Небо, полное звезд - Сокол Лена

Я улыбнулась.

– На самом деле зимой здесь не так уж холодно. В основном температура держится около минус пятнадцати, поэтому бывает много снега. Иногда на город нападает «снежный монстр» – местные его так называют. Несколько дней подряд валит и валит снег, и кажется, что это никогда не кончится. Но зато и летом не бывает очень жарко: обычно воздух прогревается градусов до восемнадцати-двадцати, не больше. И конечно, дожди – вот к ним мне труднее всего было привыкнуть.

– Значит, здесь не бывает лета? – расстроенно выдохнул Мика.

– Изнуряющей жары – точно нет.

– Как жаль…

– Зато здесь невозможно красивая природа. – Я подняла взгляд вверх, на могучие вязы, случайно встретилась взглядом с парнем и поспешила отвести глаза. – И экологическая обстановка считается одной из лучших в стране.

– Несмотря на комбинат?

– Он в восьми километрах от города. Моя мама работает там инженером взрывных работ, и однажды, когда мы только переехали в Сампо, она возила меня туда. Выглядит это все как небольшая возвышенность, в самое сердце которой вгрызается техника, для того чтобы извлечь полезные ископаемые. Грубо говоря, это огромная каменная воронка, стоя на краю которой ты видишь уходящие вниз, к центру, ступени каньона, по которым перемещаются крохотные, как жучки, самосвалы, экскаваторы и буровые машины. Ты понимаешь свою ничтожность в масштабах происходящего, и оттого это зрелище потрясает еще сильнее.

– Твоя мать – инженер-взрывник? – удивился Мика. – Это так круто! И так… по-мужски.

– Очень сложная и опасная работа, но мама – высококлассный специалист. Последние десять лет мы много переезжали из-за того, что ее перебрасывали с одного объекта на другой. Сампо – наша последняя остановка. Подозреваю, что не конечная: всем требуются крутые взрывники.

Правда, теперь, глядя на Мику, мне совсем не хочется уезжать.

– Ты так рассказала про этот комбинат, что мне теперь тоже хочется на него взглянуть.

– Он выглядит очень масштабно. И современно. Его строили силами двух стран, как и сам город. Возможно, мне даже будет жаль, если придется уехать отсюда.

– А что еще тут можно посмотреть? Чем занимаются жители? Как отдыхают?

– Вообще, тут рукой подать до Европы, поэтому многие на выходные ездят на ту сторону границы. Другие предпочитают наслаждаться природой: рыбачат, собирают морошку или голубику, отдыхают на Каменном озере…

От произнесенного у меня онемели губы. Заметив, что я осеклась, Мика замедлил ход.

– Отсо сказал, никто не знает, почему она пошла туда.

– Это так, – хрипло подтвердила я.

– И у тебя нет никаких догадок? Вы же дружили. Он так сказал.

Больше всего я боялась, что парень сейчас посмотрит мне в глаза.

– Оливия говорила, что любит эти места.

– Но должно же быть хоть какое-то объяснение…

– Кажется, нам сюда, – прервала его я, показывая на дорожку, ведущую к рябине.

Мика повернул коляску и направил вдоль тропинки. Колеса вязли в едва начавшей оттаивать земле, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы толкать меня вперед. Я тоже старалась помочь ему, но сразу же запачкала рукава грязью.

Мы застыли у небольшой могилки с невысоким камнем, на котором были начертаны имя, годы жизни и рисунок в виде креста. Только в этот момент я осознала, что подойти к могиле можно было и с другой стороны – там была хорошая дорога, и мне не пришлось бы пачкаться, а Мике прикладывать усилия, чтобы везти меня.

Мне стало стыдно, что я плохо запомнила путь, но иначе и не могло быть: я не была на похоронах Оливии. Мне пришлось искать ее могилу тем же вечером в темноте, потому что я приходила, когда кладбище опустело.

– Расскажи мне, – тихо попросил Мика, отпуская ручки коляски и приближаясь к могиле.

Он смотрел на нее так, будто пытался что-то увидеть через землю.

– Что? – спросила я, поставив коляску на ручной тормоз и с трудом подняв на него глаза.

