Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара

Жаль только – ни постонать толком, ни засмеяться громко от нахлынувшего вдруг ощущения дурного счастья – за тонкой стеной дети. Да и все остальное тоже… на полу, на одеяле, брошенном на ковер, чтобы не скрипеть кроватью. Задыхались от сумасшедших эмоций, любили друг друга в тишине, почти молча – как шпионы. Шептали... Со временем, конечно, немного остывали и успокаивались, жили и любили уже без надрыва – до нового расставания.

И все ведь устраивало, все нравилось. Глаза горели, не ходила – летала... Вот уж точно – походку счастливой удовлетворенной женщины ни с чем не спутаешь.

Я ждала и любила Усольцева всегда и всякого – уставшего и злого, искрящего юмором и сочащегося злым сарказмом, взвинченного неприятностями на службе и умиротворенного, довольного мною и жизнью и не очень – разного. Все двадцать лет. Не остывало и не отпускало. И не думаю, что подпитывали чувства одни только расставания. Хотя и они тоже… вспоминала, как было прошлый раз, ждала, готовилась, предвкушала, брала потом свое, себя дарила...

А оказалось – не сильно и нужно было. На выходе почему-то – Сысоева.

Вспомнилось слова Розы Давлятовны о том, что кого-то что-то в семье «перестает устраивать и тяготит». Это могло быть, еще как могло. Я далеко не идеальна и всегда знала это, но и его характер тоже не предел мечтаний. И не было между нами ванили никогда. Отношения на равных были, страсть была… в разных ее проявлениях. И в скандалах тоже. Но они случались редко и никогда – на пустом месте. Я, можно сказать, сама сделала наши отношения, отстояла себя в них. Мужчину делает женщина? Так я и сделала Усольцева, взрастила его до капраза!

Но это не сейчас, не эти мысли… на серьезные размышления нужно другое время. Искать причины и думать обо всем этом я буду потом, возле мамы.

Прошлась везде, посмотрела последний раз… без слез, почти спокойно. Квартира служебная, но все в ней наше – мною выбрано. Никаких изысков и излишеств не планировалось изначально – все равно оставлять. Не тащить же потом на материк мебель двадцатилетней давности? Покупалось только самое необходимое. Но подобрать все я старалась так, чтобы приятно глазу – свежие цвета мебельной обивки, плотная ткань штор, практичные напольные покрытия... Может, все это уже далеко не новое и не модное – почти пятнадцать лет прожито здесь. Зато удобное, привычное и ухоженное.

Катер до самых Мурмашей отправлялся через сорок минут. Как раз выйти, дойти спокойным шагом, билеты еще взять. Саня позвонила, когда я уже закрывала дверь, спросила каким-то чужим, напряженным голосом:

– Ты выходишь? Опоздаешь, катер уйдет. Я на пирсе тебя жду.

– Да, Сань, уже вышла. Ты не выспалась? Не нужно было приходить, попрощались же вчера. Долгие проводы, сама знаешь…

– Ключи не забудь.

– Да… само собой, – ничего не понимала я.

Но поспешить, и правда, нужно было. Я улыбалась – все-таки где-то глубоко внутри надеялась… хоть и распрощались уже вчера. Паша сейчас в отделении, Саня с ночной... От провожаний я отказалась, но все равно ждала их. Все-таки тащить через весь гарнизон чемодан с большой сумкой было совсем не комильфо. И просто в их компании мне было бы спокойнее.

А то еще только из подъезда вышла, а уже вернулись вчерашние ощущения от променада по гарнизону. Будто стою я под софитами, на полном всеобщем обозрении, уже сейчас предчувствуя весь букет эмоций и впечатлений – бессильную злость на эту дурацкую зависимость от чужого мнения, ядовитую обиду на Усольцева еще и за это вот все – нервный мандраж, пот по спине в трусы… Чемодан еще этот гремит колесами, как проклятый!

– Зоя!

Дернулась, сжалась, оглянулась. Нет... Господи, нет! В гражданке – джинсах, теплом исландском свитере с высоким горлом и светло-коричневой ветровке, ко мне подходил Андрей Зацепин. Высокий, светловолосый, с широкими бровями, глаза тоже… За что…?

– Да, Андрей? Здравствуйте, – выдавила я из себя улыбку, мысленно готовясь уже не пойми к чему.

