Иду на вы - Санин Евгений

            - Хоть ты жив… - прижимая Славку к себе, чуть слышно прошептала Милуша и вдруг заголосила: - А я своего – потеряла-а-а!

- Кого потеряла, – похолодел Славко, - мужа?!

- Какого мужа – сыночка! Добрынюшку!..

- Как? Где?!

- В поле! Лиса его съела…

            - Какое поле? Какая лиса?!

            И только тут до Славки дошло. Только сейчас его осенило.

Он метнулся в дверь и сразу вернулся с поднятым прямо из люльки Милушиным сыном.

            - Да вот же он - твой Добрынюшка!

            - Сынок! – только и охнула, оседая на снег, Милуша. – Живой…

            - Живой! – загомонили все вокруг.

            - Живее не бывает! - подтвердил Славко, высоко поднимая над собой хлопавшего глазами спросонья малыша. – Было дело, лиса, и правда, уже собиралась загрызть его, да я ее - ножом! И все тут! А его – сюда…

            Милуша – и откуда только силы взялись – резво вскочила на ноги и бросилась к сыну.

            - Да что ж ты его на ветру голым держишь?! - закричала она, выхватывая из рук Славки сына и пряча себе под шубу.

            - Эка, когда нашла беспокоиться, что простынет! - только и крякнул дед Завид.

            - Сыночек мой! Добрынюшка! – плача, принялась восклицать Милуша, а потом, со словами: «Отмолил, отмолил, дедушка!» - стала обнимать и целовать деда Завида, сына, наконец, Славку.

            Тот даже немного обиделся, что она начала не с него. Ведь это он, а не кто-то другой вернул ей целым и невредимым сына!

            Ты это, Милуш… - виновато пробормотал он. – Я там у тебя всю клюкву забрал. И еще – пряник мы ваш с Добрынюшкой, съели…

            - Какая клюква, какой пряник? – ничего не понимая, уставилась на него Милуша.

            - Пряник Онфим от мужа твоего в гостинец привез, – принялся объяснять Славко. - А клюква – это я чтоб кровь из нее сделать…

            Дед Завид громко крякнул, услышав про кровь, но, решив не портить праздник ни себе, ни людям, только махнул рукой и отправился в ближайшую рощу – за конем.

            Славко после его ухода почувствовал себя настоящим героем.

            Милуша с сыном убежала к себе домой, а он принялся рассказывать охающим на каждом его слове, старухам и женщинам, о том, что было с ним после того, как он ушел на реку проверять верши.

            Малец и все остальные дети смотрели на него с немым восторгом, как на богатыря Илью из Мурома, который после ратных трудов стал монахом и недавно почил в Лавре стольного града Киева, и как на живущего еще боярина Мономаха – Ставра Гордятича, о котором уже поют былины калики перехожие…

            Увлекаясь, Славко, как мог, приукрашивал свой рассказ.

Налим у него стал огромным, в три аршина сомом, который пытался утащить его в прорубь, и только после долгой подводной борьбы, ему удалось вытащить его обратно на лед.

            Голову бросившегося на него глупого половца он ухитрился сунуть в пасть сому, и тот отгрыз ее, даже не подавившись!

            Стрелка, метившего в него, а попавшего в сома, он убил его же собственной стрелой.

            Затем запрыгнул на его коня и стал уходить от погони, то и дело оборачиваясь, и показывая разъяренному хану Белдузу язык… Он хотел заманить так половецкий отряд в болото, а потом, оставив его там погибать, самому вернуться за сомом и привезти его сюда, но…

Трудно сказать, до чего бы еще додумался Славка, если бы не дед Завид. Вернув на обычное место коня, старик встал позади всех и только головой качал, слушая эдакую небывальщину.

            Заметив его, Славка сразу потерял все свое красноречие и скромно закончил тем, как убил лису, принес ребенка домой и стал вместе с ним сокрушаться, что остались они жить-горевать вдвоем от всей веси…

            - Ну и бедовый же ты, Славко! – послышались восторженные голоса, как только он умолк.

            - А мы думали тебя уже убили или в полон увели!

            - Кого, Славку?! Да он сам, кого хочешь, угонит! Вон – смотри, с половецкой плеткой вернулся!

            Славко попытался было положить руки на живот, прикрывая плеть. Но было уже поздно. Дед Завид успел заметить ее.

- Знатная вещь! – похвалил он плетку, разглядывая рукоять.

- Ханская! – забывая осторожность, с гордостью похвалился Славко. – Самого Белдуза!

- Белду-уза?!

            - Ну, да!

- Откуда она у тебя? – с тревогой спросил дед Завид и не на шутку забеспокоился. - А ведь и, правда, ханская! Обронил, что ли ее хан? Как бы он теперь вернуться за ней не надумал!

- Да нет, не обронил! – засмеялся Славко. - Только на меня замахнулся!

- Ох, бедовая твоя голова… - охнула худая женщина. - Гляди, замахнется в другой раз саблей!..

