Запасной мир - Анатолий Дроздов

Разговаривая, мы подошли к повозке, в которой, возясь в соломе, повизгивали молочные поросята.

– Шесть пенни за каждого! – сказал хозяин, заметив наш интерес. – Поросята здоровые, растут быстро.

– Я не собираюсь держать свиней! – хмыкнул я.

– Так вам чтобы есть? – догадался хозяин. – Есть один хроменький, отдам за три. Вот! – он вытащил из соломы небольшого, но упитанного поросенка. – Видите, ножка сухая? На выращивание не купят, а есть сгодится. Берете?

– Это очень дешево! – шепнула мне Салли. – Только пусть сам убьет.

Я передал пожелание. Мужик ухмыльнулся, взял поросенка за задние ноги и с размаху треснул головой о край повозки. Поросенок взвизгнул и обмяк. Хозяин бросил убиенного нам в корзину и принял плату.

В следующей повозке лежала рыба. Я сделал стойку. Рыбу я обожаю. Но выпущенную слюну пришлось сглотнуть. Цену ломили неимоверную. Целый силли за небольшого сома!

– Что так дорого? – возмутился я. – Он же в реке плавал, растить-кормить не надо!

– А королевский налог! – возразил продавец. – Шесть пенни за десять фунтов улова. Если ничего не поймал, то все равно плати. Стража следит.

– А если для себя?

– Без разницы! – вздохнул продавец. – Чем бы ни ловил: невод, бредень, паук, удочка или даже багор – все равно. Не заплатишь, присудят штраф. Два раза поймают – тюрьма.

Я только головой покачал. У местных правителей мозги есть? Ввести налог на рыбалку! Казне урон, и людям плохо. Внезапно меня осенило.

– Салли! – спросил я. – Где можно купить тонкий, но прочный шнур?

– Идем! – сказала она.

Мы направились в вещевой ряд, где я приобрел моток шнура. Как мне объяснили, его используют при шитье палаток. Пропитанный воском, шнур не боится воды – что и требуется.

– Зачем он вам? – заинтересовалась Салли.

– Мирку привязывать! – просветил я.

Салли насупилась: поняла, что шучу. Горностайку, чтоб не привлекать к себе внимания, мы оставили дома. Ясень пень, что не привязывали. Мирке перекусить этот шнур, что мне сглотнуть.

В вещевом ряду торговали одеждой. Просили дорого. Мундиры гленских солдат, содранные с трупов, ценились в пять силли. Вороха их, даже не отстиранных от крови, высились на возах. Мародеры… Хоть бы тела закопали. Салли посоветовала купить полотна на рубашку. Та, что на мне, сказала она, сшита из дорогой ткани. В мастерской я ее мигом прожгу. При ковке металла летят искры, а фартук не спасет. Поэтому Клаус, работая, надевал простые рубашки. Ее мать их сошьет. В словах девочки был резон. Я подумал и достал из сумки чулки маркитантки.

– Возьмешь? – спросил продавца.

– Не новые! – скривился тот.

– Зато шелковые! Предлагаю обмен: чулки на полотно.

– Десять локтей за пару! – встряла Салли.

– Ты что, девочка! – возмутился продавец. – Какие десять? Пять за все. Как раз на рубашку.

– Мастер высокий! – возразила Салли. – Ему нужно много полотна. Чулки стоят не меньше силли. Не хотите, сама продам!

– Какой силли! – забормотал продавец и спрятал чулки. – Ладно, на две рубашки…

Полотно он отмерял с лицом сына, потерявшего мать, и я не стал предлагать ему ленты маркитантки. Лучше подарю Салли. Задумано – сделано.

– Что вы, мастер! – смутилась девочка. – Это дорого!

– Мне они ничего стоили – трофей. Носить их не могу – волосы короткие, – я снял шляпу и провел ладонью по стриженой голове. – К тому же могут неправильно понять.

Салли прыснула и забрала ленточки. Скатав их, засунула в рукав.

…Мирка встретила нас у ворот. Принюхавшись, прыгнула в корзину и затанцевала на тушке битого поросенка.

– Будет тебе печенка! – успокоил я.

Перед тем как разделать свинку, я осмолил ее и выскреб шкуру ножом. Мирка, получив печень, утащила ее, перед этим подозрительно глянув на Салли: не вздумает ли отбирать? Поросячью голову и ножки я бросил в глиняный горшок (посуды в доме хватало), залил водой и, посолив, поставил томиться на угли. Оставшуюся тушку отнес в ледник. Он представлял собой погреб, где грудой лежал пересыпанный опилками лед. Он потихоньку таял, но хватит еще надолго. Затем я притащил доску, вымыл ее и запряг Салли мешать тесто. В сарае нашлось круглое полено. Закрепив его в токарном станке, я подогнал бабку с конусом и сходил к водяному колесу. Затвор представлял собой заслонку, укрепленную в пазах. Я потянул ее вверх, вода хлынула в желоб, и деревянное колесо высотою в полтора человеческих роста медленно завертелось. Ось с насаженными на нее деревянными «пальцами» привела в движение зубчатый барабан на конце бревна, торчавшего из стены. Я вернулся в мастерскую. Зажатое в шпинделе полено быстро вращалось. Взяв резец, я подогнал суппорт и в два счета выточил из полена скалку с ручками. Салли тем временем справилась с тестом. Я оторвал комок, шлепнул его на доску и раскатал до нужной толщины. После чего нарезал ножом на тонкие полоски.

