Украина и остальная Россия - Анатолий Вассерман

Рокфеллер стал одним из первых объектов применения антимонопольного законодательства. Я против вмешательства государства в хозяйственную жизнь: монополию проще всего ограничить, убрав другие ограничения — например, открыв доступ на рынок аналогичным монополиям со сходными товарами. Но если монополия удерживается уголовными приёмами, а доказать преступление не удаётся — возможно, и антимонопольные законы пригодятся.

Вдобавок сырьевые кормушки не бездонны. Человечеству в целом это неважно: по закону Саймона любому дефициту найдётся замена. Но каково хозяевам кормушки? Они-то останутся у разбитого корыта. Вот и стимул ни с кем не делиться, а копить на чёрный день.

В СГА такие накопления — налоговая скидка на возможное истощение недр — долгое время были узаконены. Президент Кеннеди пытался отменить скидку ввиду роста геологических знаний: подземные запасы теперь оцениваются куда точнее, чем в эпоху появления закона. Есть мнение о причастности крупнейших нефтепромышленников СГА к убийству Кеннеди.

У нас проблема численности населения не сходит с повестки дня ещё с советских времён. Застой на нефтедолларовой почве сопровождался явным падением рождаемости не только потому, что современное общество предпочитает качество детей их количеству. Сказалось и заметное замедление многих отраслей нашей промышленности.

Президент Путин в трёх посланиях — в 2000-м, 2003-м, 2006-м — подчёркивал остроту демографических сложностей. В 2006-м даже предложил изрядные по российским меркам доплаты за детей. Но министр финансов тут же уточнил: основная масса доплат — не ранее 2010-го. Оно и понятно: нынче у нас экономика сырьевая — люди ей не нужны.

Примитив

Сырьевой экономике не нужно не только высокое количество людей. В их высоком качестве она также не нуждается.

Я уже писал: ЮКОС для совершенствования системы управления промыслами создал отдельную компанию СибИнТек. Но не зря она уже много лет независима. Объём задач, связанных с нефтедобычей, слишком мал для многолетней работы сотен специалистов по информационным технологиям. Да и сложность этих задач, мягко говоря, далеко не рекордная в нынешнем высокотехнологичном мире.

А ведь ЮКОС — один из лидеров отрасли. Прочие наши нефтедобытчики довольствуются куда менее сложным управлением. Да и газ, и уголь, и прочие подземные сокровища добываются далеко не самыми сложными сегодня машинами и методами. Причина очевидна: разнообразие условий работы в сырьевых отраслях, не говоря уж об их готовой продукции, несравненно меньше разнообразия условий и продуктов прочих производств.

Правда, есть ещё тонкая наука геология. Ей приходится единым взглядом охватывать всё богатство земных ландшафтов и подземных пластов. Соответственно она куда сложнее отдельных сырьевых производств. А некоторое время геология и вовсе вела многие другие науки за собою. Так, древние — давно вымершие — формы живых существ обнаруживались в карьерах и шахтах с незапамятных времён. Но идея биологической эволюции (а тем более — эволюции на такой медленной и ненадёжной основе, как естественный отбор) могла возникнуть лишь после того, как геологи установили, сколькими десятками и сотнями миллионов лет отделены друг от друга некоторые ископаемые остатки.

Увы (хотя скорее — ура!), эпохи меняются не только за миллионолетия. Ныне погоду в познании делают науки, на чьём фоне геология проста, как мажорная гамма на фоне симфоний Шнитке. Даже компьютеры, ищущие картину недр по сейсмограммам (записям волн, прошедших через множество подземных слоев), куда слабее тех, что прогнозируют погоду или анализируют снимки следов разлёта продуктов столкновения элементарных частиц.

Да и технический инструментарий геологии — по нынешним меркам далеко не чудо изобретательности (хотя когда-то требовал изрядного напряжения творческих сил). На моей памяти геология в последний раз вела за собою в середине 1970-х: тогда впервые в истории техники требования к выносливости транзистора для геологических нужд оказались жёстче условий Пентагона — прибор из этих транзисторов должен был погружаться в глубинную скважину.