И тоскливо думала о том, что пускай далеко не здоровой, но хотя бы живой… дадут мне убраться отсюда? В конце-то концов! Что такого я сделала? За что мне все это?! И заплакать нельзя – я даже позавтракать не успела, только таблеток накидалась, но макияж нанесла со всем усердием – хотелось уйти красивой.

Он молча забрал у меня из рук чемодан, собрал телескопическую ручку и поднял его на весу за боковую. Следом потянул из рук сумку. Я заглянула в его глаза почти с отчаяньем – темно-серые и печальные, как у того игрушечного медвежонка. Чего мне сейчас ждать от тебя, мальчик? Он невесело улыбнулся, кивнул:

– Пойдемте, уже время. Не нервничайте, пожалуйста, я просто помогу. Мы же вместе работали… долго.

Ладно! Ладно… Ничего страшного… наверное. Просто я больше не хочу никаких волнений, а приключений тем более. И не знаю, что делать сейчас – в этой ситуации, теряю ориентацию… прострация, наверное. Поправила рюкзачок за спиной, хлопнула по карману короткой куртки – звякнули ключи. Потом по внутреннему нагрудному – документы на месте. Ну… все. Будто бы ничего не забыла – все-таки третий раз проверяю.

А-а-а! Отпустим ситуацию – пускай тащит. Молодой, здоровый… вместе работали, опять же. Все так и есть, а я просто усложняю. Действительно...

Глава 7

Половину пути мы промолчали. Я просто не знала что сказать. И до этого мы говорили в основном о постановке танцев. Еще он всегда приходил на репетиции с бутылочкой воды. И она была только для меня – я никогда не видела, чтобы Андрей пил с горла после меня или до… я бы тогда не стала. А теперь вот думаю, что мог… И еще большая мужская кофта – она периодически исчезала со стула за сценой, а потом возвращалась обратно и от нее пахло свежим кондиционером – что-то зеленое и чуть терпкое. Эту кофту он всегда протягивал мне, когда мы делали перерыв – чтобы не застыла влажная спина. Никогда сам не набрасывал ее мне на плечи – просто подавал. Как только заканчивался танец, он отходил в сторону и даже пальцем меня не касался. Мне было комфортно... Как я могла не замечать всего этого… заботы? Почему я такая тупая и слепая… душой?

Молчать становилось совсем неловко. Надо бы что-то... а что? Свою семейную историю обсуждать не хотелось, это только мое. И я уже поблагодарила его за сочувствие и поддержку. И да – вчера он, скорее всего, все понял правильно. И, наверное, мне можно не опасаться неадекватных действий с его стороны. А значит, и предупреждать его об этом не стоит.

Кроме того, я все еще боялась обидеть его. И даже просто серьезно расстроить – Зацепин служил в водолазной команде, а там одно неправильное движение, одна ошибка в «пришибленно-задумчивом» состоянии, как говорил Виктор – и все! Я плохо знала специфику, но то, что знала… лучше не нужно.

Все эти мысли бестолково кружили в моей голове, пытаясь найти хоть какой-то разумный и безопасный выход.

Он тоже молчал. Но, то ли я устала переживать, то ли мозг отошел от шока и, наконец, в нем прояснилось, но потихоньку все стало казаться не таким и страшным. К тому времени, когда мы спустились к центральной улице, я уже понимала, что вот именно сейчас очень благодарна ему за помощь.

Куча знакомых, конечно же, были в курсе, что меня выписали, но они, очевидно, просто не знали, что мне сказать в такой ситуации. Или просто давали себе и мне время. Паша и Саня? Я сама отказалась от их помощи на сегодня, не желая грузить лишний раз. И осуждать их за то, что не настояли, это уже просто... вообще... Но человек, он, опять же – такая тварь...

– Я очень хотел бы, чтобы вы остались здесь. Со мной, Зоя… – раздался негромкий голос Зацепина, – или можно сменить флот.

Я споткнулась на ровном месте и заполошно вытаращила на него глаза. Боже…

– Не пугайтесь так, пожалуйста, – отвернулся он и мотнул головой, будто горловина свитера душила его: – Никто не слышит. И не узнает. Но и не сказать тоже… я хочу, чтобы знали вы. Мало ли… может это поможет – то, что вас кто-то любит. Я все понял. Еще вчера.