Бесстыдница - Генри Саттон

— Да, сэр? — спросил лифтер.

— Есть в нашем доме врач?

— Да, сэр. Доктор Розеблау. Франц Розеблау.

— Вы можете его вызвать? Дело очень срочное!

— Да, сэр, — почтительно поклонился лифтер и нажал на кнопку.

Мередит бегом вернулся на кухню. Помочь Маргарет он был не в состоянии. Он боялся к ней прикасаться, да и, откровенно говоря, ее покрытый пеной рот вызывал у него чувство брезгливости. Что это может быть за пена? Бешенство? Маловероятно. Мерри кричала не переставая. Мередит открыл дверцу холодильника, увидел несколько бутылочек с детской смесью и достал одну. Потом нашел кастрюлю, налил в нее воды и поставил вместе с бутылочкой на плиту разогревать. Но куда, черт побери, подевалась Элейн?

Он потрогал бутылочку (мисс Свейн несколько раз делала так у него на глазах), и она показалась ему ни холодной, ни теплой. Мередит решил, что это как раз то, что надо. Он отнес бутылочку в детскую, вынул Мерри из колыбельки и усадил на деревянный стульчик, опять же вспоминая действия мисс Свейн. Мерри вцепилась крохотными пальчиками в бутылочку и благодарно забулькала. Краснота стала на глазах проходить, и буквально несколько мгновений спустя личико Мерри снова приобрело нежно-розовый оттенок. Мередит с нежностью разглядывал неправдоподобно маленькие пальчики, рядом с которыми его собственные пальцы, державшие бутылочку, казались баобабами.

И тут он услышал, что открывается входная дверь.

— Дома есть кто-нибудь? — послышался мужской голос.

Врач!

— Я не могу выйти, — крикнул Мередит. — Зайдите на кухню. Больная там.

— Эй! — послышался другой голос, на этот раз женский. Это была Элейн.

— Я здесь! — крикнул Мередит. — В детской. Несколько минут спустя он увидел Элейн.

— Не понимаю, что творится, — сказала она. — Лифт не опускался целую вечность.

— Где ты была, черт возьми? — вскинулся Мередит.

— У Джейн, — захихикала Элейн и икнула.

Она была навеселе! Это ли или неулегшаяся еще тревога по поводу брошенной Мерри, надрывающейся от плача, побудила Мередита пойти на это, но он встал, осторожно положил ребенка в колыбельку, а потом повернулся к Элейн и залепил ей звонкую оплеуху.

После чего столь же решительно зашагал на кухню выяснить, что же все-таки приключилось с Маргарет.

Солнце сияло так ярко, что Мередит с трудом заставлял себя держать глаза открытыми. Джаггерс, перестав, наконец, раскачиваться в кресле, наклонился вперед и произнес, помотав головой:

— Извини, Мередит, ничего у тебя не выйдет. Ребенок останется на попечении Элейн. Ты, конечно, можешь попытаться оспорить ее право через суд, но это бесполезно. Ты проиграешь, Чтобы лишить твою жену родительских прав, ты должен доказать, что она проститутка или наркоманка, а лучше и то и другое. В противном случае шансов у тебя нет. К тому же поднимется страшная шумиха, которая повредит не только тебе, но со временем и самой Мерри. Такие скандалы запоминаются надолго. Ты — личность известная, а десять или двадцать лет спустя ты будешь еще известнее. А подобные истории, повторяю тебе, запоминаются. Стоит ли подвергать девочку такому испытанию?

Да, Джаггерс был прав. Каждое его слово разило как клинок. В особенности насчет Мерри. Мередит еще не успел забыть, насколько тяжело нести на своих плечах бремя отцовских забот. Да и на долю его собственного отца в свое время тоже выпала такая же ноша. А ведь хотел Мередит только одного: быть настоящим отцом, понимающим, любящим и надежным отцом, другом и спутником для крохотного существа, появлению на свет которого он сам способствовал.

Мередит рассказал Сэму Джаггерсу обо всем, что случилось. О том, как он вернулся домой в тот памятный день и застал Маргарет после эпилептического припадка (тогда он еще об этом не знал), о том, как перепеленал и накормил Мерри. И наконец об охватившей его ярости и о пощечине, которую он залепил Элейн. Так уж случилось, что именно на Элейн он выместил тогда свою обиду на нее и страх, который охватил его по возвращении домой. Впрочем, будь у них с Элейн все нормально до этого, одна злополучная пощечина не могла бы привести к разрыву. От пощечины браки не распадаются. Мередит же настолько разнервничался, что снова уехал в театр и ночевал в своей гримерной. На следующее утро он позвонил Элейн и извинился. Элейн простила его, и все было бы хорошо, но перед тем как повесить трубку, Мередит упрекнул жену в пьянстве. Элейн принялась спорить, Мередит опять вспылил, и они обменивались резкостями до тех пор, пока Элейн в сердцах не бросила трубку. Так что и следующую ночь и еще одну Мередит тоже провел в театре. А потом перебрался в гостиницу.

