Зеленый Змий - Джек Лондон

Парад кончился. Питейные дома открылись; ради необыкновенного случая были наняты лишние буфетчики, и пьющие стояли плотной толпой перед каждым залитым вином и не вытертым прилавком.

Попав на улицу, мы отбивали горлышки бутылок о тумбы и пили. Джо Гус и Нельсон выучились известной осторожности в обращении с неразбавленным виски, но не я — я все еще находился в заблуждении, воображая себе, что человек может выпить, сколько бы ему ни дали, в особенности же, когда вино давалось даром. Мы делились нашим вином с другими, выпивая порядочные порции сами, причем больше всех пил я. И опять-таки напиток этот мне не нравился!

Однако политические деятели были мудры и не хотели позволить всем пьяницам оклендского побережья оставаться в городе. Когда подошло время отхода поездов, то все питейные дома были окружены полицией. Я уже начинал ощущать действие вина. Нельсона и меня вытолкали из питейного дома, и мы оказались в самых последних рядах весьма беспорядочной процессии. Я шел, героически борясь с собою, теряя власть над конечностями, качаясь на ногах, с шумящей головою, колотящимся сердцем и задыхающимися легкими.

Состояние беспомощности надвигалось так быстро, что я последними усилиями сознания понял, что упаду, не добравшись до поезда, если останусь в задних рядах процессии. Я покинул их и побежал вдоль дороги под широкой сенью деревьев. Нельсон, смеясь, погнался за мною. Есть вещи, особенно ярко выступающие в кошмарных воспоминаниях; Я отчетливо помню деревья и мой отчаянный бег под тенью их, также как и раскаты хохота прочих пьяниц, раздававшиеся при каждом моем падении. Они вообразили, что я выделываю пьяные шутки, и были далеки от мысли, что Зеленый Змий держал меня мертвой хваткой за горло. Но я знал это и боролся со смертью, а другие не подозревали этого. Это можно было сравнить с тем, как если бы я тонул при толпе зрителей, а они думали бы, что я проделываю шутку для их развлечения.

Я бежал под деревьями и наконец упал и потерял сознание. Я совсем забыл все, что произошло далее, исключая один проблеск воспоминания. Нельсон благодаря своей громадной силе поднял меня и дотащил до поезда. Когда он усадил меня в вагоне, то я стал бороться и задыхался так страшно, что даже, несмотря на его полусознательное состояние, он понял, что я совсем плох. Я знаю теперь, что я тогда ежеминутно мог умереть, и полагаю, что был тогда ближе к смерти, чем когда-либо раньше или позднее. Однако я узнал, что произошло тогда, только по рассказам Нельсона.

Я сгорал, заживо внутренне сгорал, перенося агонию жара и удушья, и всеми силами искал воздуха. Воздуха, главным образом воздуха! Я тщетно пытался поднять окно, асе окна в вагоне оказались привинченными. Нельсон знал обычаи обезумевших от вина и вообразил, что я хочу выброситься из окна, Он пытался удерживать меня, но я продолжал бороться, схватил чей-то факел и разбил оконное стекло.

Надо сказать, что на оклендском побережье существовали две партии: одна дружественная Нельсону, другая же враждебная ему, вагон был полон сторонниками обеих партий, совсем пьяными. Разбитое мною окно послужило сигналом к драке. Один из окружающих схватил меня, уронил, и начался бой, о котором я знаю только то, что мне впоследствии рассказывали; кроме того, у меня осталась на память ушибленная челюсть. Ударивший меня человек упал сверху меня, а на него упал Нельсон; говорят, что в вагоне осталось мало целых оконных стекол после общей драки.

Пожалуй, для меня было полезнее всего лежать неподвижно и без чувств. Резкие движения только усилили биение моего сердца, и так уже в опасной степени ускоренное, и увеличили потребность в кислороде моих задыхающихся легких.

Когда драка кончилась и я пришел в сознание, то я не узнавал себя. Я был не сам собою, а тонущим человеком, продолжавшим бороться, уже потеряв сознание. Я не помню, что я делал, но все кричал «Воздуху! Воздуху!» так настойчиво, что Нельсон наконец понял, что я не стремлюсь к самоубийству. Тогда он вынул куски разбитого стекла из оконной рамы и дал мне высунуться из нее. Он отчасти понял всю серьезность моего положения и держал меня вокруг талии, чтобы помешать мне, если я задумаю вылезть дальше. Во все остальное время езды до Окленда я продолжал стоять, высунув голову и плечи в окно и борясь с Нельсоном, когда он пытался втянуть меня обратно в вагон.

