Вторая осада Трои - Алексей Андреев

— Чтоб пели, как положено! Ясно?

— Ясно, товарищ генерал… — вразнобой, не по-уставному и довольно уныло сказала каждая троица.

Погано сказала, чего уж там.

Генералы сердито сплюнули и приказали начинать.

Первыми на носилки водрузили «соловьев» резервных — надо же было пристреляться. Они сжались, ухватились за брусья по краям, зажмурились.

Все отошли в сторону, только у каната с подставленным под него на попа бревном — чтобы не спружинил — встал наизготовку солдат с топором.

Генералы скомандовали: «Пуск!» — топоры взлетели, рубанули, освобожденные деревья со свистом распрямились и метнули свою ношу вперед…

Произошло это на юго-востоке и на северо-западе практически синхронно, а вот результат оказался разным.

«Соловей» генерала Мотнёва взмыл, как большой подфутболенный пингвин, благополучно перелетел через стену и шмякнулся в снег, ничего себе не сломав и почти ничего не отбив. Спустя какое-то время он смог выйти на связь и даже начать скрытное выдвижение к замку.

А вот «соловью» генерала Жотова не повезло. Хотя он был сам виноват — нечего было так судорожно цепляться за брусья носилок. Отпустил бы их вовремя, как это сделал мотнёвский, — стартовая скорость была бы больше. А так ее хватило лишь на то, чтобы донести его до середины стены и по ней размазать… Пару долгих секунд он еще повисел на краснокирпичной поверхности белой кляксой, затем рухнул вниз.

К счастью, полет его закончился чуть в стороне от замаскированного прохода, поэтому вытащить незадачливого «соловья» смогли быстро. Когда санитары грузили на носилки — он попытался сказать что-то протестующее, но не смог. Когда понял, что носилки другие, — успокоился и потерял сознание.

«Повезло, теперь комиссуют», — вздохнул не один солдат при виде отъезжающей «буханки».

А охранник в комнате видеонаблюдения все скакал глазами с монитора на монитор и пытался для себя решить — привиделось ему, будто промелькнул и ударился где-то в стену огромный снежок, или нет? По всему получалось, что привиделось — это ж не снежок тогда должен быть, а целая снежная баба! Поди такую добрось через колючку и зону отчуждения…

И вновь попятились бэтээры, пригибая к земле деревья. И на привязанные носилки осторожно вскарабкались следующие «соловьи», ежась от нехороших предчувствий. И опять прозвучала команда «Пуск!», взметнулся и ударил с маху топор, распрямились со свистом стволы и…

На этот раз заброска успешно прошла у всех. Обе «певчие птицы» перелетели и приземлились благополучно, отделавшись синяками и легким временным ступором. После которого, отрапортовав по рациям, поползли к обозначенным точкам.

Зато при последнем катапультировании удача повернулась спиной к Мотнёву. Его третий солист оказался совсем недокормышем — легче всех остальных, из-за чего взлетел слишком высоко, был сдут порывом ветра в сторону и при приземлении сломал себе обе ноги. Ползти он худо-бедно мог, а вот для благозвучного пения из-за сильной боли был непригоден — обязательно бы сфальшивил. Поэтому ему поступил приказ оставаться на месте высадки, в операции участия не принимать.

Таким образом, счет между противниками сравнялся, стал 2:2. Только они об этом по-прежнему ничего не знали — были уверены, что дурак-неприятель занят чем-то другим. Мотнёв, правда, имел все же небольшое преимущество — его первому солисту оставались считанные метры до места выступления, в то время как жотовский долетевший первенец не прополз и половины пути.

Не подозревая о творящихся снаружи приготовлениях и баталиях, не ведая ничего о проникновениях внутрь, поместье тем временем жило обычной жизнью. Котельная и электростанция исправно давали тепло и ток, в пекарне одуряюще пахло свежим хлебом и выпечкой, из-под диковинных на вид и вроде бы жутко полезных для человеческого организма, едва ли не омолаживающих его лет на двадцать, кур экспроприировали и сложили в корзинку снесенные яйца, а заодно и количество птиц сократили на одну штуку, определив ее на бульон, завезенные из Неметчины коровы, освободившись от молока, ворочали челюстями и отдыхали, гуси гоготали, утки крякали, цесарки вопили, поросята визжали, — одним словом, все натуральное хозяйство, снабжающее поместье своими качественными продуктами — Сёма был сильно на этом повернут, — давно вступило в новый день и привычно в нем обитало.

А вот хозяйка — теперь единоличная — проснулась поздно.