– Делай так!

Я протянул девочке нож.

– Что это будет? – полюбопытствовала Салли.

– Лапша! – объяснил я.

Глава 4

Обедали мы втроем. К полудню проведать старшую сестру явилась Нэнси. Как не трудно догадаться, истинной причиной ее прихода стало любопытство. Нэнси оказалась плотно сбитой, круглощекой девочкой с большими синими глазами под пушистыми ресницами. Таких детей изображают на обертках конфет: их вид вызывает умиление и желание потискать. Я это желание сдержал и ограничился тем, что усадил Нэнси за стол. Разлив лапшу, я бросил в миски девочкам поросячьи ножки, себе на правах хозяина забрал голову. Каждому из обедающих вдобавок предложили по ломтю хлеба и деревянной ложке. Нэнси зажала ее в кулачке и погрузила в варево. Ела она сосредоточенно, не забывая дуть на горячее, и с хлюпаньем втягивала в ротик разваренную лапшу. После того, как варево кончилось, Нэнси отложила ложку и взяла поросячью ножку. Обгладывала она ее деловито, выгрызая острыми зубками хрящики. В этот момент на стол вспрыгнула Мирка.

Салли испуганно замерла, но Мирка не обратила на нее внимания. Она с ходу направилась к Нэнси. Девочка подумала и протянула горностайке обглоданную ножку. Мирка фыркнула и, шагнув ближе, слизнула со щеки Нэнси потек жира. Салли испуганно открыла рот.

– Не бойся! – шепнул я. – Мирке нравится Нэнси. Она хочет подружиться.

В подтверждение моих слов Нэнси попыталась схватить Мирку. Та отпрянула и затанцевала, стрекоча и подпрыгивая. Затем спрыгнула на пол. Нэнси полезла следом.

– Доешь! – обеспокоилась Салли.

– Не хочу! – объявила Нэнси. Мирка поощрительно стрекотнула и устремилась за дверь. Девочка побежала следом. Покончив с едой, мы вышли во двор и застали веселье. Нэнси гналась за Миркой, а та, делая вид, что испугана, убегала. Оказавшись у забора, горностайка оборачивалась, выгибала спину и начинала грозно шипеть. Нэнси вскрикивала и убегала. Мирка, тявкая, гнала ее в противоположный конец двора, где роли менялись. Все это сопровождалось визгом, криками, стрекотанием и чириканьем. Наконец, Нэнси запыхалась и присела на чурбачок. Мирка вскочила ей на колени, и девочка принялась ее гладить. Горностайка зажмурилась и вытянулась.

– Видишь! – сказал я Салли. – Совсем ручная.

– На меня шипела! – не согласилась служанка.

– Она не знала, что ты своя. Больше не будет.

Салли поколебалась и пошла к младшей сестре. Горностайка открыла глаза и вновь зажмурилась. Салли осторожно коснулась ее спинки. Мирка поощрительно стрекотнула. Оставив девочек, я сходил в сарай и принес три пистолета. В мастерской я разобрал оружие и измерил детали кронциркулем. Размеры совпали. Не до десятой доли миллиметра, конечно, но в шестую-восьмую часть линии вписывались. Какой линии? Десятой доли дюйма. Откуда здесь дюйм? Да оттуда, откуда и у нас – ширина большого пальца мужской руки. В дюймах и линиях были размечены линейки Клауса, я это вчера заметил. Что тут удивительного? Когда человеку понадобились единицы мер, он нашел их в себе любимом. Дюйм – ширина пальца, фут – длина стопы, локоть… Дальше объяснять?

В моем мире расхождения в размерах, выявленные мной, вызвали бы ужас. Это ведь оружие! Оно не будет стрелять! Будет. У кремневого пистолета допуски в размерах деталей – плюс-минус лапоть. Я взял напильник Клауса и сточил наплывы на курках и шепталах – там, где они успели образоваться. Заодно заровнял образовавшиеся впадинки. После чего перемешал детали и заново собрал пистолеты. У всех трех курки встали на боевой взвод и послушно высекли из огнива искры.

Оставалось определить причину осечек: не из-за курков же все? Имплант, помедлив, выдал мне список. Подмокший на полке порох – это раз. Его сдуло ветром – два. Из-за этого кремневое оружие нельзя использовать в дождь или в ветреную погоду. Подумав, эти причины я отверг. В непогоду пистолеты не стали бы испытывать. Здесь другое. Плохие кремни? Я осмотрел их. Слегка оббиты, но не настолько, чтоб подвести. Огнива в норме. Что остается? Запальное отверстие. На крючке рядом с кронциркулем увидел шило, видимо, специально сделанное для этой цели, и я проверил им запальные отверстия. Чистые.