Законы Лужкова - Михаил Щербаченко

Смотрите, Борис Николаевич, все совпадает!

Б. Н. смотрел. И чем дальше, тем больше московского мэра не любил. И тем труднее это скрывал. А потом и скрывать перестал. Лужков же неизменно демонстрировал в отношении президента почтение. Боялся возобновления травли? Или просто выжидал, повторяя себе: «Еще не время»?

Время наступило осенью 1998 года.

…Увешанный старинными портретами «Красный зал» в мэрии на Тверской, 13. Мэр дает интервью компании «Би-би-си». Говорит, что нездоровье президента очевидно, но вопрос о досрочных выборах Ельцин должен решить сам. Иначе — «надо терпеть». Именно это слово: «терпеть».

Присутствовавшие на том интервью сотрудники мэрии нервно переглянулись, взгляды сказали: рано. До выборов больше года. Слишком рано. И никто до конца не понял, по расчету ли Ю. М. пошел на разрыв с Ельциным или, что называется, с языка слетело. Это, кстати, феномен Лужкова — сказать нечто шокирующее, а вы потом думайте, что это — домашняя заготовка или чистой воды экспромт.

Что, к примеру, стояло за фразой, вызвавшей незадого до выборов невообразимый шум и ставшей причиной — точнее, поводом — для очередного обстрела Лужкова? Самоличное увольнение Ельциным начальника московского ГУВД Николая Куликова было воспринято мэром как прямое нарушение конституции. Ю. М. подготовил правовые доказательства того, что президент должен был согласовать свое решение с руководством города, и созвал журналистов. Противостояние Кремля и столичной мэрии к тому моменту достигло пика, так что на пресс-конференции собралось три десятка телекамер и добрая сотня диктофонов.

Мэр пункт за пунктом излагал претензии к президенту. Внутренне он, конечно, был взвинчен, но за четкими юридическими формулировками этого было почти не заметно. Так же строго и уверенно Ю. М. ответил на вопросы. Пресса уже собралась отключать диктофоны и камеры, но тут Лужков решил подвести черту:

— Теперь нам абсолютно ясно, что для борьбы с руководством города могут быть использованы любые средства, вплоть до антиконституционных. Но пусть в Кремле тоже знают: мы готовы…

Пауза. Мертвая тишина. Быть беде. В голове стучит: «Ко всему! Скажите: готовы ко всему!»

— Готовы НА ВСЕ.

Кранты. Последствия ясны в тот же миг. Через четверть часа информационные агентства, через полтора часа телеканалы, на следующее утро газеты выдают сенсацию: Лужков перешел в атаку! Мэрия организует акции гражданского неповиновения, вероятно, будут созданы специальные отряды. К тому же в подчинении мэра есть боевые подразделения… Столицу ожидает коллапс!

«Ко всему» — «На все». Вся-то разница в предлоге, а какая дистанция: от готовности защищаться до угрозы нападения. До сих пор не знаю, умысел тут был или оговорка. Но Ю. М. посеял ветер — и пожал бурю.

В ходе предвыборной кампании недружественные столичному градоначальнику телеканалы смонтировали два видеоэпизода. Первый: лето 96-го, Москва, переполненная Манежная площадь. На трибуне Лужков, срывающимся голосом он кричит в микрофон: «Ельцин — Россия — свобода! Ельцин — Россия — победа!» И встык — «Надо терпеть». И лед в глазах мэра.

Одни смотрели и думали: «Все-таки сдал Лужков “папу”». Другие сочли, что Ельцин своим поведением освободил Лужкова от необходимости с собой церемониться, и мэр стряхнул с плеч все былые моральные обязательства, как бесполезный опустевший рюкзак. Но, быть может, все куда сложнее, и публичное дистанцирование от президента далось мэру даже труднее, чем многолетнее сдерживание себя от какой-либо персональной критики президента.

Вообще расставание этих двух сильных мужчин слегка отдает мистикой. Вообразите, что уже после разрыва, вплоть до окончания избирательной кампании, в кабинете Лужкова стояла фотография Ельцина. Снимок начала 90-х. Еще нет парикмахерской укладки волос, энергичное лицо, живые глаза. Ведь что-то же думал мэр, глядя на тогдашнего Б. Н.

Меньше чем за год до выборов Лужков сказал: «Как верный соратник Ельцина, я хотел бы, чтобы его время как можно дольше не кончалось». Тогда некоторые поняли эту фразу буквально, а зря. Под «временем Ельцина» мэр имел в виду, скорее всего, не календарный срок, отпущенный Б. Н. для, извините, отправления властных полномочий, а куда более короткое время веры и надежды, время сладкого слова «свобода», время, которым упивалась страна начала 90-х. И, быть может, именно «тому» Ельцину хранил верность Ю. М. и в 91-м, и в 93-м, и на летних митингах 96-го, когда каждому было ясно, что мы принуждены выбирать меньшее из двух зол. Время «того» Ельцина тикало в Лужкове.

Но часы встали.

ХОТЕТЬ НЕ ВРЕДНО. ВРЕДНО НЕ ХОТЕТЬ

Есть один вопрос, который сегодня может показаться праздно-риторическим: хотел ли на самом деле московский мэр встать во главе страны? На самом же деле ответ важен, он даст ключ к пониманию того, как нужно воспринимать послевыборную судьбу Лужкова.

Если хотел — одно дело; значит, финиш избирательной кампании 99-го не мог не стать для него личной драмой, которую трудно пережить. Если не хотел, то ситуация, конечно же, иная. Тогда речь идет не более чем о неприятностях — конечно, не мелких, но вполне забываемых, к тому же снивелированных красивой победой на выборах мэра Москвы.

Вероятен, впрочем, и вариант: «Хотел — не хотел». Открыто называя Ельцина фигурой трагической (чего сам Б. Н. наверняка о себе не думает), Лужков без труда мог вообразить себе такой кошмар верховной власти, как неуправляемая, не послушная твоей воле страна. С другой стороны, как говорят шахматисты, взялся — ходи. В какой-то момент мэру было бы очень трудно отказаться от выдвижения своей кандидатуры на президентство. Он считался едва ли не самым влиятельным членом Совета Федерации, он призвал под знамена своего «Отечества» сенаторов, со многими из которых до осени 99-го (то есть до образования прокремлевского «Единства» и последовавшего за этим массового отступничества соратников) его связывали прекрасные и продуктивные отношения. И вообще, многие, очень многие люди власти хотели, чтобы Ю. М. захотел.

…Дело было, точно помню, в субботу. В теплую сентябрьскую субботу 1999 года. По лужниковскому тренировочному полю гоняли мяч мужчины не первой молодости — футбольная команда правительства Москвы. Длинно протрещал финальный свисток, и два десятка игроков, балагуря и хлопая друг друга по плечам и ладоням, потопали к раздевалке. А навстречу им двинулась не меньшая по численности, но несравнимая по политическому весу группа граждан. Кого там только не было!