Личная жизнь Петра Великого - Елена Майорова

До пяти лет ее сын воспитывался по заведенному исстари обычаю под надзором многочисленных женщин: повивальной бабки, кормилиц, мамок, нянек и прочих прислужниц.

Наталью Кирилловну в бытность ее в девушках традиционно принято считать, как сказали бы теперь, весьма раскованной и продвинутой в культурном отношении. Якобы именно это обратило на нее внимание царя. Но как будто видишь совершенно разных женщин до и после смерти супруга: в изгнании она демонстрировала исключительно патриархальные добродетели и приверженность Домострою. После смерти мужа Наталья не снимала траур. Она сильно похудела, и от прежней красоты остались только глаза.

Должно быть, эта прежде легкомысленная и чувственная женщина понимала, что от ее поведения зависит судьба обожаемых детей. Поэтому никаких новомодных идей по их воспитанию и образованию не допускалось. Благочестие царевичу и царевнам были призваны прививать верховные богомолицы: вдовы, старухи и девицы. Они жили в подклетях у царицы и, по-видимому, выполняли еще роль сказочниц. Там же ютились всевозможные калики перехожие, святые странницы, блаженные, юродивые, помешанные и всякие уроды: немые, слепые, безрукие, безногие. Царица Наталья стремилась как можно дольше удержать царевича в материнском тереме. Для его развлечения заводились шуты и шутихи – обычно карлики и карлицы, – разряженные в платья ярких цветов, в красные и желтые сапоги и ермолки.

Пристрастие к забавным уродцам Петр сохранил на всю жизнь.

Мать не стесняла ребенка в его желаниях, но не заботилась о его развитии. Петр был абсолютно равнодушен к книгам – до определенного времени он даже не знал об их существовании; не интересовался музыкальными инструментами и музыкой – этого тоже не водилось у Нарышкиной; о танцах и речи не заходило. Наталья Кирилловна даже не привила сыну манер, приличествующих дворянину. Царевич не умел себя вести за столом, дичился незнакомых людей, его не привлекали ни верховая езда, ни охота. Во всем потакая единственному сыну, царица и свое окружение заставляла плясать под его дудку.

Так и видится распущенный избалованный мальчишка, постоянно колотящий в барабан.

Позднее, в 1684 году, по желанию Петра на левом берегу Яузы был заложен потешный городок – регулярная с деревянными частями крепостца – «Пресбург». Годом позже в «Пресбурге» были построены две рубленые избушки с сенями для гарнизона потешных солдат. Здесь впоследствии сосредоточивается руководство новыми воинскими частями, складываются новые учреждения для управления государством. Возникают Преображенский приказ и Тайная канцелярия при нем, ведавшая борьбой с политическими врагами Петра. Беспокойный и мнительный, он с малолетства подозревал всех в скрытом недоброжелательстве. Около «Пресбурга» проводились маневры потешных, и здесь же был спущен на воду найденный в амбарах Измайлова парусный бот – знаменитый «ботик Петра», «дедушка русского флота».

Петр рано перестал ценить жизнь своих подданных: в октябре 1691 года на одной из потех, названной Гордоном воинственным балетом, был убит князь Долгорукий; в результате потешных кожуховских маневров 24 человека погибли и 80 были ранены.

М. Соловьев и другие апологеты Петра объясняли многие неприятные «особенности» своего героя ранним сиротством, лишениями и невзгодами детства. Но ребенок, которому на момент кончины отца было три года девять месяцев, вряд ли успел так сильно привязаться к родителю, которого и видел-то нечасто, чтобы его смерть стала для него страшным потрясением. У него остались любящая мать, многочисленные мамки и няньки, дядья, дедушки и бабушка, другие родственники. Так что безрадостным детством Петра, какими-то особенными тяготами в юные годы нельзя объяснить ту жестокость и порой даже изуверство, которые были присущи ему в дальнейшей жизни.

«Государыня, – говорил царь Федор, – пора учить братца». Но царица не видела проку в учебе: лишь бы кровинушка был здоров да накормлен. В то же время многие историки полагают, что подобную политику она вела не только от простоты и необразованности, и обвиняют Наталью Кирилловну в стремлении приохотить сына к пустым забавам, отвратить от серьезных дел лишь для того, чтобы самой выступать от его имени.

Но с царской волей не поспоришь. В семь лет к Петру приставили дядьку Родиона Матвеевича Стрешнева и с этого же времени начали обучать грамоте. Его учителем стал подьячий Никита Зотов.

П. Крекшин, восхищавшийся Петром, собирал о нем любые сведения. Он рассказывает, как выбирали царевичу учителя.

