Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков

И я стучу, сильно стучу, чтобы пробить костяшкой пальца толстую обивку на двери.

— Кто там? — глухо доносится из квартиры приглушенный мужской голос. — Чего надо?

— Дядя Вася, это я, ваш тезка, Васька Смелков! — приклеившись ухом к двери, кричу я. — Откройте!

За дверью продолжительная и нерешительная тишина, будто дядя Вася раздумывает, ответить или не надо? Потом послышалось размеренное постукивание — стук-стук, стук-стук, и все ближе к двери.

— Так это ты, Василек? — вдруг раздался голос совсем рядом.

— Ага, — отвечаю я. — Стою и вспоминаю, как мы дерматином дверь обшивали, «Катюшу» пели…

— А-а, ну-ну… Погоди, открою сейчас…

За дверью послышалась непонятная мне возня, кряхтенье, будто дядя Вася поднимал что-то тяжелое, и наконец щелкнул замок, дверь распахнулась…

Дверь распахнулась, а я не могу переступить порог, будто кто-то схватил меня сзади и не пускает. На какое-то мгновение я забыл, что дядя Вася теперь «другой», что у него нет ног и, значит, он должен быть ниже ростом. Мне нужно было смотреть вниз, а я смотрел вверх — ведь дядя Вася был намного выше меня. И когда я посмотрел туда, где должно быть его лицо, плечи, я напугался, не увидев их там.

Я растерянно опустил глаза и увидел дядю Васю! Кровь бросилась в голову, загудела в висках… Передо мной сидел он и не он. Лицо то же, его лицо — черные широкие брови вразлет, твердые губы, крупный нос, крутой подбородок — и в то же время не его. Что изменилось в нем? Может быть, этот ежик волос на голове, отросший после стрижки наголо, так изменил его? Раньше дядя Вася зачесывал волосы назад, и, длинные, вьющиеся, они лежали пышной шапкой… Или, может быть, эти две глубокие складки, начинающиеся у крыльев носа и бегущие вниз, к подбородку, придали его лицу новое, незнакомое мне ранее выражение? Или, может быть, дядя Вася не так, как прежде, сжимает губы, не так смотрит? Не знаю, но что-то изменилось в его лице, и оно стало излишне собранным, суровым и… печальным. Да, да, печальным, хотя это слово никак не вязалось с моим представлением об этом человеке — ведь я знал его веселым, полным безудержной мальчишеской энергии, способным отдаваться нашим бесхитростным играм так же без остатка, как мы, пацаны, отдавались им. Глаза у него всегда смеялись, даже, казалось, в самые неподходящие минуты: когда дядя Вася был чем-нибудь недоволен или на что-то сердился. И вот передо мной другой человек, совершенно другой, и с ним мне нужно познакомиться, полюбить так же, как я любил дядю Васю Постникова.

— Проходи, воробей, не стой у дверей, гостем будешь, — складно приглашает дядя Вася, и в голосе его я ловлю отзвуки прошлого. — Ну шагай же, чего прилип к месту, и давай поцелуемся…

Если бы вы знали, как нестерпимо больно и неудобно обнимать взрослого человека, когда он ниже тебя ростом, когда ты знаешь, что он должен быть и был — был! — выше тебя… Я понимаю, мне нужно было сдержаться, собрать все силы и сдержаться, а я вместо этого разревелся, как самая последняя нюня, и ничего не мог поделать с собой.

— Ну, тезка, ну, воробей, не будь же мокрой вороной, — прижимая к себе и потихоньку похлопывая ладонью по моей спине, уговаривает дядя Вася, и голос его вздрагивает. — Никогда не подумал бы, что ты можешь так распуститься, ай-ай-ай… Называешь себя чапаевцем, а сам… Ну будет, ну все… Похлюпал малость, и хватит.

— Ага, и хватит, — отвечаю я, швыркая носом, — и хватит, дядя Вася…

— Вот и отлично! Закрывайся и пойдем в передний угол, будем чай пить и разговаривать.

Я стал закрывать дверь, а позади опять застучало — стук-стук, стук-стук. Что это? Обернувшись, я чуть не вскрикнул — успел заткнуть рот кулаком… Дядя Вася, опираясь на две деревяшки с ручками, «шел» в комнату и постукивал этими деревяшками об пол… Шел? Полз? Передвигался?.. Я не знаю, как теперь говорить об этом, когда дядя Вася преодолевает каждый метр пространства, когда он… «идет». Одной ноги, левой, у него нет по самое колено, другая отсечена выше щиколотки. И эти разновеликие обрубки, которые когда-то были ногами, крепкими мускулистыми ногами, наводят на меня ужас. Перед глазами вновь всплывает тот день, когда после ливневого дождя мы играли в лапту. И вновь в ушах звучат удары по мячу, азартные голоса мальчишек и торжествующий вопль дяди Васи, ринувшегося вперед. Мелькают его крепкие ноги, забрызганные черными родинками грязи, летят во все стороны сверкающие осколки серебряных луж…

Когда я вошел в комнату, дядя Вася уже сидел на стуле и разливал из чайника в бокалы чай. Бокалы дымились паром, вкусно пахло свежей заваркой.

— Ну, садись, воробей, попьем чайку, побеседуем, посмотрим друг на друга, — взглядывая на меня повеселевшими глазами, говорит дядя Вася и неожиданно добавляет: — А ты ничего… подрос и в плечах пошире стал… Сколько мы с тобой не виделись?

— Больше года…

— Ого, сколько! Быстро идет время, быстро… — Дядя Вася дует в бокал, сложив губы трубочкой, и делает маленький глоток. — Горячий, не обожгись… А как дома? Мать здорова, работает?

— Ничего, работает, устает только сильно.

Дядя Вася кивает, соглашаясь.

— Отец пишет?

— Редко. Давно письма не было. Мама беспокоится.

По лицу дяди Васи пробегает чуть заметная хмурь. Бросив на меня острый боковой взгляд, сказал:

— Там некогда писать часто. Будет свободная минутка — напишет… Да ты чего не ешь, не пьешь чай? А ну-ка бери колбасу, хлеб, вот вилка — вон тушенка… Давай, давай, наворачивай, не стесняйся!

По совести признаться, я давно глотал слюнки. Круг сухой колбасы, вскрытая банка тушенки, от которой исходил головокружительный запах, белые комья сахара, кирпич пшеничного хлеба — какое богатство, сколько вкуснейших вещей! И как давно я не пробовал ни колбасы, ни мяса — даже боязно руку протянуть! И все это, с разрешения дяди Васи, я начинаю есть. Ем и боюсь, что вот сейчас он скажет: хватит, и уберет со стола и колбасу, и тушенку, и сахар. А ему, видно, нравится мой волчий аппетит, и он приговаривает:

— Ешь, ешь, не стесняйся… Оголодали вы здесь, в тылу…

Насытившись, разомлевший от горячего чая, отваливаюсь от стола.

— Спасибо, дядя Вася, наелся…

— Очень хорошо, — отвечает он довольный. — Давай теперь поговорим… Матери помогаешь?

— А как же? — удивляюсь я. — Что она попросит, всегда сделаю. Научился даже стряпать — затируху там варить, борщ из крапивы…

— Как из крапивы? — переспрашивает дядя Вася.

— Ну, как… Очень просто, заместо капусты… Помоешь, порежешь и в кастрюлю…