Корни травы - Майк Телвелл

Пока Айван так лежал, в его памяти разворачивалось главное событие этого дня. Безжалостное нападение ястреба было настолько выверенным, настолько ярким, что казалось в каком-то жутком смысле прекрасным. И все-таки он в него выстрелил. Почему? Ведь ему совсем не нравились эти попугаи. В прошлом году стая попугаев, возможно эта самая, склевала все гуавы на его любимом дереве, а потом, черт побери, они поклевали почти все райские яблоки — его любимые фрукты. Возможно, его тронул жалобный крик птицы, когда она полетела в кустарник? В ее крике был такой ужас, такое одиночество, такая безнадежность!

Но, как бы то ни было, сейчас все по-другому, и мисс Аманде очень нравится жаркое из цесарок, а кроме того, он до сих пор слышал злобные кат-кат-кат, их смех над ним, когда он прошлой ночью пустился наутек.

Вот снова, кат-кат-кат, — и Айван увидел цесарок. Самец, жирный и грузный, с черно-синими перьями с белой каймой чуть вразвалку шел первым. В крови Айвана вспыхнула охотничья страсть. За самцом торопилась самка, а следом за ней, один за другим, — весь выводок, восемь или девять птенцов, крохотные копии своих родителей. Самец был лысый, с белыми разводами вокруг глаз, как у маски, и, когда шел, вертел головой из стороны в сторону на манер змеи, с подозрением вглядываясь туда и сюда своими желтыми глазками-пуговичками. Через каждые несколько шагов он останавливался и наклонял голову, словно прислушивался. Айван ждал; он бы и сейчас не промахнулся, но хотел стрелять наверняка. Еще два шага, еще один. Птица застыла, осторожно подняв лапу. Прицелившись в ее неподвижную голову, Айван медленно натянул рогатку. Стрелять надо было в голову, туловище у этих птиц очень крепкое и защищено перьями, в нем застревает иногда даже дробь. Повинуясь импульсу, Айван встал, С диким воплем птица взмахнула своими куцыми крыльями и подпрыгнула. Камень попал птице в грудь и свалил ее наземь, но она тотчас вскочила и суетливо помчалась в заросли, издав душераздирающий визг, которым так славятся цесарки.

— Иди ищи свое семейство, — засмеялся Айван. — Будь я злодей, ты бы уже лежал на земле лапами кверху. Спорим, ты больше меня не напугаешь.

Довольный донельзя, Айван поспешил домой.

Было еще не совсем темно, когда мисс Аман-да и Айван вышли на дорогу к дому Маас Натти. Айван знал, что бабушка хочет прийти пораньше, чтобы помочь старику в приготовлениях к обряду очищения. Она обернула вокруг головы новую повязку из шотландки и надела яркий передник из нее же. Ее уши украшала самая большая драгоценность — пара золотых сережек, которые Маас Натти подарил ей по приезде из Колона и которые она надевала только по особым случаям. Желтый металл играл живым блеском на фоне ее темной кожи. Она несла в руках маленький деревянный стул, а мальчик — связку зеленых бананов на голове. С первого же ее шага Айван понял, что бабушка хочет прийти раньше других женщин. Сам он был босиком и время от времени больно наступал на острые камни, попадавшиеся по дороге.

Сообразно статусу хозяина, дом Маас Натти был улучшенной и более внушительной версией дома мисс Аманды: опрятный коттедж с тремя или четырьмя комнатами, деревянным срубом и блестящей жестяной крышей. Он расположился в стороне от проезжей дороги, на маленьком плато, после которого земля резко ниспадала в долину. Живая изгородь из гибискусов и бугенвиллий отделяла двор от дороги. О мастерстве Маас Патти в работе по дереву свидетельствовали богатый резной орнамент, карнизы, желоба и наличники, обрамляющие двери, окна и углы коттеджа. Деревянные стены дома были окрашены в сложные сочетания красного, желтого, зеленого и черного, так что общий эффект был ярким и достаточно ошеломляющим. Богатые люди и туристы, проезжавшие по дороге на своих автомобилях, время от времени останавливались здесь, чтобы сфотографировать дом и прилегающий к нему сад. Один бородатый белый человек к вящему удовольствию Маас Натти пришел в немалое возбуждение и все повторял: «Какое дивное совершенство!», — добавляя что-то про «африканское чувство цвета».

— Заботься о земле и никогда не будешь голодным, — была одной из любимых поговорок Маас Натти, придерживаясь которой, он преобразил землю вокруг дома в цветущий сад, где нашлось место почти всем островным фруктам, травам и цветам. Он занимался скрещиванием растений и выращивал небывалые экзотические фрукты, которые всем с гордостью показывал. — Благословенная земля, благословенная — нет ничего такого, что нельзя на ней вырастить, — приговаривал он, показывая то на карликовое банановое дерево, на котором висели пурпурные бананы, то на дерево со стручковыми фруктами, где примостились заодно и горькие орехи, которые он называл «бизи».

