О том, как меня стали ненавидеть - Арсений Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Где-то за час до полудня снова проснулся Юра и начал ругаться с Оксаной, да пить водку. Понимая, что в таком состоянии он обратно до дома меня не довезёт – быстрее разобьётся с бодуна, я вызвонил родителей, чтобы приехали и забрали меня, да Оксанку с Сеней. Уж больно я боялся, что Юра не успеет к вечеру протрезветь, и поведёт машину пьяным, а ехать было более ста километров по малоосвещённой дороге, ибо полярная ночь уже постепенно начинала преобладать над солнечным днём.
Пока ждал их, успела после ночных посиделок у подруг вернуться домой Маша. И когда узнала, что произошло, только сухо отвечала:
– Слава Богу, меня здесь не было.
***
И я бы с радостью сказал, мол, на этом театр абсурда закончен, расходитесь по домам, но меня этот круговорот расеянского мусора в головах отпускать не желал. Правда, узнал я о возникших проблемах не сразу. Чтобы тайное стало явным, прошло достаточно времени.
А началось всё с того, что Юра перестал со мной здороваться. На улице ни здравствуйте, ни до свидания, даже руку пожимать перестал. Однажды вообще Юрцу хватило ума психануть прямо при моём отце, когда я вежливо попросил нормально, по-человечески пожать мне руку. Дошло даже до того, что отец с ним серьёзно говорил, спрашивая, всё ли в порядке между нами, есть ли у него ко мне какие-то претензии. Тот отвечал, что всё в порядке, но лучше относиться не стал.
Вторым звоночком стало то, что Сеня, раньше часто приходивший в гости, перестал нас посещать, так как, видимо, родители просто его не отпускали. А следом произошло страшное. Марина мало того, что сама не отвечала мне в сообщениях, так ещё и запретила мне приезжать на день рождения крестницы. Причину я не понимал до последнего. Ну, правда! Что случилось? Чего они на меня так взъелись? Какое такое страшное зло я им сделал, что они в один прекрасный момент просто решили взять и разорвать со мной все родственные связи?
Более того, запомнились мне навсегда слова батюшки, который крестил. Учитывая, что родной отец из семьи ушёл, оставив Марину с ребёнком на руках, слова его о том, что мне нужно стать для неё не просто близким человеком, но вторым отцом, я запомнил навсегда и был готов выполнять свои обязанности лучше родного горе-папаши, раз тому было важно только свой сухарь во влажную щель засунуть, но ответственности на себя не брать. Помню день крещения поминутно: как от батюшки перегаром разило за версту, как крестница ещё утром меня стеснялась, а уже вечером садилась мне на колени, будто я действительно ей родной, как спрашивал её, когда в школу пошла, как она учится, а та застенчиво рассказывала про то, что получила четвёрку на уроке, заставив меня широко улыбаться от умиления, как прыгала от счастья, когда привёз ей в подарок плюшевого медведя. Всего этого счастья, всей этой любви меня лишили в одночасье, грубо говоря, росчерком пера. Но почему?!
Ответ оказался до смешного прост. Узнал я об этом спустя три года инсайдом. Но прежде напомню, что тогда, приехав к Маше на день рождения, я хотел идти с ней и её подругами, а не оставаться с Мариной и Оксаной, поэтому настойчиво напрашивался продолжить день рождения с Машей. Она об этом рассказала своей маме, а та уже передала инсайдеру суть обвинений в мой адрес, мол, я к Маше приставал, оказывается!
Что значит слово «приставал» в речи обывателя? Домогался! Марина решила, якобы я домогался её дочери, поэтому запретила мне общаться с крестницей и Машей. Заодно рассказала Юре и Оксане, а те запретили уже Сене не то что общаться, а даже здороваться со мной на улице. Да и сами тоже, как я уже рассказывал, здороваться перестали, как Юра, например. Так мои родственники предали меня остракизму. Говоря на современном сленге в свете всей этой новой лево-либеральной повесточки, культурно отменили. И всё потому что кому-то вроде как что-то там показалось.
Первым делом стоит отметить, что Марину я понять могу. Она мать-одиночка, воспитывающая двоих дочерей. Зашиты им попросить негде, так как ни отцов, ни братьев нет, от реальных педофилов, да и в принципе от кого-либо никто не защитит. Она ещё тогда сетовала, что в их городе даже участкового не оставили, потому была так напряжена в отношении детей. Плюс, насмотрится всякий раз передач типа «Пусть говорят!» с Малаховым, где истории о педофилах и ранних беременностях не редкость, да навяжет самой себе в своём воспалённом мозгу идею, что все вокруг это педофилы, коих нужно опасаться, а потому так легко воспримет любую клевету, любой абсурд, связанный с этой тематикой.
Но чего я не только точно не мог понять, но и сильно возмущался, так это клеветой Маши в мой адрес. Никогда плохо к ней не относился, не грубил, гадостей не писал, подстав не делал, и тут такое. Узнав о том, в чём меня обвиняют, решил Машу спросить напрямую, какие претензии есть у неё ко мне. А если есть, писать заявление в полицию за домогательства к несовершеннолетним. Она в ответ сначала говорила, мол, не понимает, о чём я говорю, а потом призналась про то, что информацию о моих «домогательствах» Марина получила от Машиной подруги, которой тогда категорически не понравилась моя настойчивость в попытках пойти праздновать её день рождения с ней и подругами, нежели оставаться с Мариной и Оксаной, обсуждая житейские скучности. Тогда же я и вспомнил, что в тот день, когда звонил Маше с просьбой взять меня к ним, отвечать за неё мне начала какая-то из её подруг, мол, что я себе позволяю – проситься к ним. Видимо, она Марине и донесла, а та уже в своей воспалённой фантазии решила, что я к её дочери приставал, то есть домогался.
Разговаривать со мной, разумеется, никто не стал. Разве что Маша только за подругу извинилась, да и всё. Никаких просьб о прощении от
