Дао де Дзин - Ле-Цзы

А владелец хозяйства Инь был вечно занят хлопотами. В заботах о дарованном предками наследстве он истощал силы тела и души. И каждую ночь, заснув, он видел себя во сне рабом, которого подгоняют, дают самую грязную работу, ругают и бьют. Он бредил и стонал во сне и лишь с приходом дня находил отдохновение. Опечаленный этим, Инь попросил совета у друга, и тот сказал ему:

-- Имея столь высокий титул и такое богатое наследство, вы намного превосходите остальных. Когда вы видите себя во сне рабом, которого заставляют без отдыха трудиться, то это судьба воздает вам то, чего вы лишены. Разве можно иметь все сразу и во сне, и наяву?

Услышав совет друга, Инь перестал перегружать работой своих слуг и сократил свои хлопоты. С тех пор он почувствовал облегчение.

В царстве Чжэн жил человек, который однажды пошел в лес за хворостом и наткнулся на испуганного оленя. Он ударил оленя и убил его наповал. Опасаясь, что кто-нибудь это заметит, он спрятал оленя во рву и прикрыл его хворостом. Но от радости он даже забыл, где спрятал добычу, и решил, что все это случилось с ним во сне.

По дороге он сам себе рассказывал вслух про то, что с ним случилось. Слова его услышал некий прохожий, который пошел в указанное им место и обнаружил оленя. Когда этот прохожий пришел домой, он сказал жене:

-- Какой-то дровосек во сне убил оленя, но забыл, где спрятал его, а я этого оленя нашел. Поистине тот человек видел вещий сон!

-- А может, это тебе приснилось, что тот дровосек убил оленя? -возразила жена, -- Откуда тут взяться дровосеку? Поскольку ты сам нашел оленя, то не лучше ли сказать, что это ты видел вещий сон?

-- К чему разбираться, кому приснился этот сон? Главное, что я добыл оленя!

Дровосек тем временем вернулся домой, но никак не мог смириться с мыслью, что потерял убитого им оленя. В ту же ночь он увидел во сне и место, где он спрятал оленя, и человека, который забрал его. На следующее утро, руководствуясь своим сном, он разыскал того человека, а потом пошел к судье, требуя, чтобы ему возвратили оленя. Его отвели к главе судебного ведомства, который рассудил так:

-- Если ты действительно поймал оленя, тогда ты напрасно называешь это сном. А если ты убил оленя во сне, то нельзя говорить, что это было в действительности. Тот человек на самом деле взял твоего оленя, однако ж оспаривает твое право владеть им. Его жена тоже говорит, что он во сне увидел чужого оленя, однако не желает признавать того, кто этого оленя убил. Я же могу сказать только, что в наличии имеется олень. Предлагаю вам разделить его между собою.

Об этом деле доложили правителю Чжэн, и тот сказал:

-- Увы! Уж не собирается ли главный судья разделить оленя во сне?

Спросили мнение первого советника, и тот сказал:

-- Я не способен понять, где тут сон, а где явь. Если вы хотите отделить в этой истории сон от яви, то вам придется позвать самого Желтого Владыку с Конфуцием. Но коль скоро ни Желтого Владыки, ни Конфуция уже нет в мире, кто же сможет разобраться в этом деле? А посему лучше согласиться с решением главного судьи.

В зрелом возрасте Хуа-цзы из Янли в царстве Сун лишился памяти. Получив подарок утром, он к вечеру забывал о нем; вручал подарок вечером, а утром уже не помнил о нем. На улице он забывал идти, дома забывал сесть. Сегодня он не помнил, что случилось с ним вчера, а на следующий день забывал, что было сегодня. Родные очень переживали за него и пригласили гадателя, который погадал на панцире черепахи, но не дал ответа о судьбе Хуа-цзы. Тогда домашние пригласили колдуна, который прочел заклинания, но ничего не добился. Пригласили знатока ритуалов, который совершил торжественный обряд жертвоприношения, но и это не помогло. Пригласили доктора, но и тот оказался бессилен. Был там некий конфуцианский ученый из царства Лу, который утверждал, что сможет исцелить Хуа-цзы. Семья Хуа-цзы обещала ему в случае успеха отдать половину своего состояния. Конфуцианец сказал им:

-- Этот недуг, конечно, нельзя разгадать по линиям на черепашьем панцире, или прогнать заклинаниями, или смягчить жертвоприношениями, или же исцелить снадобьями и иглами. Я попробую воздействовать на его сознание, изменить его мысли. Есть большая вероятность, что я его вылечу.

Тут конфуцианец раздел Хуа-цзы донага, и тот стал искать одежду; заставил Хуа-цзы голодать -- и тот стал искать еду; завел его в темноту -- и тот стал искать свет. Конфуцианец был очень доволен и сказал сыновьям Хуа-цзы:

-- Болезнь можно вылечить. Но мое искусство передается тайно из поколения в поколение, открывать его посторонним запрещено. Я попрошу всех удалиться из комнаты больного, а сам останусь наедине с ним на семь дней.