Вчера вечером, вернувшись с поминок, она сразу направилась в свои апартаменты, велев не беспокоить. Пару раз ей кто-то звонил на мобильный — она отвечала недолго и односложно, хотя и вежливо. Затем улеглась и долго не могла заснуть — ворочалась, вставала, укладывалась обратно. А когда все же сон ее сморил, спала уже как убитая.

Обычно она вставала в семь утра, подчиняясь жесткому Сёминому режиму, а тут проспала до половины одиннадцатого и проснулась лишь потому, что ее разбудили, сообщив о внезапном визите гостя. Который, ссылаясь на какую-то их вчерашнюю договоренность, прибыл и настаивает.

Пока она нехотя поднималась, принимала ванну, приводила себя в порядок и одевалась, то и дело замирая от каких-то одолевавших ее мыслей, гостя развлекал Заза. Делал он это следующим образом — сидел напротив, смотрел на него в упор и угрюмо молчал. Всем своим видом демонстрируя, что его присутствие здесь нежеланно. Еще он шмыгал носом — некогда гордым кавказским, но от многочисленных соприкосновений с криминальной действительностью давно превратившимся в бесформенную и вненациональную бульбу, и иногда трубно, вызывающе сморкался в огромный платок.

Другой бы давно от такого откровенно неласкового приема поспешил откланяться и отбыть восвояси, забыв сюда дорогу, однако гостя, похоже, это ничуть не беспокоило, даже, может, и забавляло. Сидел он в кресле весьма вольготно, развалившись и положив ногу на ногу, что-то попсовое себе под нос гудел и ответно, как некую любопытную диковину, рассматривал Зазу. От чего тот становился только мрачней и угрюмей.

Со стороны это напоминало детскую игру «кто кого пересмотрит».

Появление хозяйки отвлекло их друг от друга. Телохранитель вскочил и даже не вопросительно, а как-то по-собачьи преданно на нее уставился, ожидая указаний, гость тоже поднялся и чуть склонил голову, здороваясь.

Елена царственно кивнула в ответ, присела.

Начался пустой светский разговор, в котором Заза, разумеется, участия не принимал, да и Елена больше отделывалась междометиями. Зато гость не замолкал — много и красочно рассказывал о столице, делился разными впечатлениями от здешних краев, едко проходился по увиденной вчера местной публике. Смысл его болтовни был явно иной — какие-то настойчивые намеки сквозили в подтексте — и красавица, в отличие от охранника, кажется, их понимала, однако внешне никак это не показывала. Гость же не торопился переходить к непосредственной цели своего визита — то ли вообще так привык действовать — издалека и околичностями, то ли хотел дать собеседнице естественным образом до откровенного разговора дозреть, то ли чего-то дожидался. Хотя пару раз уже выразительно переводил взгляд с хозяйки на телохранителя и обратно, давая понять, что последний здесь ни к чему. Елена на это никак не реагировала, зато Заза в ответ смотрел на гостя так, что даже слепой бы на его месте поежился. Но гость как ни в чем не бывало продолжал болтать.

Пока Заза, насторожившись, вдруг не поднял предостерегающе руку.

— Что это?

— Что? — спросила Елена.

— Там… — Заза указал в сторону окна.

Все трое подошли к высокому окну с витражами, и Заза, с молчаливого согласия хозяйки, прихватившей по пути шаль, его приоткрыл.

Снаружи хлынул ледяной воздух, закружились белые хлопья, а вместе с ними…

— Охренеть! — удивленно произнесла Елена. — Это кто это так свистит?

— Соловей… вроде, — после долгой паузы ответил гость.

— Ну да? А чего это он?

Гость молча пожал плечами.

Никто из присутствующих не был орнитологом и о жизни птиц ничего не знал, кроме того что они летают, клюют, могут сверху нагадить и высиживают из своих яиц птенцов, однако ощущение неправдоподобия происходящего возникло у всех. Зимой они такое пение слышали впервые. Мороз уж четвертую неделю стоял лютый, при выходе на улицу перехватывало дух, да и дальше пребывать на свежем воздухе было немногим легче, по ночам деревья вокруг поместья трещали так, будто среди них куролесила целая компания медведей-шатунов, да что там говорить: даже вечных ворон было не слышно — видимо, боялись, каркнув, простудиться, а тут вдруг соловей!

Нет, охренеть — это слабо сказано. На самом деле градус удивления у всех троих был куда выше.

— Интересно, — все же начиная кое о чем догадываться и в то же время совершенно не понимая — зачем это надо?! — заинтригованно пробормотал гость и предложил: — А пойдемте-ка выйдем.