Гибель маркера Кутузова - Александр Сегень
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Доспех мой украшен узором, а волосы русы… — пел бедняга и снова промахивался; лишь в конце партии ему удалось забить шар престижа и проиграть со счетом восемь — один. Покрывал уже его лоб тонкий слой холодного пота, и Гектор Иванович с удовлетворением это отметил. Медноковный ярлык фабрики Шульца несколько минут занимал воображение гостя, помогая ему немного остынуть и прийти в себя; затем гость с вызовом предложил играть третью, причем подчеркнул — дабы выявить, кто же, все-таки, играет лучше.
Пышный — вот эпитет того удара, коим Гектор Иванович разбил пирамиду. Который уж год он играл в бильярд, но ни разу в жизни не было так, чтобы сразу четыре шара закатились после первого удара, и Кутузов не удержался, чтобы не посмотреть прямо в лицо соперника победоносно и уничтожающе. Похитил мою девушку-мечту, так получи ж за это! Он и пятый шар положил и только тогда дал поиграть гостю. Мощь Гектора Ивановича сбила с того большую часть спеси, бедняга стал тужиться, пыжиться, но ничего не получалось. Одолевши с большим трудом два поставленные почти в самую лузу шарика, он уступил в третьей партии восемь — два. Патрокла убивший Гектор Приамович не знал великодушия и милости к побежденным, в отличие от своего тезки, Гектора Ивановича Кутузова, который тотчас по окончании партии предложил на сем остановиться, а про проигранные две бутылки коньяка забыть, но гость нахмурился:
— Там, где я вырос и возмужал, такие вещи не позволяются, — изрек он грозно, после чего приказным тоном объявил, что сейчас состоится решающая партия, в которой ставкой будет не одна, а сразу три бутылки коньяка, и либо он полностью отыгрывается, либо выставляет «пяток пузырей».
Лишь пять минут длилась эта головокружительная партия. Где бы ни стоял шар, Гектор Иванович умудрялся ловко подцепить его и препроводить куда надо, а сопернику в этой партии не удалось забить ни одного шара. Выю склонивши, взирал он горестно, как Кутузов забивает изящнейшие дуплеты и абриколи, а сам полностью утратил бильярдоспособность, скис, насупился и засопел, у него не получались никакие удары, он киксовал, не попадал вообще никуда, и после позорных промахов ему нечего было выставлять на стол — его полочка зияла пустотой, как кусок беззвездного неба. Ключи от номера выпали у него из кармана — он даже не заметил, пока сам не наступил на них. С бедняги полностью схлынуло былое удальство. Раменами могучими поигрывавший поначалу, он теперь повесил плечи, и они будто сдулись у него.
— Связуют нас невидимые узы… — продолжал он все еще напевать длинную и нелепую песненку о прекрасной девушке с холодным сердцем и благородном рыцаре, добивающемся от нее ответного чувства. Гортани его явно не хватало нескольких глотков спиртного, чтобы хоть немного вернуть певческую силу. Часть песни вообще утонула в мычании, а последние слова совпали с последним шаром, забитым Кутузовым:
— Обнажалася ты перед ним! Место наше возле параши, — тихо пробормотал гость, видимо, под влиянием приблатненного мотивчика песни; затем пронзительным взглядом посмотрел на соперника и спросил: — Где будем завтра пить коньячелло?
Гибель, неотвратимая, страшная, нелепая, вдруг разверзлась перед Кутузовым в этом пронизывающим взглядом врага. Душе стало томно, душа затосковала в четком бильярдном предчувствии, что шар, пущенный соперником наугад, провалится в бездну и гибель его неизбежна. Неизбежна! Там, высоко в звездном небе, уже извлекли из лузы шар Гектора Ивановича Кутузова и, назвав его имя, отчество, фамилию и номинал, поставили на нужную полочку, а здесь, на земле, маркер Кутузов еще лепетал, что можно будет посидеть и выпить коньячку после одиннадцати вечера здесь же, в бильярдном зале, или в его каморке, и обиженно ворчал, когда гость спросил, нарочно ли Гектор Иванович продувал в дебюте первой партии, дабы заманить дилетанта и обчистить в пух и прах. Налетевши на вконец разобиженного маркера, враг стал пожимать ему руку и уверять, что так и нужно было проучить спесивца — «а то я деловой такой прикатил!» — артистично расчувствовался, узнав, что маркера зовут Гектором, и назвал свое имя, а также сообщил, что по профессии он дилер, а по совместительству — спонсор. Копьем сталинского кия он бессмысленно тыкал в оставшиеся на столе шары, и тут Гектор Иванович совершил главную ошибку: предложил врагу взять у него несколько уроков, искренне обещая научить крутить винты и делать правильные подрезки. Ахиллес вновь смерил Гектора испепеляющим взглядом. Поразил, вновь, как в первый раз, до глубины сердца поразил Гектора Ивановича этот бездонный, губительный взгляд ночного гостя. Приамида, красу и гордость Трои, сына Приама и Гекубы, мужа Андромахи, брата Париса Александра и деверя прекрасной Елены Аргивской, дилер и спонсор Толик из Комкомбанка обливал полным презрением.