Пожилой человек в отутюженном пиджаке цвета хаки и блестящих черных ботинках, казалось, поджидал их, когда они подходили к воротам.

—Мисс Аманда и малыш Айван! Всех благ и всего доброго. Всего доброго и всех благ. Как вы поживаете?

—В добром здравии, слава Богу, Маас Натаниэль.

Они всегда называли друг друга полными именами. Двое пожилых людей тепло пожали друг другу руки, пристально вглядываясь друг в друга, словно пытаясь распознать какие-то новые изменения, отпечатавшиеся на их лицах.

—Вы в добром здравии, — повторял он. — По вам это видно. Выглядите прекрасно, как шелк, мисс Аманда, и много лучше.

Мисс Аманда расцвела, как молодая девушка.

—А это что? — спросил он, поворачиваясь к Айвану и указывая на связку бананов. — Бвай, ты боишься, что у меня не найдется, чем тебя угостить, да?

—Нет, сэр, мы с бабушкой уже ужинали.

—Айван! — обрывая его, голос мисс Аманды стал резким.

Старик громко рассмеялся.

—Так я был прав, вы уже поели?

—Не подумайте, что мы решили, будто у вас нет еды… Просто бвай хочет преподнести вам несколько бананов, зная, что вы очень их любите. К тому же они с его собственного дерева.

—Вот это да! Вот до чего мне довелось дожить! — воскликнул Натаниэль. — Малыш приносит мне то, что он вырастил сам, и отдает все прямо в мои руки.

Он принял бананы преувеличенно церемонно и понес их за дом на кухню, где на огне готовились разные кушанья. Мисс Аманда незамедлительно начала досмотр, заглядывая под крышки, под белые тряпицы, помешивая и проверяя стоящие на огне кастрюли.

Чуть поодаль от кухни находился плоский заасфальтированный дворик, называемый «барбе-кю», где обычно сушили пшеницу, кофе, кокосовые бобы, семена клещевины для изготовления касторового масла и тому подобное. Сегодня все мешки с пшеницей были свалены в один из углов: дворик расчистили и подмели — именно здесь должен был состояться обряд очищения. По углам барбекю Натаниэль поставил три керосиновые лампы. Кроме того, он принес большие ябба, глиняный горшок с имбирным пивом для детей и женщин и бутыль крепкого белого рома, известного в этих местах как «Джо Луис» или «бой родителям» по причине его убойной силы. Присев возле гигантской плетеной бутыли, старик заурчал в предвкушении выпивки.

—Ммм, понюхай-ка, мальчик, — сказал он, вытаскивая пробку и вдыхая едкий запах сахарного тростника. Дорогие мои, там, где его пьют, небезопасно курить. Может взорваться. Не зря его называют «Джо Луис», сами знаете.

—Я надеюсь только на то, что вы, мужчины, не сможете все это выпить, — отозвалась из кухни мисс Аманда. — Кто бы столько ни выпил, работать уже не будет, и драка обеспечена. Это уж точно.

— Мужчина не может работать без малого жара в животе, вы должны это знать, мисс Аманда, — старик ей подмигнул.

— Не знаю, про какую работу вы речь ведете, но мужчинам это не к лицу, — сказала она. — А ты, бвай, над чем смеешься? Какой ты невоспитанный! Никогда не слушай, о чем говорят пожилые люди.

—Нет-нет, не беспокойся за мальчика, он станет взрослым, прежде чем вы это заметите. И совсем скоро отправится искать себе жену.

—Натаниэль Френсис, прикусите свой язык и не вкладывайте в голову этого недоросля преждевременные мысли. Ты слышишь меня? — мисс Аманда пошла обратно на кухню и гневно загремела там поварешками.

Стали собираться люди. Все приветствовали Маас Натти и мисс Аманду, соблюдая все положенные приличия. Мужчины были в рабочей одежде — поношенных серых рубашках и брюках из плотного английского материала, за его цвет и прочность прозванного «старым железом». Они несли с собой мачете, острые серебристые клинки в тридцать дюймов длиной, такую же неотъемлемую часть мужчины, как рука. Женщины, работавшие наравне со своими мужьями, многие — беременные, приоделись в новые платья. Золотые сережки и браслеты, купленные за деньги, вырученные с торговли на рынке, сверкали на черной коже, которая блестела, словно от кокосового масла. Многие надели новые яркие головные позязки. Их появление сразу же создало у всех праздничное настроение. Вскоре вокруг барбекю собралось человек двадцать пять. Зажгли лампы. Маас Натти уселся на высокий стул. Лампы отбрасывали на собравшихся желтые круги света. В полумраке деревьев сотни светлячков пунктиром размечали сумерки. Темными громадами возвышались вокруг тускло очерченные горы. От огня на кухне исходило радушное теплое свечение.