- Не скоро теперь замахнется! – успокаивая ее, заметил Славко. - Я ему руку аж до хруста прокусил!

- Ну, и отчаянный ты! Твое счастье, что дело ночью было! – прижала ладонь к щеке статная.

- Цыц! – прикрикнул на женщин дед Завид. - Не его, а наше счастье, что все так обошлось! Да и обошлось ли? За руку хана половцы всей веси отомстить могут! Эх, Славко, Славко! Ну что мне с тобой таким прикажешь делать? Откуда мы знаем, зачем они пришли? Видишь, какой странный набег? Вдруг, это разведка какая, или они сами от Мономаха бегают?

- Мономах в Переяславле сидит!- буркнул Славко.

- Много ты знаешь!

- Знаю - дядя Онфим сказывал!

- Ну, тогда, может, перемирие заключать с ним ездили. Это же надо додуматься – мир, а ты – руку до хруста!

- Перемирие каламом на пергаменте, а не каленой стрелой в спину заключают!

- Больно горазд на язык, смотрю, стал! Иди теперь, погляди: совсем они ушли или как? А ну, стой!

- Ну? – приостановился Славко.

- Распахни полушубок!

- Холодно, дед!

- Делай, как я велел!

Славко, со вздохом, приоткрыл полы овчины, и все увидели большой охотничий нож, который он успел спрятать туда, подальше от глаз деда Завида.

- Это еще что? – вопросительно показал на него глазами старик.

- Да так, на всякий случай, от зверя… - пробормотал, неопределенно пожимая плечами Славко.

- Знаю я, как этот зверь называется - хан Ласка? – понимающе кивнул дед Завид и требовательно протянул ладонь. - А ну-ка, давай мне его сюда!

- Ой, скорей забери у него нож! – испуганно воскликнула, обычно поддерживающая во всем Славку, статная женщина, и, даже всегда перечившая ей худая, правда, с явной издевкой поддакнула: - А то мало ли что опять будет?..

- Ну? – грозно повторил старик.

- Ладно…

Славко покорно протянул нож и отскочил назад:

            - А плетку я себе оставлю, вместо ремня будет!

- Будет-будет! – разрешил дед Завид. - А теперь иди! Да поскорей возвращайся. Я с тебя этой самой ханской плеткой - три шкуры спускать буду!

- Ага! Это я сейчас! Это я – мигом! – кивнул ему Славко и, ворча себе под нос: «Так я тебе теперь и поторопился!», - бросился к тому месту, где последний раз виделся с половцами…

  Глава третья

1

Все внимание Славки переключилось на хана Белдуза.

«Ага! Вот они - половцы! Сидят, как пни вдоль дороги… И чего не уходят? Кого ждут? И, правда, странный какой-то набег! Самый злой хан во главе отряда, а больше шума, чем дела! Бр-рр… холодно как…. Им хорошо – у них костер. Второй стог, наверное, уже дожигают. А один вообще целым оставили. Может, еще и на ночь здесь решили остаться? Не-ет, прав дед Завид, надо все точно узнать!»

            Славко, пригибаясь, выбежал из леса и, прячась за кустами, стал подползать к сидевшим вокруг костра половцам.

            Время от времени один из них вставал, и, стягивая со стога охапку сена, подбрасывал ее в костер.

            Кустарник закончился. Впереди были ручей, ива и снова кусты.

            Славко улучил момент, когда в очередной раз пыхнуло от новой порции сена пламя, и перепрыгнул не замерзающий даже зимой ручей, задевая плечом закачавшуюся иву.

            «Эх – заметят, всю жизнь оплакивать меня будешь!» - на ходу мысленно бросил он ей и залег в кустах, шагах в десяти от половцев.

            Ветки мешали ему, но раздвигать их было опасно. Увидит Узлюк его заячью шапку, не будет разбираться заяц это или человек. А поймет, что человек, еще хуже будет…

            Славко поелозил на животе, и улегся, наконец, поудобнее.

            - Вот они, совсем рядом… Налима моего жрут! А запах-то какой…

            Половцы, уплетая за обе щеки налима, похваливали хана с метким Узлюком, да еще и посмеивались над своим глуповатым товарищем, Тупларем. Тот, укрывшись одной конской попоной, весь синий от холода, сушил у костра свою простую одежду. Она больше подходила для бедняка, чем для воина: старый халат, дырявая овчина, мокрые сапоги, и обмотки-портянки, категорически отказываясь есть человека-рыбу.

            - А мне, что человека, что рыбу, что есть, что стрелять – все едино! – с набитым ртом хвастал Узлюк. Этот, наоборот, был одет в хороший полушубок, ладные порты, дорогие сапоги - во все наше, русское, наверняка, снятое с убитых им же людей. И шапка у него была боярская. Ел он жадно, торопясь. Единственное, что мешало ему и заставляло морщиться, то и дело отводя в сторону нос - это запах, который курясь, шел от висевших на кусте портянок соседа.