Невидимая птица - Лидия Червинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Холодные, длинные майские дни…»
Грусть мира поручена стихам…
Г. АдамовичХолодные, длинные майские дни.Зеленое золото солнца сквозь тучи…И эта навязчивость слов и созвучий —мы с ними навеки одни.
Язык наш — недавно великий, могучий —тяжелый и светлый язык песнопеньяпорою звучит, как мещанский жаргон.И только с тоской вырывается стону тех, кто привык в нем искать вдохновенье.
Откуда же взять нам такое смиренье,в котором бы не было больно и тесноеще не отжившим сердцам?
Мы все уцелели случайно, чудесно…Грусть мира зачем-то поручена нам —и этому нет объясненья.
«По линии меридиана…»
По линии меридиана,при входе в Люксембургский садскамейка у ствола каштана.Здесь столько лет тому назад…
Так начинаются сказанья,так зарождаются стихи…Так – искупив свои грехи –мы не меняемся ни в чем.Ты слушаешь мое признаньеи вспоминаешь о своем.
«По улице вдоль Люксембургского сада…»
По улице вдоль Люксембургского садамы долго бродили, встречая рассвет.Казалась прозрачной и хрупкой ограда.Казалось, что большего счастья не надо –казалось, что горя возвышенней нет.
Все те же упреки, такие же просьбы –кого и чему научила любовь?Едва ли придется, но если пришлось бы,удел незавидный я выберу вновь,предпочитая удаче любойнадежду на встречу – и гибель – с тобой.
1945
Для нас Свобода – свет и облакана переменчивом парижском небе,и в отрешенности знакомая тоскао деле общем, о насущном хлебе.Свобода. Елисейские поля.На майском солнце распустились флаги…Но сердце – как осенняя земля,уже не впитывающая влаги,и слезы льются сами, поневоле…
Идут войска в победном ореоле.Все движется, сверкает и стучитогромной цепью стали и железа…А в воздухе по-новому звучит,свободой и прощаньем Марсельеза.Для нас, затерянных в толпе густойгероев фронта, тыла и изгнанья,для нас Свобода — людный мир пустойи одинокий подвиг созерцанья.
ИЮНЬ
«Это было в памятном июне…»
Это было в памятном июнев девятьсот сороковом году.Светлой ночью – было полнолунье –поезд обстреляли на ходу.
Раздавались возгласы и стоныв словно обновленной тишине,и лежали мертвые вагоны,как тела убитых, на спине.С легким треском рассыпались пули,мирно, как кузнечики в траве.
Страх совсем исчез – не потому ли,что в опустошенной головепромелькнула мысль, как предсказанье:сразу умереть не всем дано,мне с тобою суждено свиданье,долгое терпенье суждено…
Это было страшной ночью, летом.Путь был залит ярким лунным светом.Люди, лошади, орудья притаилисьна пригорке в маленьком лесу…
Жизнь проходит. Предсказанья сбылись.Я воспоминание об этомбережно до гроба донесу.
«Благодарю тебя. Случайный твой ответ…»
Благодарю тебя. Случайный твой ответмне кажется незаменимо нужным.Пусть он правдив, как смерть, неумолим, как светнад горизонтом дальним, летним, южным –в нем сила нерастраченной мечты.
Благодарю за то, о чем не помнишь ты:прощанье в полном мраке города пустого,сирены с моря, как призыв к мольбе…Я не люблю тебя, как любишь ты другого,но постоянно помню о тебе,кого бы ни случалось мне любить.
Благодарю за то, что мне дано хранитьвоспоминание о вере в совершенство…И, может быть, за то, что так благодаритьтакое униженье и блаженство.
«Нет, не люби меня. Здесь говорит со мною…»
Нет, не люби меня. Здесь говорит со мноюпреображенный юною луноюзнакомый берег юга.Я слушаю его как опытного друга.
И не жалей меня – все очищает пламя.Горит Европа с четырех концов.А там, в морском тумане бьется знамянад крепостью британских островов.
И не пиши мне. Я не жду ответа.Со мной навеки – мир или война –вся нелюбовь твоя…Она сильнее света,светлее грусти, и грустнее сна.
«Внимая ужасам войны…»
Внимая ужасам войны…Но здесь не слышно шума боя.Лежит ковром густая хвоя –мир провансальской тишиныи зачарованного зноя.Мир летних будничных забот…
Но сердце слышит. Сердце ждет.К чему обо стремится снова,к какой борьбе опять готово,о чем тоскует по ночам,внимая ужасам и снам?
Век Неизвестного Солдата,кто смел предать твою печаль?Кто мог поверить, что не жальвсех уходящих без возврата…
В зловещей яркости закатауже мерещится мистраль.
«Как от гадалки предсказаний…»
Как от гадалки предсказаний,все вы хотите от меняошеломляющих признаний…Но то, как жизнь учила нас,из года в год, день ото дня,неутомимо каждый час –не перескажешь все равно.
Да, было: узкая кроватьи за решеткою окно(высокое – нельзя достать).На крыше голуби слышны…Зачем летят они сюдаподслушивать, тревожить снывсех осужденных до суда?
А женский голос за стенойпоет свободно, без стыда,о том, что сделала со мной,о том, что сделала с другими(навеки, до конца чужими)неумолимая мечта…
Не важно – эта или та .
«Огнем холодным, синеватым…»
Огнем холодным, синеватымгорели люстры фонарейна площади. А у дверейпосольства, с видом виноватым,толпа взволнованно молчала.Все ждали чуда в эту ночь,хоть знали с самого начала,что поздно, что нельзя помочь.И что им в том, что осудиличужих людей, в чужой стране…
В необъяснимой тишинеразъехались автомобилиполиции. Приотвориласьвнезапно дверь и вновь закрылась.И по толпе в одно мгновеньекак током пробежала дрожьсочувствия и возмущенья…
Пусть в каждом лозунге есть ложь,но нет и правды без пристрастья.Где вера есть – она слепа.
На бальной площади Согласьяв холодном свете фонарейказалась жалкою толпаидущих по домам людей.
ИЮЛЬ
«В сумерках я просыпаюсь с привычною…»
В сумерках я просыпаюсь с привычноюнеумолимой тоской по тебе…Небо проходит над крышей фабричною,туча огромною куклой тряпичноюсловно застряла в трубе.
Снова страницы вечерней газеты…
Кончилась в Индокитае война,падает золото – слитки, монеты,мужа убила в припадке жена,скоро появится новая мода,месяц продлится плохая погода…
Длится, продлится – а счастья все нет.
Ночь, неизбежная ночь надвигается.В окнах фабричных уже зажигаетсясиний, больничный, волнующий свет.Нужно терпение. Было терпение…Кто говорит, что не сходят с ума с горя?Ведь завтра опять воскресение,значит, и завтра не будет письма.
«Лишь мысль об одном постоянна…»