Раз столь скромны требования науки — ясно: связанная с нею техника не обязана блистать совершенством. Буровые установки — основной инструмент нефтедобычи — принципиально не отличаются от прототипов едва ли не вековой давности. Разве что фрезерную головку тогда двигали, вращая всю колонну труб, погружённых в скважину, а сейчас двигатель — электрический или гидравлический (движимый напором глинистого раствора, вымывающего из-под земли раскрошенный камень) — прикреплён прямо к головке, и колонна неподвижна. Но и это — по-моему, последнее качественное — новшество журналисты воспевали ещё в пору моего детства, полвека назад.

Материалы буровых комплексов, труб и насосов для добычи и перекачки, совершенствуются постоянно. Но, увы, не по запросам сырьевиков — те просто используют достижения иных сфер. Последнее новшество отрасли — многослойные сварные трубы для газопроводов — всего лишь побочный эффект от совершенствования технологий электросварки для совершенно иных целей: легендарный разработчик большинства нынешних методов сварки Евгений Оскарович Патон начинал как мостостроитель (в Киеве через Днепр перекинут — и доселе активно используется — созданный им сварной мост, именуемый «мост Патона»), а главный прогресс электросварки со времён Великой Отечественной неразрывно связан с танкостроением.

Итак, сырьевая отрасль не нуждается в таком скором прогрессе, какой ныне характерен для прочих видов человеческой деятельности. В то же время сырьевикам не хочется отставать. И от них постоянно исходит стремление (пусть не явное, а только подсознательное) притормозить остальных.

Само по себе это ещё не страшно. Но к сырьевому торможению неизменно присоединяются чиновники.

Одними командами, без глубокого проникновения в суть дела, сложное производство — не говоря уж о научном исследовании — не управляется. Знаменитый американский генерал Лесли Гровс, руководя Манхеттенским проектом по созданию ядерной бомбы, благоразумно не вдавался ни в какие тонкости работы учёных и инженеров, а ограничился лишь снабжением да охраной свежепостроенных наукоградов — и то учёные постоянно возмущались сложностями информационного обмена в условиях секретности. А не менее знаменитый генерал Аугусто Пиночет Угарте отдал ученикам чикагского экономиста Милтона Фридмана всё управление экономикой Чили — и до сих пор остаётся едва ли не единственным латиноамериканским диктатором, которого после ухода от власти добрая половина страны вспоминает с благодарностью.

Но в дела простого хозяйства так и тянет вмешаться. Мол, какие сложности в той же нефтедобыче? Пробурил — и качай.

Сложностей, конечно, хватает и здесь. И технических, и организационных: вспомните частные скважины казённого ЮКОСа. Но осознаётся это лишь после того, как старые грабли разобьют новые лбы.

Чиновнику, чей аппетит распалён страстью ко вмешательству в чужие дела и лёгкостью наживы, мешает любой, чьего ума хватит для предвидения последствий командования бизнесом. Отсюда бессчётные манёвры в сторону ухудшения образования — от Болонского процесса в Европейском союзе (чья бюрократия контролирует в экономике куда больше нынешней российской) до Единого Государственного Экзамена, подменяющего понимание зазубриванием.

Полагаю, всего изложенного достаточно, чтобы читатель понял: моё отношение к распаду СССР в целом и независимости Украины в частности определяется в первую очередь твёрдой уверенностью в абсолютной необходимости экономического единства.

Более того, анализ ключевых требований к нашим промышленным изделиям и мой личный опыт участия в нескольких проектах, связанных с отечественной промышленностью, доказал: большинство её отраслей ещё долго не сможет выйти на мировой рынок — не из-за нехватки квалификации конструкторов и рабочих, а вследствие принципиальных различий в ориентации как самих производителей, так и потребителей за рубежом и в нашей стране. Эти различия продиктованы многовековым ходом истории. Даже при самом большом желании наши технари не смогут преодолеть их в одночасье.

Да их и вряд ли следует преодолевать: наша концепция требований к продукции не хуже зарубежной — она просто совершенно иная. Грубо говоря, наши люди покупают «Лады» и «Волги» не только из-за нехватки денег на «Рено» и «Лексусы»: есть множество объективных обстоятельств, заставляющих нас искать в «Ситроенах» и «Инфинити» те же свойства, кои в своё время были куда полнее воплощены в «Москвичах» и «ЗиМах».