Темень - Леонид Сурженко

- Витёк, ты пойми… Нельзя мне на Зону. Никак нельзя. Ну, отходил я своё. Гробанусь я там, и вся недолга… Ну, знаю, печёнкой чувствую – нельзя… Ну, чё те – сталкеров мало? Да и не хожу я далеко, так, по-маленькому… Есть же ребята покруче…

- Стой, Птица, не жужжи… Так это что, я не понял, ты – отказываешься?

- Да нельзя мне! Совсем нельзя!

Мастёвый призадумался.

- Ну, прикольнул ты меня… «Нельзя ему». Ты что, девочка? Слышь, Птица, ты мне так не говори. Не надо… Я к тебе как к человеку подошёл… Что за хрень такая – «других мало»? Я к тебе обратился, к тебе! А ты что ж, продинамить дружбана собрался? Ты что, Птица, считаешь, что я к любому встречному с просьбами лезу? Ты вообще слышал, чтобы Мастёвый кого-то упрашивал бы? А тебя прошу!

Я отвернулся. Нельзя было мне идти. Вообще нельзя. Это – не лотерея. Это – верняк. Если предупредили – то не проскочишь. Я сделал ещё попытку:

- Витёк… Ты что, смерти моей хочешь? Мне на Зону – только в одну сторону. Тебе любой сталкер скажет, если один раз нарвался – всё. Приехали. Второй раз только за смертью идти… Ну, ничего я принести не смогу, понимаешь? На кой тебе такой сталкер?

Мастёвый взглянул на меня как-то по-другому…

- Ну, чего разнылся – «нельзя, сдохну». Ты чего, не мужик? Да с тобой человек пойдёт, сталкер, мужик – что надо. Ежели что – вытащит. Просто помочь надо, не сдюжит он один, понял?

Чёрт… Как у тебя всё просто, Колотый: «вытащит». Нихрена не вытащит, если по-серьёзному вляпаюсь. Не успеет. Да и нечего тащить уже будет… Я только тяжко вздохнул. И тут явился Крыса.

- А! Тут вы! Пошли, водка стынет… Он схватил Мастёвого за рукав и поволок наверх. Я побрёл следом, стараясь незаметно раствориться… Но Мастёвый следил зорко, не давая отстать даже на пару шагов.

За окном начало сереть. Ночь заканчивалась. Было уже, наверное, пять утра, или там начало шестого… Чёрт, вообще-то я дома обещал быть утречком. Да… Лучше бы вообще никуда не совался бы… А куда идти? В Зону мне уж нельзя. Разве что до периметра, до колючечки ползать. Да что это за удовольствие… Вот, в городе можно было бы дела наладить, да вот как получилось… Наладил.

Зазвонил мобильник. Мать… Просыпается она рано.

- Да… Не, мам. Ну, задержались тут. Да, в понедельник… Нет, сегодня приеду. К обеду, наверное… Санька приходил? Ладно… увидишь, привет ему передавай. Скоро буду…

Я положил трубку. И улыбнулся. Санька таки искал меня. Милый малыш. Скучно ему там, поди… Ничего, приеду – змея ему сделаю. Толкового такого змея, метров на три. Чтоб Санька от земли оторвало. Это развлечение – так развлечение. В городе такого не испытаешь… Я откинулся на спинку кресла, совсем расслабившись, и тут прямо под ухом услышал до тошноты знакомый хриплый голос:

- Что, с дому звонили?

Мастёвый, кто ж ещё. Вот внимательный, сука…

- Мать звонила. Домой пора мне… - неохотно отозвался я.

- А что это за Санёк – друган, что ли?

- Так… Малой один. Из наших…

- Ага… Малой. Понятно… Так это, Птица – я не зверь, ломать тебя не буду. Ты подумай. Вот сегодня и завтра подумай, и потом ответ мне дай – поможешь или нет. Да! И мобилу тоже дай…

Я протянул мобильник, но Мастёвый недовольно поморщился:

- Номер, на кой мне твоя труба. Созвонимся…

Мастёвый направился к двери, но обернулся, и сказал как-то слишком уж беззаботно:

- Пойду вон Натахе баиньки петь… А ты давай, думай, Птица. Правильно думай. Не ошибись… - и улыбнулся. Так, наверное, улыбается акула…

Ехал в стареньком ПАЗике. Всё меняется, прогресс не остановить, а эти вон ПАЗики допотопные по сей день ползают. Трясутся, гремят раздвижными дверями, стучат подсевшими моторами – но ничего, ходят… Ехало народу немного – какой-то пяток бабулек, пьяный мужик да сам водитель. Впрочем, особенно наблюдать за народом мне было несподручно – спать хотелось жутко, пьяная башка постоянно клонилась на все стороны. Биться лбом о стекло было не совсем приятно, равно как и ударяться об металлическую ручку впереди стоящего сидения. Организм, естественно, выбирал наилучший путь – отклонялся влево, аккурат на пустое местечко рядом. Несколько раз я весьма неприятно спохватывался, проваливаясь в пустоту, устраивался ровнее и несколько минут пытался сообразить, где я и что со мной.

