Венецианский эликсир - Мишель Ловрик

У него был мягкий голос уроженца Венеции. Я гадала, насколько хорошо он знает моих родителей. Может, они ждали снаружи, чтобы вымолить мое помилование? Но если им было все равно, замерзну я в монастыре или нет, то они едва ли будут печься о моем освобождении.

Очень скоро я все поняла. Мой новый друг пояснил, что сейчас моим родителям сообщают, будто бы я погибла в драке с монахиней, которую ранила.

Этот вариант был признан лучшим. Незнакомец подчеркнул, что девушку моего круга нельзя предавать суду за насилие. Весь город будет бурлить из-за этого. Девушки моего круга не могли быть обвинены в подобных действиях. А если бы меня в результате оправдали, то это навредило бы еще больше. Тогда не только монашки родом из аристократических кругов, но и дочери купцов и стеклодувов стали бы считать, что могут взять нож или сосульку и наброситься на любого, кто им не нравится.

Мужчина грустно покачал головой.

— Видишь, какие сложности ты создаешь, — мягко сказал он.

Наконец заговорила я:

— Почему бы вам не задушить меня и не сжечь тело? Это единственный выход.

Я боялась этого больше всего и надеялась, что он меня успокоит. Он улыбнулся, давая понять, что все будет в порядке.

— Это не единственное решение. Мы можем предложить другое.

В комнате становилось все теплее и теплее. Мои волосы начали оттаивать. Вода текла с них, капли громко ударялись о половицы, образуя блестящую лужицу, которая сверкала подобно золотисто-алому порошку и отражала пламя, ревущее в камине.

— Но, конечно, ты находишься в тяжелом положении, — кротко сказал он, — и не сможешь по достоинству оценить наше предложение.

Он взмахнул колокольчиком, и в дверях появились две женщины. Они разрезали мои путы небольшими стилетами и помогли мне подняться на ноги. Я стояла, пошатываясь, и оглядывала роскошно убранную комнату, в которой очутилась. Она была украшена такими шикарными фресками, каких я не видела с тех пор, как родители упекли меня в монастырь. Между тем этот мужчина давал указания женщинам, которые взирали на меня пустыми глазами.

Они отвели меня в переднюю и подставили под меня ночную вазу. Пока я сидела на ней, они наполнили ванну горячей водой и аккуратно сняли с меня одежду. Они обмыли мои ноющие руки, ноги и свалявшиеся волосы, надолго оставив мокнуть в воде. Теплота воды очень скоро заставила меня забыть обо всем, и комната начала исчезать в тумане. Я почувствовала запах мази, которой обработали мою рану. Я закрыла глаза, а когда снова открыла, вода уже остыла, комната же была освещена десятками свечей.

Вокруг ванны стояла дюжина мужчин. Я чувствовала их взгляды, прикованные к моему обнаженному телу, к моим светлым локонам, которые рассыпались по краям ванны. Мои соски, возвышаясь над поверхностью воды, набухли от холода. Я не могла ни пошевелиться, ни заговорить.

Среди этих людей я заметила своего нового знакомого. Он сказал мне:

— Нет никакой причины для страха.

Я промолчала. Что я могла ответить на такую явную ложь?

Часть вторая

Сладкий блеск

Берем свежее коровье молоко, шесть унций; мелассос, две унции; смешиваем.

Блеск используется, когда черви, живущие в малых кишках, начинают кусаться и грызть, вызывая боли в животе. Они быстро набросятся на молоко, которое им очень нравится, перестанут кусаться и выйдут из нор, чтобы отведать молока, и тогда легко будут выведены естественным путем.

Когда убили папу, был хороший день.

Для начала меня отдали под опеку самого милого мужчины в Лондоне, лучшего друга папы, Валентина Грейтрейкса.

Он меня сильно баловал, дядя Валентин, и очень хорошо относился, несмотря даже на плохие вести о папиной кончине.

Он был очень внимателен к мелочам, одевал меня в изящные платья, словно бы я все еще была маленькой девочкой. Однажды, когда мы были в кофейне Дона Сальтеро, я начала рыться в карманах его пальто и нашла письмо от Смергетто, человека, который занимался его делами в Венеции.

Именно Смергетто обнаружил тело папы на улице в Венеции, и в письме он отчитывался об этих событиях.

Я быстро пробежала глазами листок и положила его на место, прежде чем вернулся мой опекун. Мы продолжили нашу беззаботную беседу. День удался на славу, ведь мы отведали столько прекрасных пирожных и две чашки горячего шоколада со специями. Потом мы пошли в лавку мадам Корнели на улице Найтсбридж за молоком, которое так полезно для аппетита. После этого мы поели котлет и пудинга с черносливом. Мне нравится думать, что мне удалось утешить дядю Валентина, ведь он был сильно расстроен смертью папы.