Он ничего не ответил на предложение маркера, поставил кий к стене, взял свои сигареты и направился было к выходу, но на полпути оглянулся и надменно произнес:
— Хорошее умение играть на бильярде свидетельствует о дурно проведенной молодости,
И ушел.
Глава седьмая,
в которой описывается некое страшноватое наваждение
Всю ночь маркер Кутузов думал, как поступить, если спонсор и дилер Толик и впрямь завтра принесет «пяток пузырей». «Пить или не пить — вот в чем вопрос», — шептал он иронично, ворочаясь с боку на бок. Образы ночи и девушки-мечты переплетались в его воспаленном сознании с образом пьяного, но грозного врага, проигравшего, но не побежденного.
Особенное мучение доставляла последняя фраза, брошенная не просто так, а с желанием вонзить смертоносное жало в самое беззащитное место. Он чувствовал, как эти облитые желчью слова застряли у него где-то в глотке, будто он проглотил их, а они поранили ему гортань. Гектор Иванович горестно размышлял о своей жизни, о своей дурно проведенной молодости, которая действительно толкнула его на бильярдную дорожку. Что он видел в этой своей молодости? Нервозную жену, внушавшую ему постоянно, что он неудачник, что с такими, как он, женщины не живут. В конце концов она ушла от него к другому, с которым живут, а Гектор Иванович убежал от своей молодости в мир бильярдной гармонии. И вот теперь он мучительно переживал, что лучшие его годы прошли сначала в войнах с женою, потом — в бильярдном забытьи. «Мне уже тридцать девять лет!» — сжимая виски, шептал он обычную в таких случаях фразу. Женщины произносят эти слова гораздо чаще, чем мужчины, но и мужчинам случается встретиться с осознанием горькой истины своего возраста и напрасно проведенных лет. И всегда, сколько бы лет ни вставлялось в заготовку — двадцать пять или пятьдесят девять, — людям неизменно кажется, что жизнь безвозвратно канула в никуда.
Еще он то и дело сетовал, что девушка-мечта не видела, как он лихо обыграл ее спонсора. Быть может, в душу бы к ней закралось сомнение — а тот ли человек владеет ею, и даже могло бы так случиться, что она сбежала бы от спонсора к маркеру.
Гектор Иванович не заметил, как его терзания перелились в тревожный и мутный сон. Ему снились компьютерные бильярды с разноцветными аляповатыми шарами. Он пытается соглашаться с людьми, что это прогресс, но когда он начинает нажимать клавиши, то на экране почему-то гонят какую-то рекламу каких-то брокерских фирм и дилерских бирж вперемежку с голыми девицами, исполняющими всякие неприличные жесты и телодвижения.
Проснулся маркер позднее обычного, встал с постели разбитый, вялый и даже не пошел с утра купаться в море. Некоторое время он размышлял над тем, где повесить портрет Брежнева, случайно доставшийся Гектору Ивановичу три дня назад — портрет за ненадобностью был списан со склада пансионата. Где повесить и какую остроумную подпись сделать. Брежнев с укоризной смотрел с портрета, а в голове маркера Кутузова не крутилось ничего более остроумного, чем «сиськи-масиськи» и «чувство глубокого морального удовлетворения». Так ничего и не придумав, он оставил портрет на столе в каморке.
Маркер Кутузов маялся, не находя себе места в новой жизни, но, как ни странно, время пожирало этот день стремительно. Утром приходили играть какие-то два молокососа, в полдень бильярдный зал пустовал, маркер, сидя в кресле у окна, дремал и сквозь дрему слышал какие-то громкие слова: повсеместно, давление сил, приватизация, распадение структур, симптомы, кажущееся спокойствие, неуправляемость, пятнадцатый от борта в угол, крушение мировой системы, стаканов нет, и тому подобное. Время от времени он вставал со своего кресла и начинал что-то прибирать и подчищать, но быстро уставал и вновь возвращался в свою дрему. Он знал, что приди кто-нибудь из бывших любителей шара и лузы — Зима, Бубуладзе, Харитонов, Козоченков или даже Ивист Жульянов, — и все встанет на свои места, мир вновь наполнится смыслом и гармонией. Но сейчас в «Восторге» из бывших отдыхал один лишь Рабинзонсон, да и тот за две недели пребывания в пансионате ни разу так почему-то и не заглянул в бильярдный рай.