Россия никогда не сдавалась. Мифы войны и мира - Владимир Мединский

Наше общепринятое отношение к собственному прошлому, к собственным героям — ровно по второму сценарию. Да заканчивайте вы в прошлом ковыряться — оно уже прожито. В нем не ковыряться надо — им гордиться надо. И не обходить стыдливым молчанием очевидные успехи и заслуги.

Я уже упоминал историю с пактом Молотова — Риббентропа. Я тогда по телевизору отстаивал перпендикулярное общепринятому мнение — ну вы знаете, принято считать, что это очередное кровавое преступление кровавого сталинизма. На самом деле, понятно — наоборот: это очень своевременное решение, благодаря которому мы обскакали всех на полкорпуса на вираже. Сурков тогда смеялся: мол, Мединский так защищает пакт, будто сам его подписывал. Так вот как раз так оно и есть: именно мы, наша страна, его и подписывали. Это наша страна и наша история.

— Нет ли противоречия между единством истории и противоречивостью, неоднозначностью тех или иных событий и их оценок? Демократично ли это — вести дискуссии в академических кругах, а для широкого пользования предоставлять какую-то отобранную версию или трактовку?

— Никакой тут нет недемократичности.

Во-первых, есть вопрос образования. На уровне образования обязательно должны предлагаться канонические версии — максимально взвешенные, максимально выверенные, максимально бесспорные. Не все выпускники общеобразовательной школы станут профессиональными историками и будут рыться в деталях. Но они должны иметь базовый набор знаний, который является самоценностью, тем самым нравственным стержнем. То же самое — русский язык, литература. Не все будут писать стихи и даже не все будут в дальнейшем читать что-то, кроме Донцовой и Марининой. Но все должны знать Пушкина и Гоголя. Это канон, который дается обязательно. Этот гуманитарный канон и закладывает обязательную систему ценностей, на которых и базируется культурный код.

И вот, во-вторых, когда из таких качественных людей путем отбора формируется научное сообщество — в нашем случае историческое, — то пускай внутри него и идут споры, ищутся новые факты. И если в результате этих споров будут убедительно установлены факты, которые противоречат канону, — да, тогда мы подправим канон.

Вот сейчас мы знаем, что за весь период сталинских репрессий с 1921 по 1953 год было вынесено около 800 тысяч смертных приговоров. Предположим, будет научно установлено, что их было больше — только научно, по документам, а не так, что «я прочитал Солженицына и пришел к выводу, что никак не меньше ста миллионов», — тогда мы в каноне к этой цифре добавим новую, доказанную, понимание масштаба трагедии у нас от этого не изменится. Но не надо на этой трагедии спекулировать и бесконечно самоистязаться.

— Мифы и контрмифы. Так или иначе, отражение истории в произведениях искусства — это вопрос трактовок и даже домыслов. Есть же разница между мифом о 28 героях-панфиловцах и художественным вымыслом о штурме некой «цитадели» гражданскими лицами с черенками от лопат? Какой вы здесь предложите критерий — как отличить «полезный» миф от «вредительского»?

— Я думаю, по тому же нравственному стержню, о котором мы с вами уже говорили.

Во-первых, домысел или миф не должны противоречить большой исторической правде, логике событий. Во-вторых, они не должны противоречить базовым цивилизационным ценностям, включающим в себя и гордость за свою историю, за свою страну. С этой точки зрения какая разница — было героев-панфиловцев 28, 50 или 130? Хотя, кстати, есть данные, что тот плакатный образ, запущенный в советскую пропаганду в 1941 году, имел вполне реальные основания. Но, как бы то ни было, независимо от цифры образ 28 героев-панфиловцев более чем правдиво, объективно и исторично отражает героизм наших воинов в битве за Москву. Что касается «черенков от лопат», вы знаете по этому поводу позицию Михалкова: снимал не документальное кино, а «военную сказку-притчу». Здесь работают законы другого жанра.

Но меня с этой точки зрения еще больше разочаровал недавний фильм «Шпион». Там тоже объясняют, что снимали «сказку». Обидно, ведь и актеры замечательные, и отработали хорошо, и режиссерские и технические решения, на мой вкус, интересные. Но все впечатление портит ложный «историзм», когда в угоду «сказочному сюжету» искажаются реальные события, их логика, тем более такое трагическое и определяющее для нашего культурного кода событие, как Великая Отечественная война.

