Мир Жаботинского - Моше Бела
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К сожалению, не каждый это понимает. Большинство людей, даже ученых, полагает, что во время «ориентации» обидам и мщениям отводится первоочередная роль,— но я уверен, что им нельзя отводить роль в этом вопросе. Ни первую, ни последнюю. Когда я пытался сформировать в Египте еврейский батальон, один из моих друзей писал: «Ты не знаешь, что с нами произошло». Я знал это и знаю. Но то, что произошло с людьми, не должно произойти с нашими национальными интересами. Важно не то, что случилось с нами, а то, какая цель и какой результат более выгодны нам с точки зрения будущего нации. Я знаю, что большинству сейчас трудно, а некоторым просто невыносимо подавить в себе чувства; я знаю, что найдутся те, кто назовет мои намерения безразличием, «убийством» или даже изменой. Я сожалею об этом, но отойти от своих убеждений не могу. И даже если оскорбят самых близких мне людей, я только укреплюсь в своем мнении, что долг еврейского деятеля — подавить все симпатии и антипатии, хладнокровно следовать нашим интересам в Израиле и в галуте и держать руль в том же направлении — и, если есть в том необходимость, заткнуть уши.
«Ориентация», «ди Трибуне» («Трибуна», идиш), 1940.Идиш
«Итак, договоримся: дело не в жаргоне; дело в жаргонной идеологии...»
Родным языком Жаботинского, который родился на юге России, в Одессе, не был идиш — разговорный язык восточноевропейских евреев. Его родным языком был русский. Жаботинский рассказывал в «Автобиографии», как он впервые столкнулся с массой людей, говорящих на идише,— ему было тогда уже семнадцать, и он впервые выехал за границу. Похоже, эта встреча не вызвала у него бурного восторга. Но позже, когда он стал агитатором-сионистом и разъезжал повсюду, где жили евреи, он ближе познакомился с идишем и культурой на нем и оценил их. Вот его рассуждения по этому поводу, относящиеся к 1905 году:
Еврейские дети прекрасно чувствуют музыку. Если их приучают с младенчества к еврейской песне, это привязывает их к еврейству не через разум, но через сердце... Надо учить детей песням на иврите, на русском, но не следует опасаться и жаргона[*]. Я далек от того, чтобы быть приверженцем жаргона, но если воспитывать у детей пренебрежение к языку, на котором говорят миллионы, тем самым мы воспитаем пренебрежение к самим миллионам.
«Что нам делать?», 1905; в сб. «Первые сионистские труды».При всем уважении к идишу (а Жаботинский не жалел усилий для его изучения, он произносил на нем речи, писал блистательные полемические статьи), но все же постоянно подчеркивал, что приоритетом должен пользоваться иврит:
Бейтар видит в языке иврит национальный язык еврейского народа. Так было, так должно быть и так будет. Иврит должен проникнуть в Эрец Исраэль и стать преобладающим во всех сферах жизни. В галуте он должен, как минимум, изучаться от детского сада до средней школы и, может быть, до университета (если мы когда-нибудь удостоимся еврейского университета в галуте). Он должен стать основой основ образования каждого еврейского ребенка. Можно быть сионистом, бейтаровцем, но если вы не знаете иврита — вы не до конца еврей.
Мы относимся с уважением ко всем языкам, на которых говорит наш народ, в особенности — к идишу, к его богатой литературе, журналистике, публицистике. Более того: мы воздаем должное идишу (в случае сефардских евреев — ладино) как могучему средству, противостоящему ассимиляции. Но «национальный язык» — это совсем другое дело, нечто гораздо более важное. Он не может быть привнесенным извне языком, который нация приобрела в процессе своего исторического развития, и поэтому лучшие произведения, созданные на нем, и само его развитие принадлежат другому народу. Ни арамейский в давние времена, ни идиш сегодня не могли и не могут претендовать на роль нашего национального языка. Язык, который родился вместе с народом и, в той или иной форме, оставался с ним на всем протяжении его пути,— это национальный язык.