Тут наступает момент, когда у меня явился проблеск сознания. Я помню с того времени, когда я упал под деревьями, и до тех пор, когда проснулся на следующий вечер в постели, только один факт: голова моя находилась за окном, овеянная встречным ветром; угольки из паровоза попадали в меня и обжигали лицо, пока я силился отдышаться. Вся сила воли моей была сосредоточена на дыхании, на втягивании в себя возможно большего количества воздуха в возможно более короткое время; это было делом жизни и смерти; я прекрасно понимал это и терпеливо выносил ветер и горящие угли в краткие моменты сознания, стараясь облегчить невыносимую агонию бесконечного удушья.

Больше я ничего не помню. Я пришел в себя на следующий вечер в меблированном доме на набережной. Я был один; никто не призывал ко мне доктора, и я прекрасно мог умереть в одиночестве, так как товарищи считали, что я просто высыпался после пьянства, и дали мне пролежать семнадцать часов в состоянии беспамятства. Врачам хорошо известно, что немало людей умирают от единовременной порции в кварту (и больше) виски. Обыкновенно мы слышим о подобной смерти привычных пьяниц, последовавшей из-за какого-нибудь пари. Но тогда еще я этого не знал; я обогатился опытом, но спасся я тогда не благодаря каким-нибудь добротелям или достоинствам своим, а только в силу случайности и благодаря крепкому организму. Последний вновь восторжествовал над Зеленым Змием. Я избег второй смертельной западни, выбрался из опасного и липкого болота и благодаря пережитой опасности приобрел осторожность, которая должна была научить меня пить с умом в течение многих и многих лет.

XV

Я решил сделаться матросом ранней зимой 1892 года. Совсем не опыт, вынесенный мною из праздника Ханкокской пожарной команды, был причиной этого решения. Я продолжал пить и посещать бары; на самом деле, я просто жил в них. По мнению моему, пить виски было опасно, но не безнравственно. Виски было опасно наряду со всеми другими опасными вещами в этом мире. Люди умирали от виски, но ведь и рыбачьи лодки переворачивались вверх дном, и рыбаки тонули; бродяги «хобо» падали под поезда, и их разрезало на куски. Надо просто быть рассудительным и уметь справляться с ветрами, волнами, железнодорожными поездами и питейными домами. Люди пьют, поэтому пить следует, но с умом. Умение пить виски квартами потеряло свою прелесть для меня.

Устраняя нравственность, Зеленый Змий подстрекал к преступлению. Люди делали в пьяном виде такие дела, которых они не согласились бы делать в трезвом. Это бы еще ничего — хуже всего было наказание, которое им приходилось нести. Преступление разрушительно действует на человека. Некоторые мои друзья по питейному дому, в трезвом виде добряки и безвредные люди, делали самые страшные и безумные поступки, когда напивались. Тогда полиция забирала их, и они исчезали. Иногда я посещал их и видался с ними сквозь железные прутья решетки, пока их не высылали по ту сторону залива надевать арестантское платье. Как часто я слыхал одну и ту же фразу: «Если бы я не был пьян, я бы не сделал этого». Иногда же, под волшебным влиянием Зеленого Змия, проделывались такие ужасающие вещи, что даже привычная и огрубелая душа моя содрогалась.

Другим этапом дороги, ведущей к смерти, была судьба привычных пьяниц, которые как-то вдруг, как будто невзначай, протягивали ноги. Они немедленно помирали, если заболевали самыми незначительными болезнями, которые всякий иной человек легко мог бы перенести. Иногда их находили мертвыми, одиноко лежащими в постелях; иногда бывали чистые случайности вроде той, когда у Билли Келлея в пьяном виде оторвало палец во время разгрузки парохода; так же легко могло оторвать ему и голову.

Я вдумался в свое положение и понял, что привыкаю к вредному образу жизни, ведущему слишком быстро к смерти, чтобы он мог нравиться моей полной жизненных сил молодости. Для меня был лишь один способ спастись от этого опасного образа жизни: я решил обязательно уйти в море в качестве матроса. Флот охотников на тюленей зимовал в заливе Сан-Франциско, и я встречал в барах шкиперов, помощников их, охотников, рулевых и гребцов. Я познакомился с охотником Питом Хольтом, согласился поступить к нему гребцом и обязался служить на всякой шхуне, куда он сам поступит. Мне пришлось выпить с ним полдюжины стаканов вина, после чего мы закрепили наш договор.

XVI

Пятьдесят дней чудного плавания и полной трезвости привели меня в отличный вид. Алкоголь выветрился из моего организма; с первой минуты отъезда я ни разу не знал желания выпить вина; сомневаюсь, вспоминал ли я даже о нем. Конечно, на баке разговор часто вертелся вокруг выпивки; матросы рассказывали о своих более интересных или забавных кутежах, вспоминая о них с большим увлечением, чем о всех других приключениях своей разнообразной жизни.