Все повиновались, и никто не увидел, что делал тот конфуцианец. Однако же болезнь, державшаяся многие годы, отступила за одно утро.

Но, очнувшись, Хуа-цзы впал в ярость. Он порвал с женой, подверг наказанию сыновей и с копьем в руках прогнал конфуцианского ученого. Его схватили и стали допытываться, почему он так осерчал.

-- Раньше, когда я ничего не помнил, я не чувствовал никаких стеснений, -- ответил Хуа-цзы. -- Я даже не ведал, существует ли небо или земля. А теперь я вдруг пришел в сознание, и сразу же мысли об утратах и приобретениях, радостях и печалях, любви и ненависти за двадцать или тридцать лет моей жизни опутали меня, словно клубок нитей. Неужто я не смогу больше хотя бы на миг забыться?

Услышав об этой истории, Цзы-Гун немало подивился и поведал о ней Конфуцию.

-- Тебе этого не понять, -- ответил Конфуций, повернулся к Янь Юаню и велел ему записать рассказанное Цзы-Гуном.

У главы семейства Пан в царстве Цинь был сын, который в детстве выделялся недюжинным умом, а возмужав, лишался рассудка: пение он принимал за плач, белое считал черным, благоухание -- зловонием, сладость -- горечью, а дурной поступок -- добрым делом. О чем бы он ни думал, он все понимал наоборот, будь то небо или земля, четыре стороны света, вода или огонь, жара или холод. Некий человек по фамилии Ян посоветовал его отцу:

-- Почему бы вам не обратиться за помощью к благородным мужам в царстве Лу [28]? Среди них немало людей искусных и умелых. Возможно, они смогут вылечить вашего сына.

Отец безумного направился в Лу, но, проходя через Чэнь, встретил Лао-цзы и рассказал ему о болезни сына.

-- Откуда ты знаешь, что твой сын ненормальный? -- спросил его Лао-цзы. -- Ведь нынче все в Поднебесном мире заблуждаются относительно того, что истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Поскольку так много людей страдают этой болезнью, никто и не замечает, что все они больны. Безумия одного человека недостаточно для того, чтобы изменилась вся семья; безумия одной семьи недостаточно для того, чтобы изменилась вся деревня; безумия одной деревни недостаточно для того, чтобы изменилось все царство; безумия одного царства недостаточно для того, чтобы изменился весь мир. Но если целый мир обезумел, то как может безумие изменить его? Если бы все в мире были такие, как твой сын, то безумным считали бы не его, а тебя. Кто властен судить о радостях и печалях, звуках и цветах, запахах и вкусах, правде и неправде? Я даже не уверен, что мои слова не безумны, а уж речи благородных мужей из Лу -- самые безумные в мире. Лучше тебе вернуться домой, чем тратить понапрасну деньги на лечение!

Однажды жил человек, который родился в Янь, а вырос в Чу [29]. На старости лет решил он вернуться на родину.

Когда он проходил через царство Цзинь, его спутник решил подшутить над ним и, показав на стену цзиньской столицы, сказал: "Вот столица Янь". Тут янец принял торжественный вид.

Вошли они в город, и спутник яньца, указав на алтарь Земли, сказал: "Вот алтарь твоей общины". И янец растроганно вздохнул.

Потом спутник указал на какой-то дом и сказал: "Вот дом твоего отца". И у яньца из глаз брызнули слезы. А потом ему показали могилу и сказали: "Вот могила твоих родителей". И тут янец разрыдался.

Попутчик его не смог удержаться от смеха и сказал ему:

-- Я просто дурачил тебя. Ведь мы -- в столице Цзинь.

Янец чуть не сгорел от стыда. А когда он и в самом деле пришел в столицу Янь, увидел алтарь своей общины, отчий дом и могилы предков, то уже не был так взволнован.

Глава IV. КОНФУЦИЙ [30]

Конфуций жил в праздности [31]. Цзы-Гун вошел к нему, чтобы прислуживать. Конфуций выглядел озабоченным. Цзы-Гун не посмел задать ему вопрос, вышел и сообщил о том, что видел, Янь Юаню.

Тут Янь Юань запел, подыгрывая себе на лютне. Конфуций услышал его пение и, как и надеялся Янь Юань, пригласил к себе.

-- Чему ты радуешься в такое время? -- спросил Конфуций.

-- А почему учитель так озабочен?

-- Прежде скажи мне о себе.

-- Учитель, я слышал, как вы говорили: "Радуйтесь Небу, знайте свою судьбу, и вы не будете ведать печали". Вот я и радуюсь.

Конфуций изменился в лице, помолчал и сказал:

-- Я говорил так? Ты плохо понял меня. Я сказал это только по случаю. А теперь я поправлю себя. Ты слышал только, что не ведает печали тот, кто радуется Небу и знает судьбу, но еще не слышал о том, сколь велика печаль того, кто радуется Небу и знает судьбу. Я расскажу тебе об этом без утайки.