— Бедняга Певенш, — грустно прошептал он, когда мы вернулись в академию. По какой-то причине он не пригласил меня с собой в театр. Однако мне казалось, что он едва сдерживает слезы, когда мы прощались. Понимаете, они были одногодками, и скоропостижный уход папы, вероятно, заставил его задуматься о собственной судьбе. Кроме того, папа занимался в Венеции их общими делами. Вы можете сказать, что дядя Валентин послал его на смерть. Когда он повернул ко мне свое красивое лицо, я увидела, что его одолевают подобные мысли.

Потом он ушел, не забыв, однако, напомнить госпоже Хаггэрдун дать мне «Сладкий блеск», когда возникнет необходимость.

Позже, за ужином, я вспомнила содержание письма, в котором очень деловито перечислялись все раны на теле отца.

Лишь последняя фраза удивила меня:

«И его лицо было осквернено рыбой».

Смергетто написал так, будто это было понятно любому, но я видела лишь дрожащие рыбьи хвосты и белые глаза, подернутые кровавой пеленой. Я решила, что Смергетто просто ошибся в переводе.

Он не строил никаких предположений относительно того, кто хотел бы расправиться с отцом. Но здесь особо думать не было нужды. Если не считать рыбы, то такая смерть довольно распространена среди людей, занимающихся подобными делами, о которых я, как они полагают, ничего не знаю, приятно проводя время в Мэрилебон, в академии для юных леди госпожи Хаггэрдун.

Я знаю многое. Я знаю о связанных монахинями мотках кружев, которые расправлены и спрятаны в пакетах с шоколадом. О восковых фигурах, которые слегка раздуваются в некоторых местах, где спрятанные в них контрабандные бутылки с выпивкой слишком сильно давят на стенки. О стеклянных кинжалах, которые лежат в деревянных ящиках вперемешку со свечами. О бутылках со святой водой и панацеями, приготовленными самыми именитыми шарлатанами города. Все эти вещи проходят через руки венецианцев, прежде чем попасть на большой склад Валентина Грейтрейкса Бенксайде, на левом берегу Темзы.

Вероятно, кто-то решил, что ему слишком мало отстегнули за услуги.

С другой стороны, зная папу, можно предположить, что убийцей был обманутый муж.

Лондон, конец ноября 1785 года

Настой для лечения травм

Берем зеленые веточки паслена (порубленного, как сарсапарель), четыре унции; кошениль, один скрупул; белое вино, одну кварту; влить горячим и закрыть на всю ночь; процедив, добавить сироп плющевидной будры, четыре унции; венецианскую патоку, половина унции; смешать.

Это замечательное средство от ушибов, поскольку оно растворяет сгустки крови, вытесняя их назад в кровеносный поток; далее, частично с помощью потоотделения, частично с помощью мочеиспускания, они выводятся из организма.

Иногда человек идет в театр, чтобы забыть обо всех заботах. Но порой он возвращается оттуда с новыми проблемами.

Валентин Грейтрейкс, исполненный ненависти, стремительно продирается сквозь толпу. Его трость больно бьет прохожих по ногам. Театралы расступаются, увидев его разозленное лицо. Однако он хочет похоронить свою мятущуюся сущность, каждый ее ирландский атом, среди живых душ.

Как тогда, когда человек с шелестом втыкает клинок между ребер и оставляет его там на какое-то время в мясистой полуночной красноте.

Сегодня он ничего не может поделать со своим горем. Ему нужно попасть в какую-нибудь небольшую компанию, чтобы обуздать жалящий образ, выгнавший его из дома.

«Ранения были нанесены не профессионалом».

Вот так, без лишних сантиментов, Смергетто описал убийство в письме, лежавшем тяжелым камнем у него в кармане пальто, которое Валентин очень скоро отдаст слуге в гардеробе театра. Он с пренебрежением берет белоснежный билет. Кассир едва ли забудет этого господина.

Том не заслуживал этого последнего оскорбления. На Бенксайде ходили легенды о том, как мастерски он владел ножом.

Да, был на похоронах одного из наших врагов, и его вдова застенчиво похвалила мою чистую работу.

Как-то в мае одна такая бывшая жена привлекла внимание Валентина. Он прислал ей траурную кровать с черными столбиками, черным балдахином, черными одеялами, даже черными простынями, на которых они очень скоро начали предаваться черным утехам. Но вдова — это очень требовательный тип женщины, и когда она стала требовать слишком многого, он перевез кровать в дом другой новоиспеченной вдовушки, которую Том для него совсем недавно лишил благоверного.