Мередит не стал рассказывать Джаггерсу о том, что пытался дозвониться Карлотте, но узнал, что та уехала из Нью-Йорка. Тогда он позвонил Джослин Стронг. Не потому, что хотел снова с ней встретиться, но одержимый только стремлением хоть как-то отплатить Элейн. В итоге об их встрече пронюхали пронырливые репортеры, и на следующее утро в колонке светских сплетен появилась весьма язвительная заметка о том, как звезда из «Милашки» посматривает на сторону. В итоге, как и рассчитывал Мередит, Элейн обратилась к адвокату.

Мысли об Элейн совершенно не беспокоили Мередита. То есть определенные сожаления Мередит, конечно, испытывал, но совесть его была, на удивление, спокойна. Словно он и не ожидал иного исхода. К самой Элейн он неприязни не питал, напротив, она ему по-прежнему нравилась. Он сознавал, что выбор его пал на Элейн, а точнее говоря, они выбрали друг друга по тривиальнейшей из причин. Каждый из них нашел в другом сочувствие, живой отклик, готовность прийти на помощь и разделить трудности, что и привело к тому, что они вмиг подружились, почти сразу стали любовниками и еще неделю спустя обвенчались. Ошиблись они в одном: и тот и другой рассчитывали найти в партнере недостающую им силу и опору, надежность, и именно в этом обоих постигло тяжкое разочарование.

Что ж, в заключении брака всегда есть определенная доля риска. Несправедливым и незаслуженным Меридиту показалось не то, что случилось у них с Элейн, а то, что пострадали в итоге не только они сами. Малышка Мерри, которая еще не успела ни в чем провиниться, волею судьбы тоже оказалась втянута в эту игру, и теперь по закону ее должны были передать на попечительство Элейн.

— А ты подумай о своей жизни, — говорил Джаггерс, раскачиваясь в кресле. — Попытайся посмотреть на нее со стороны, глазами судьи. Ты актер, что уже само по себе плохо. Ты путешествуешь по всему миру, без конца мотаешься из Нью-Йорка в Лос-Анджелес и обратно. У тебя даже нет постоянного места жительства. К тому же широким массам — а судьи тоже часть широких масс — навряд ли по душе твои любовные искания. Все это говорит о том, что никакой суд не выскажется в твою пользу. Поэтому мой тебе совет: не пытайся оспаривать судебное решение, поскольку никаких шансов на победу у тебя нет.

— Но что же мне делать? Не могу же я навсегда расстаться с трехмесячной дочерью.

— Нет, конечно, — сказал Джаггерс. — Ты расстанешься, но не навсегда. Продолжай следить за ней. Я тоже буду следить за ней, а потом посмотрим.

Денвер Джеймс, пригнувшись, бежал по крыше товарного вагона. Ему предстояло добраться до конца вагона, спуститься по ступенькам и спрыгнуть на ходу, как только поезд минует одиноко растущий кактус, который служил условным знаком. Сразу за кактусом земля на сорок ярдов была особым образом подготовлена: перепахана, вырыта, устлана толстым слоем резиновой губки и припорошена рыхлой почвой. Денвер Джеймс должен был спрыгнуть с таким расчетом, чтобы приземлиться на резиновую губку и при этом отвернуться лицом от камеры. Ничего особенно сложного или особенно опасного в этом трюке не было. А получит он за свой прыжок полторы тысячи зеленых. За две минуты работы, не считая, конечно, ожидания и гримирования под главного героя.

Дул совершенно подлый ветер. Нет, прыжок бы он не испортил, но мог сдуть с Денвера шляпу, из-за чего пришлось бы переснимать сцену заново. Поэтому Денвер пригибал голову в ожидании условного знака. Он уже сполз по ступенькам и цеплялся за лестницу, готовый к прыжку. Наконец, промелькнул кактус, и Денвер, оттолкнувшись, прыгнул, пролетел несколько ярдов, с силой врезался в землю и покатился, кувыркаясь.

— Снято! — донесся со стороны голос режиссера. Ассистент провел себя ребром ладони по горлу, и оператор остановил съемку.

Денвер Джеймс неподвижно распростерся на земле. На настоящей земле, поскольку с резиновой губки он скатился. Каскадер тщетно пытался сделать вдох, но у него никак не получалось: от удара у него вышибло дух. Денвер начал потихоньку втягивать воздух мелкими порциями, чтобы не было так больно, и молясь, что не сломал себе ребра.

— С вами все в порядке? — спросил ассистент режиссера, склонившись над Денвером. Увидев, что каскадер не встает после прыжка, ассистент сразу бросился на помощь.