Ибо сильна, как смерть, любовь… - Инна Карташевская

Он только молча кивнул, не отводя взгляда.

— Да, — твердо ответила я. — Я люблю тебя. Иначе, чего бы я так воевала за тебя? Ты что думаешь, что я ко всем врываюсь в дом, и такое устраиваю?

— Очень надеюсь, что нет, — он засмеялся и снова прижал мою голову к груди. — И что никому больше такого не говоришь, на это я тоже надеюсь. И, кстати, не забудь, что ты обещала быть со мной всегда, и не покидать меня ни на минуту.

— Не думаю, что твоим родителям это очень понравится, если я поселюсь у вас, — засмеялась я.

— А знаешь, — вдруг серьезно сказал он. — Моим родителям это должно даже очень понравиться.

— С чего бы это?

— Да ведь ты же из наших, как мой папа говорит. Из наших, да? Ты понимаешь, о чем я?

— Ну, конечно, — засмеялась я. — Мои родители точно также говорят, только по латыни «экс нострис».

— Ну, вот, — довольно кивнул он. — Но это первое. Второе, ты интеллигентная девочка из приличной семьи, это сразу видно. Кто твои родители?

— Ну, папа адвокат, а мама стоматолог.

— Вот видишь. Ну, а еще ты закончила университет. Я думаю, мои родители будут от тебя в восторге. Уж чего, чего, но такого они от меня не ожидают. Я ведь у них непутевый сын.

— Почему непутевый?

— Ну, друзья у меня все фарцовщики, училище я прогуливаю, ну и… в общем, все остальное им тоже не нравится.

— Если бы мой сын училище прогуливал, я бы его тоже ругала, а за… все остальное, вообще убила бы.

— Однако я смотрю, ангел, характер у тебя далеко не ангельский, — хохотнул он, — а даже наоборот, агрессивный. Или, может, ты просто голодная? Ох, — спохватился вдруг он, — что же это я? Пирожные велел вытащить, а есть их не даю. И про кофе мы с тобой забыли.

— Да, — неохотно вставая с его колен, отозвалась я. — Но мы можем сейчас его выпить. Он, наверное, еще теплый.

— Теплый, кто же пьет кофе теплым? Теперь уже можешь насыпать в него сахар, все равно пропал. Ладно, бери пирожные.

— А можно я сначала руки помою?

— Ну, если тебе уже совсем невмоготу, можешь помыть, — великодушно разрешил он.

— А тебе разве не надо руки мыть?

— У меня, между прочим, руки от рождения чистые, — нахально заявил он. Но потом рассмеялся, — ну, хорошо, я тоже помою, а то будешь думать, что я и вправду никогда рук не мою.

Мы снова пошли в ванную. Я первая помыла руки и посторонилась, пропуская его. Мы опять оказались прижаты друг к другу, и он, не выдержав, обнял меня, крепко прижал к себе и стал быстро и нежно целовать. Я почувствовала его возбуждение. Вдруг он резко отстранился, посмотрел мне в глаза и тихо спросил:

— Хочешь побыть со мной?

Я хотела этого больше всего на свете. Я мечтала об этом с тех пор, как увидела его и еще тогда, когда даже не видела, а только придумывала его. Я хотела быть его всей душой, каждой клеточкой своего тела, но… я не могла этого сделать. Моя дурацкая гордость, или, может быть, мнительность не позволяли мне.

— Ленечка, — как можно мягче сказала я. — Я бы хотела, но я не могу. Ты ведь любишь другую. Просто ее здесь нет, а я под рукой, так ведь. Да?

Такой бурной реакции я не ожидала. Он мгновенно отпустил меня и даже отступил на шаг, — Как ты можешь так говорить? Я же тебе объяснял, что дело даже вовсе было и не в ней, а просто все так запуталось…

— Леня, а если завтра она вдруг вернется к тебе, ты уверен, что не простишь ей все и не захочешь снова быть с ней? А что тогда буду чувствовать я? Понимаешь, есть женщины, для которых все это, что стакан воды выпить, но я не отношусь к таким. Ну, что я могу сделать?

Давай подождем с этим, пока я точно не буду знать, что тебе нужна именно я.

— Глупенькая, — очень серьезно сказал он, — да я с ума схожу от нежности к тебе, а ты этого не видишь.

Ну, вот и все. После этих его слов я почувствовала, что готова на все, что сделаю для него все, что он захочет, и буду ласкать его как угодно, только бы ему было хорошо. Я решительно шагнула к нему, но теперь уже он покачал головой и нежно поцеловав меня в висок, сказал:

— Ты права. Я никогда не захочу больше вернуться к ней, но я должен сначала доказать тебе это. Даже если я скажу тебе сейчас, что люблю тебя, ты мне не поверишь. Уж очень быстро все произошло. Но ты сама это увидишь, потому что мы с тобой теперь всегда будем вместе. Не нужно спешить, у нас с тобой еще много времени впереди.

