задерживают тех, кто проникает на территории ядерных полигонов и препятствует проведению испытаний. Надин вместе с другими противниками ядерных испытаний на полигоне в Неваде требовала присоединения США к советскому мораторию.

Активисты организации «Клируотер» — это переводится как «чистая вода» (так же называется и принадлежащее ей учебное исследовательское судно) — вот уже четверть века занимаются охраной природы. В этой организации — более пятнадцати тысяч членов: по представлениям «Клируотер» внесены сотни тысяч долларов штрафов за загрязнение водоемов, десятки фабрик и предприятий вынуждены установить современное очистное оборудование, перейти на безотходные производственные циклы.

— Мы не только рассылаем экологические бюллетени, выступаем по радио, в печати,— говорит Надин.— Мы проводим на берегах Гудзона концерты и фестивали. Традицию эту заложил в конце 60-х годов известный певец Пит Сигер. С тех пор на празднике мы говорим: смотрите, как хорош Гудзон, смотрите, каким отравленным, грязным он был не так давно. И посмотрите, каким он может и должен стать...

Зимой, в межсезонье, Надин занимается изучением экологических последствий ядерной войны для океана. Страшная тема, еще более жуткая потому, что это отнюдь не научная фантастика: обмен ударами по подводным целям, удары из-под воды, отравление акваторий, направленный подводный ядерный взрыв, волна от которого, многократно превосходящая самое мощное цунами, обрушится на берега, на сотни километров захлестнет сушу радиоактивным потопом...

— Надин,— спросил я,— в чем же, по-твоему, решение? В принятии правильных законов, договоров, соглашений? В их четком соблюдении?

Выслушав мой вопрос, Надин кивнула:

— Ты знаешь, я, наверное, неисправимая оптимистка: верю, что дела меняются к лучшему. И чувствую, как общественное мнение набирает силу, просто физически это ощущаю. В каких-то вопросах у нас в стране мы иногда расходимся, спорим отчаянно, но зато единодушно принимаем девиз нашей организации:

«Мы не получили Землю в наследство от наших родителей,

Мы взяли ее взаймы у будущего наших детей».

Виктор Чавез: «я ехал сюда с надеждой, уезжаю с уверенностью…»

Этот коренастый смуглый крепыш с черными волнистыми волосами до плеч, черными усами и черными, блестящими, как маслины, глазами, почти не участвовал в дискуссиях. Лишь изредка бросал он короткую точную фразу и умолкал, то ли размышляя над ответами других, то ли задумавшись, как ответить себе самому.

— Слишком многое я пережил в свои тридцать шесть,— ответил он на вопрос о причинах его неразговорчивости.

Мать Вика была испанкой; ее не стало, когда Вик, младший из шести детей, был совсем крошкой. Отец — индеец-апач, вырастил их один. Сколько помнит себя Вик, всегда работал: с пяти лет продавал и разносил газеты, чистил обувь, помогал скотоводам — настоящим ковбоям! — на ранчо, объезжал диких лошадей, участвовал в родео. В 17-летнем возрасте попал в армию, в морскую пехоту. После полутора лет службы в Штатах и на Окинаве, оказался во Вьетнаме. Из «адовой мясорубки», как говорит Вик, через три месяца его, тяжелораненого, вывезли на санитарном самолете. От ранений на всю жизнь остались шрамы на голове и груди. И — ненависть к войне.

После демобилизации Виктор поступил в полицию, в отряд мотопатрулирования.

...Однажды автомобиль угонщика буквально перемешал его плоть с железом полицейского мотоцикла.

— Ты, наверное, видел подобное в гангстерских фильмах,— с горечью говорит Виктор,— выглядит эффектно. Но не приведи господь испытать это в жизни! Я испытал...

Но в разбитом, израненном теле ожил голос — сильный, музыкальный, бархатистый. Не закончив лечение, Виктор Чавез стал брать уроки игры на гитаре, занялся пением. Он исполнял народные баллады и собственные песни в стиле «кантри». Поет о природе, вольных просторах, свободолюбивых людях, которым не нужна атомная бомба, не нужны войны и убийства. Человеку нужен для счастья свежий чистый воздух, напоенный любовью.