Царица просила для дитяти наставника «кроткого, смиренного, Святое Писание сведущего». Симеон Полоцкий проэкзаменовал представленного Федором Соковниным Никиту Моисеевича Зотова, уже состоявшего дьяком при Челобитном приказе, и нашел приемлемым его чтение и письмо. Но главное – он был предан Милославским. Любая связь с Нарышкиными отрезала бы дьяку путь к младшему царевичу. Кто знает, может быть, поручалось Зотову «доглядывать» за Натальей Кирилловной, держать открытыми глаза и уши. Царица же в вопросах образования полагалась на авторитеты. Да кто бы позволил ей своевольничать! Так и стал Никита Зотов учителем будущего Преобразователя.

Он не принадлежал к числу эрудированных и образованных людей. Однако, как рассказывает В.О. Ключевский, «все пройденное по древнерусскому педагогическому правилу взято было назубок. Впоследствии Петр свободно держался на клиросе, читал и пел своим негустым баритоном не хуже любого дьячка; говорили даже, что он мог прочесть наизусть Евангелие и Апостол». «Живой и восприимчивый ум Петра мог впитать много разнообразных ученых премудростей, но собственных знаний наставников доставало лишь на то, чтобы научить его читать и писать, произносить наизусть некоторые тексты богослужебных книг да сообщить отрывочные сведения по истории и географии». «…Образование он получил скромное, если не сказать скудное», – подтверждает один из биографистов Петра советского периода Н. Павленко.

Зотов дополнял скучные занятия «потешными книгами с кунштами» – картинками. Но недостаточно одних картинок, чтобы привлечь к себе симпатии ребенка и разбить лед недоверия его матери. Видимо, Зотов был доброжелательным и приятным человеком и сумел снискать расположение воспитанника и царицы.

Как только к власти пришла Софья, она отправила Зотова к крымскому хану Мурад-Гирею, где тот участвовал в процедуре заключения Бахчисарайского мира. Но достаточно было царевне лишиться власти, и Зотов снова оказался рядом со своим питомцем, теперь уже до конца.

А. Буровский полагает, что приверженный к сивухе Зотов, чтобы умерить непоседливость юного питомца, приучил его к пьянству, тем самым определив его дальнейшие пристрастия и сам характер. В этом предположении нет ничего удивительного. Даже сейчас в некоторых семьях принято беспокойным грудничкам добавлять в прикорм сладкого винца, а в деревнях непоседливым детишкам, чтобы их утихомирить и уложить, давали выпить «причастие» – церковное вино кагор.

Нарышкина же, успокоившись по поводу образования сына, могла с чистой совестью целиком погрузиться в дворцовые интриги.

С беспокойством следила вдовая царица за происходящим в Кремле.

Царь Федор увидел на крестном ходе красивую девушку и был сражен наповал. Постельничий И.М. Языков вызнал, что она зовется Агафья Семеновна Грушевская, живет в доме тетки, жены окольничего С.И. Заборовского, и происходит из небогатого дворянского рода с польскими корнями. Сам хорошо владевший польским языком, Федор решил, что она ему подходит. Он повелел Заборовскому никому ее не отдавать. Намерение Федора жениться вопреки вековечным правилам повергло Милославских в шок. Иван Михайлович даже брякнул по-русски прямо: «Мать ея и она в некоторых непристойностях известны!»

Федор поверил, впал в тоску, потерял аппетит.

В Преображенском облегченно вздохнули – царь оставался неженатым и, следовательно, бездетным.

Однако преданные слуги, обеспокоенные состоянием своего господина, уговорили проверить слова дяди. Они поехали к Заборовскому и, ужасно смущаясь, вопросили «о состоянии» невесты. Все «уставили бороды» и задумались, «как стыд о таком деле девице говорить». Однако Агафья Семеновна сама вышла к гостям и сказала напрямик, «чтоб оне о ея чести никоего сомнения не имели, и она их в том под потерянием живота своего утверждает!». Царь воспрянул, вновь поверил в счастье и 18 июля 1680 года отпраздновал свадьбу. Молодая царица простила И.М. Милославского, «рассудя слабость человеческую», но Федор, как-то встретив его с подарками для Агафьи, разъярился: «Ты прежде непотребною ея поносил, а нынче хочешь дарами свои плутни закрыть!» – и вытолкал боярина в шею.

Из этих скудных зарисовок встает привлекательный образ царицы Агафии (Агаты, как называли ее иностранцы) – женщины решительной, даже смелой, великодушной и чуждой злопамятности, несмотря на молодой возраст обладающей знанием людей. При дворе появилась мода на все польское – обычаи, язык, одежду. Проживи Агафия дольше, может быть, в России произошли бы постепенные и безболезненные подвижки в сторону Европы в части просвещения, знания языков, большей открытости. Но царица умерла 14 июля 1681 года родами; умер и их маленький сын Илья. Федор был безутешен.