— Да, — счастливо повторила я, — У нас с тобой еще много времени впереди.

И ни он, ни я тогда не знали, что у нас нет никакого времени впереди, что на часах уже без четверти восемь, и нам осталось быть вместе ровно пятнадцать минут. Никакое предчувствие не омрачало нашу любовь, таблетки были надежно спрятаны, я охраняла его, и совершенно счастливые, закончив мыть руки, мы, обнявшись, пошли в кухню.

— Между прочим, хоть ты и твердишь все время, что ты меня старше, опыта у меня побольше, чем у тебя, это я уже успел заметить, — самодовольно сообщил он мне по дороге.

— Это смотря какого опыта, — выкрутилась я.

— Любого. Люди называют опытом свои ошибки, а я называю опытом интуитивное познание жизни, — торжественно провозгласил он.

— Это сказал не ты, а Оскар Уайльд.

— Черт, все ты знаешь, — засмеялся он, — тебе нужно на руке сделать татуировку «Я все знаю».

— Как у Санди Пруэля?

— И это ты знаешь?

— Грин вообще мой любимый писатель.

— Мой тоже, — обрадовался он. — Ну, вот видишь, мы все-таки читаем одни и те же книги.

Слушай, а не устроить ли нам с тобой праздничный ужин по поводу нашей встречи? Мне мама там столько наготовила на два дня, а я ни до чего даже не дотронулся.

— Ну, вообще-то, я тоже сегодня ничего не ела, мне было не до этого.

— Ну, тогда гуляем. Что тут у нас в холодильнике?

Не знаю, может, его родители действительно не проявляли достаточной чуткости к его переживаниям, но о том, чтобы он не умер с голоду, они точно заботились.

— Смотри, сколько мама тебе всего наготовила. А ты говоришь, что она тебя не любит.

— Так я же не говорил, что она мне хавать не дает.

— Хавать, — презрительно сморщила нос я, повторяя грубое слово.

— Так, училка, — с наигранно свирепостью сказал он, — ты давай там своих учеников воспитывай, а взрослого мужчину не трогай. Лучше давай проверим, что у нас есть.

Проинспектировав наши запасы, мы остались очень довольны.

— Так, ставим все, потому как гулять, так гулять, а не гулять, так не гулять, — сказал он. — Накрываем в гостиной. Возьми вон там, в серванте скатерть, тарелки, в общем, будь как дома. С вином только, кажется, будет проблема. У меня отец не пьет.

— А ты?

— Я тоже, но сегодня у нас праздник. Ага, вот есть какая-то бутылка. «Каберне», так, нормальное вино, неси на стол и приходи за всем остальным.

— А ты что, интересно, будешь делать? — как ярая феминистка возмутилась я.

— А я подогрею курицу и нарежу хлеб. Не пропадать же чистым рукам. О, и котлеты еще нужно нагреть, видишь, львиную долю работы я взял на себя, как истинный офицер и джентльмен.

Я вышла в гостиную и стала доставать посуду. Идеально выглаженная накрахмаленная скатерть действительно нашлась в серванте. Там же стояли и чистейшие тарелки и бокалы. Его мать, наверное, целыми днями после работы только убирает и готовит для своих мужчин. Конечно, откуда у нее еще возьмутся силы, время и терпение вникать в их проблемы.

Я стала ставить все на стол. За окном небольшая компания громогласно выясняла отношения. Особенно выделялся визгливый голос какой-то девицы, кокетничавшей с кем-то, кого она называла Вовкой. Она то сюсюкала с ним голосом маленькой девочки, то заливисто и нарочито весело хохотала, явно стараясь привлечь чье-то внимание. По мере того, как я выходила в кухню и снова возвращалась, тон их разговора менялся. Речь явно пьяного Вовки стала угрожающей, второй, Серега, как они его называли, пытался его урезонить, а голос девушки стал испуганный.

Нечего заводить было пьяного мужика, подумала я, нашла с кем кокетничать. Получит теперь от него по морде, в следующий раз будет умнее.

В это время Леня внес в комнату блюдо с курицей.

— Дичь, — торжественно объявил он.

За окном Вовка явно перешел к насилию, и девица стала тщетно взывать к Сереге, который никак не мог успокоить своего дружка. Ее голос постепенно стал плачущим и невыносимо визгливым, и начал действовать мне на нервы.

— Черт, ну что там такое? — с досадой сказала я и подошла к окну. На противоположной стороне улицы пышная блондинка тщетно пыталась вырвать руку у здорового пьяного парня, который тащил ее куда-то. Через минуту до меня дошло, что это Лена.

Господи, что я наделала, с ужасом подумала я и быстро повернулась, чтобы заслонить собой окно. Но было поздно. Леня поставил блюдо на стол и тоже подошел к окну. Лицо его окаменело, и он резко повернулся, собираясь бежать на улицу. Я схватила его за руку.