«Идея Бейтара», 1934; в сб. «На пути к государству».В борьбе с расхожим мнением, что «идиш — язык понятный всем» и потому имеет право на существование и в Эрец Исраэль, Жаботинский приводил такой довод: для миллионов сефардских евреев идиш — язык абсолютно чужой. Сам факт существования восточных общин делает недопустимым распространение идиша в Эрец Исраэль:
Вероятность огромного роста численности восточных евреев в Эрец Исраэль очевидна. Но есть в этом еще один дополнительный аспект: рост численности восточных евреев поможет ивриту быстрее завоевать главенствующие позиции, даже если большинство этих евреев изначально и не владеют ивритом. Всем известный секрет: когда ворота в Эрец Исраэль распахнутся, мы должны будем повести решительную борьбу со всевозможными «еврейскими» языками, и с идишем в том числе. Сила идиша в северной части диаспоры в том, что он — язык всем понятный, «маме лошен» (родной язык) для огромного большинства, если не для нас самих. По мере же того, как в Страну будут прибывать восточные и йеменские евреи, этому доводу не останется места на берегах Иордана. Это должно быть хорошо ясно всем. Сам по себе жаргон мы одолеем при помощи средней школы за одно поколение. Опасен не сам жаргон, а идеология жаргона, и бороться с ней можно и нужно активно, помогая восточным евреям занимать ключевые позиции в нашем обществе. Должно стать правилом: ни одного учреждения без сефардских евреев! Чтобы везде и повсюду было так, что если жаргон начнет «качать права» и заявлять, что он «всем понятен» и он — «маме лошен», то всегда бы нашелся кто-то, кто бы наложил свое «вето».
«О мнении Национального профсоюза восточных евреев», «Херут» («Свобода», иврит), 25.10.1932.Жаботинский считал, что для окончательной и повсеместной победы иврита в Эрец Исраэль не следует жалеть ничего, никаких интеллектуальных усилий. В приводимом ниже отрывке он как бы подводит итог всему ранее сказанному и написанному об идише:
Недавно в Стране произошел инцидент, возможно, совершенно непонятный за границей: несколько молодых людей попробовали выпускать еженедельник на еврейско-ашкеназском диалекте и... вынуждены были отступиться. Если бы они настаивали на своем намерении, это привело бы к настоящим беспорядкам. Стоит хорошенько разъяснить людям, живущим в галуте, почему здесь это именно так и не может быть иначе.
Возможно, кто-нибудь, прочтя эти строки, решит, что автор из этих, из «жаргононенавистников». Отнюдь. Признаюсь: у автора нет никакой личной антипатии к еврейско-ашкеназскому диалекту. Может быть, это и нехорошо, но что поделаешь: эволюции или возникают сами по себе, или не возникают вовсе. Итак, мне симпатичен этот язык. Но есть категория, которая в глазах многих важнее любви и нелюбви: уважительное или неуважительное отношение. И здесь я неоднократно свидетельствовал о своем почтительном отношении к идишу.
Я изучал этот язык и ценю его грамматику, лексику — все, что хотите. Я отдаю должное его исторической ценности: как «средству от ассимиляции», так и самостоятельной ценности, присущей всякому языку. Я чту его богатую литературу. И ценю за то, что он — родной язык для миллионов евреев, признаю, что и он не лишен доли святости.
Но здесь, в Стране, народ решил возродить иврит. И это трудная, невероятно трудная задача. И мешать этому не должно ничто — даже самое рассвятое.
«Иврит в Израиле», «Хайнт», 13.6.1929.Индивидуализм
«Конкретная человеческая личность — вот вершина мира, ведь именно индивидуум был сотворен по образу и подобию Божию».
С самой молодости Жаботинский был приверженцем весьма своеобразной индивидуалистической теории общества, оригинальной и даже несколько вычурной, которую он потом углублял и разрабатывал в течение многих лет и даже надеялся построить когда-нибудь на ее фундаменте целостную философскую систему. Каково происхождение этой теории? Во всяком случае, он воспринял ее не от профессоров Римского университета, где учился. Те, разумеется, тоже оказали на него влияние, но в другом: в большинстве своем они придерживались марксистского мировоззрения, отдельным положением которого Жаботинский оставался верен долгие годы. Но его «индивидуализм без берегов» не оттуда. Как, впрочем, нельзя сказать, что он пришел к упомянутой концепции в результате чтения книг или специальной литературы. Создается впечатление, что теория эта изначально была присуща его натуре, бывшей одновременно и благородной и безудержной. Замечательно четко выражены взгляды Жаботинского в «Повести моих дней»:
Вначале сотворил Бог индивидуума. Поэтому любой конкретный человек есть не кто иной, как венец творения, царь, равный по достоинству ближнему своему, который, в свою очередь, является таким же царем. Лучше пусть индивидуум согрешит по отношению к обществу, а не наоборот, ибо именно ради блага каждого отдельного его члена существует общество. Что же касается конца времен, который мы предвидим в будущем и называем эпохой Прихода Мессии, то там нас ожидает рай для каждого отдельного индивидуума, царство великолепной анархии: свободное сочетание и противоборство человеческих устремлений, игра разнообразных сил без подавляющих законов и связывающих ограничений. Роль же «общества» сведется к помощи ослабевшим и потерпевшим поражение в этой борьбе. Оно утешит их, поддержит в трудную минуту и даст возможность снова вступить в игру...