Хочу обратиться к деятелям искусств. Если вы делаете «сказку», то не привязывайте ее к реальным, но искаженным вами историческим личностям, замените их такими же вымышленными персонажами, хотя бы как у Абуладзе в «Покаянии» или у Захарова в «Убить дракона». Поверьте, ваши аллегории выглядят гораздо более органично, когда в них задействованы орки и гоблины, эльфы и гномики или уж совсем канонические Чеширский кот и Мартовский заяц. Во всяком случае, это более естественно, чем когда на сюжет в стиле фэнтези наложены конкретные исторические персонажи, и вписан этот сюжет в знакомый исторический контекст.

— Как вам представляется практическая реализация культурной политики? Какие эффективные политические инструменты вы видите между цензурой сусловского образца и безынициативностью государства?

— Цензура — ни в коем случае. Это омертвляет культуру. В конце концов, мы это уже пробовали, и плохо закончилось. Государство должно сформировать идеологию, элиты должны сформировать идеологию. И дальше в рамках этой идеологии оказывать системную поддержку. Для этого нужно сформулировать свои стратегические цели, а наше государство не хочет или просто боится свои стратегические цели формулировать.

Цель должна быть понятна: допустим, восстановление единого союзного пространства хотя бы на базе экономического союза с максимальной политической интеграцией РФ, Украины, Белоруссии и Казахстана. Вот понятная цель хотя бы, допустим, на ближайшие десять лет. Дальше просто. Все, что идет в рамках этого, — единая история, общие учебники, строительство домов дружбы, — все во благо. И так каждый день, тысячу раз по тысяче разных важнейших системообразующих вопросов.

Иначе тогда… зачем? Зачем жить? От чемпионата до чемпионата Европы по футболу? Это не масштаб России. Чтобы всенародно мечтать о втором месте на ЧЕ после четвертого, такая огромная, сложная, многомерная страна не нужна. Тогда лучше разделиться и существовать в своих бельгиях. Иначе будет несоответствие формы и содержания. Страна такой формы, как Россия, должна иметь соответствующее содержание.

«За Смоленском в 1611 году не стоял никто. Государства как такового уже не существовало!»[9]

— «Стена» — мой первый опыт художественной книги. Так получилось, что этот роман посвящен Смоленску. Конечно же, в целом он посвящен не только вашему древнему городу, но и всей России. Но так сложилось, что действие книги сконцентрировано вокруг крепостной стены, фотография которой, датированная началом XX века, вынесена на обложку. За стеной просматривается ансамбль Московского Кремля. Сознательный фотомонтаж! Трижды в своей истории Смоленск выполнял функцию стены, на которую накатывались и разбивались притязания врагов России. Щит, прикрывавший сердце России.

В январе Дмитрий Медведев подписал указ о проведении в нашей стране Года российской истории. В этом году мы отмечаем 400 лет со дня окончания Смуты, 200 лет победы над Наполеоном, 70 лет битвы под Сталинградом… И каждый раз Смоленск оказывался на пути армий, в состав которых входили народы большей части континентальной Европы. Кого только не было в войсках Сигизмунда! В 1609 году под Смоленском стояли поляки, венгры, немцы — самая ударная сила польской армии, запорожские казаки, даже французы…

В романе стена сначала фигурирует как фортификационный объект, не более чем кирпичная кладка. Именно поэтому сначала она выведена в повествовании с маленькой буквы, а в конце книги Стена уже пишется с большой буквы. Стена — главное действующее лицо. Стена в сердце и в умах каждого защитника города и страны. Стена — это люди.

Как публицисту мне непонятно, почему в массовых школьных учебниках не упомянут эпизод героической обороны Смоленска 1609–1611 годов. Смоленск в 1812 году — упомянут, Смоленск в 1941 году — всего в двух словах. Это — результат нашего общего безразличия, пренебрежения к собственным корням. Если взять Смоленскую оборону в Смутное время, — на мой взгляд, по страстям и героизму это событие, простите за вульгаризм, гораздо круче, чем Сталинград, блокада Ленинграда и Брестская крепость в одном флаконе! Речь не идет о масштабах боев и жертвах, проявлениях подвига русского духа. Я говорю о другом. За каждым из городов-героев стояла Москва, их защитники верили в поддержку мощного государства и были убеждены — про них не забудут. А за Смоленском в 1611 году не стоял никто. Государства как такового уже не существовало.