Свою остановку я, как это ни странно, не пропустил. Удивительно другое: я совершенно не помню, как я оказался на улице. Помню только, что шёл совершенно в точном направлении, прямиком через лес по разбитой годами гравейке, мимо заросшего кладбища (по левую руку), где вечерами как-то мрачновато нависал над дорогой крест. Теперь, в свете дня, он совсем не казался страшным и угрожающим: он казался жалким. Старые ветхие тряпки, которые некогда были нарядными пасхальными полотенцами, колыхались под лёгким ветерком, на серой древесине ясно виднелись глубокие норки древоточцев… На сердцевине креста каким-то чудом сохранился потерявший все свои краски венок из искусственных цветов…

Блин, мрачновато. Чего это на меня похоронное настроение напало? Вроде жив и здоров…Пока. Вот именно – пока. Пока меня чёрт не дёрнул вернуться в Зону. Желания, конечно, нет никакого. Да и необходимости, собственно, тоже. Только вот Мастёвый… Ну, что Мастёвый? Ему надо, пусть сам и идёт. Верно? А я… Я ещё поживу. На этом свете. Хотя, справедливости ради, нужно бы поберечься… По крайней мере, некоторое время. Пока мой новоиспечённый друган не успокоится. Иначе могут быть большие неприятности…

Зона-зона. Вдруг почему-то я отчётливо вспомнил свою первую ходку. Свой первый поход в Зону, сказочную, полную тайн и мистического очарования неизвестности… Ох, и дурнем же я тогда был! Чего ждал от Зоны, на что надеялся? Да Бог его знает. Только манила она меня неизведанным, прям до зуда нестерпимого. Уговорил-таки Крота, взял он меня на ходку. Взял… И тут же, с первых же егоных подзатыльников, обидных до боли, но заслуженных мною многократно, я начал понимать: ничего Там нет такого, что мне было бы нужно. Многое было не так, как здесь, да и чудес повидал, грех жаловаться! Только вот не то это было, не то…Почему ж тогда ходил? Сам понять не могу. Не за бирюльками же разными. Хабар у нас, у местных, известно какой – мелочь дешёвая, а чаще – и вовсе ноль. Далеко за периметр мы не ходим, - парочка километров – и давай, к дому греби. Нечего нам делать там, дальше. Ну, а здесь, поближе к колючке – всё толковое давно выбрали. Только ловушки остались… Посему вляпаться можно было совсем рядом, в двух шагах от проволоки. Это я понял, когда Крот первый раз сильно заехал мне прям по макушке.

- Ты что, шкет, совсем страх потерял? Тебя куда несёт? Ты не видишь, что я на кочку не наступаю? Делай, как я! Точка - в точку! Понял, сопля?

Нет, обиды не было. По крайней мере, на Крота. Взял, взял же, не отказал, не послал куда подальше. Теперь – молчи и терпи. А вот на себя досада была – как же это – столько расспрашивал, столько слышал, считал, что на меня в Зоне уж точно орать не придётся… Сам всё знаю. Нихрена, оказывается, тут знать нельзя, пока сам не пройдёшь. Потому и не ответил я, а только кивнул молча – мол, слушаюсь…

Мы лежали в жёсткой траве, а Крот снова наставлял меня:

- Столб видишь? Сейчас пойдёшь прямо на столб, один. Я – за тобой. Крикну – сразу стоять и не шевелиться. Просто стоять. Понял?

Я кивнул, чуть приподнявшись на локтях.

- Не свети башкой, пока на месте… Вот по травке равняйся. Чтоб не выше её, понял? А вообще-то тут нехорошо останавливаться. Ладно, давай…

Я поднялся, забросил на плечи тощий рюкзак, обтянул рукава выцветшей «афганки» и осторожно двинулся вперёд. Жара стояла основательная, хоть теперь в озеро или в речку, а приходилось париться в куртке. Это только америкосские боевики по джунглям в майках лазят. Бицепс демонстрируют… На Зоне так нельзя. Дряни всякой навалом, да химия, да радиация… Да твари разных калибров. Не, про мутантов всяких я не говорю. Сам не видел, а чего рассказывали… Так разное можно рассказывать. А вот комарья озверевшего, да мошкары, да мурашек, да прочей нечисти насмотрелся… Да натерпелся от них немало. Вроде и радиация здесь, и аномалии, а вот не дохнут, бес их дери… Хотя это как где. Есть места, где вычисчено так, что букашечки не найдёшь. Я такое видел… Круг ровный, трава сочная, красивая, аж светится. Такая только весной бывает, в апреле. Яркая, свежая, салатовая. А в той траве – ничегошеньки. Ни кузнечика, ни бабочки, ни мурашки какой… Точно диклофосом всё полито. И самое страшное, что – запаха тоже нет. И ветра. Ничего. Как на картинке – стоит, не шевелится. Крот говорил, что в такой круг лучше не попадать. Нельзя сказать, что слова Крота я принял, как святое писание, поэтому на круг таки однажды забрался. Что там было? Ничего. Ничего совершенно. Ощущение, как в театре: всё какое-то искусственное, неживое… Декорации. Звуки доносятся откуда-то из другого мира, а здесь – ничего…Только потом я понял, что запахов там – тоже нет. Ничего нет. Пустота… Мне стало отчётливо понятно, отчего отсюда удрали букашки. Просто нельзя жить в пустоте. Даже если там нет никакой опасности…А вот трава растёт. А что ей? А может, и не растёт вовсе. Может, просто ей бежать некуда…