Взгляд парня потемнел.

Он явно хотел понять то, что мне давно хотелось бы забыть.

– Расскажи мне, как она умерла.

10

Полтора года назад

За окном мелькают высокие сосны. Бесконечное количество сосен. Миллионы, наверное. Все они тянутся к свету и врезаются верхушками в голубое небо. Мы едем, едем, и путь кажется бесконечным. Река из ярко-зеленых деревьев расступается, позволяя дороге течь прямо сквозь нее, и ни впереди, ни сзади не видно ничего, кроме узкой ленты, тянущейся вдоль этой реки.

– Вот так веселее, – говорит мама, прибавляя громкость.

И Софья, ворча что-то себе под нос, втягивает голову в ворот объемного свитера.

– Спасибо, мам! – улыбаюсь я.

Этот плей-лист я записала специально в дорогу, чтобы скрасить наше длинное путешествие.

Сестра смотрит на меня с презрением и закатывает глаза.

– Дорогая, вот увидишь, тебе там понравится! – улыбается мама, перехватив ее взгляд в зеркале заднего вида.

– Уверена в этом, – рычит Софья, отворачиваясь.

Кажется, маму умиляют ее капризы. Она продолжает с нежностью смотреть на нее и улыбаться.

– Здесь написано, что Сампо находится недалеко от северной границы, – зачитываю я строчку из путеводителя.

Мне приходится говорить громко, чтобы заглушить музыку.

– У черта на куличках, – цедит сквозь зубы сестра.

Могла и промолчать. Все помнят ее тираду, вызванную известием о новом переезде. «Почему не на Дальний Восток, мам? Почему не на Луну? – билась в истерике она. – Я только привыкла к новому месту, только завела здесь друзей!»

Как будто нельзя поберечь нервы матери. Почему нужно всякий раз устраивать скандал?

– А еще здесь девственно-чистая природа, – с энтузиазмом добавляет мама. – Представляешь, как здорово, Сонь? Мы сможем рыбачить, ходить в походы, гулять в лесу и на озерах!

Софья закатывает глаза, понимая, что ничему из этого не суждено будет сбыться.

Суть работы нашей матери такова, что она практически не бывает дома. Если не сидит над чертежами и расчетами, то проводит суперсложные и суперопасные взрывные работы на объекте. А если не работает и не сидит над чертежами, то спит, выпив перед этим пару бокалов горячительного для того, чтобы расслабиться.

В ее суперважном и суперплотном графике нет места для детей, и мы не имеем права на это обижаться, потому что наш отец умер десять лет назад, и все это время мать пашет как заведенная, чтобы обеспечить нам достойную жизнь.

– Супер, – отзывается сестра, вновь натягивая ворот свитера до самых глаз.

– А мне не терпится там оказаться, – улыбаюсь я, чтобы подбодрить маму.

Понимаете, так бывает в жизни: один ребенок получает любовь по праву рождения, а другому приходится очень стараться, чтобы ее добиться. И не всегда получается. Но я не теряю надежды, поэтому вынуждена зарабатывать очки.

Софья родилась слабой и недоношенной. Мама все детство сдувала с нее воображаемые пылинки, вилась коршуном, боясь, что дочь простынет, упадет, ударится, поранится, заразится и прочее-прочее-прочее. Она прощала ей любые шалости, а с годами и оскорбления. И в то время как она надышаться не могла на мою сестру, мне приходилось из шкуры вон лезть, чтобы обратить на себя ее внимание.

Я училась на «отлично», радовала ее хорошим поведением, во всем старалась угодить, помогала с уборкой и хозяйством, не перечила, стойко выслушивала критику, а Софья бунтовала, злословила и таскала из школы вечные тройки и неуды.

Я старалась максимально облегчить наполненную стрессом жизнь матери, переступала через себя, чтобы не расстраивать ее, и часто отказывала себе в самом необходимом. А Софья в это время спокойно транжирила карманные деньги на конфеты, косметику и сигареты. Она тянула из матери деньги на новые шмотки и топала ногами, если та не спешила ей угождать.

Я делала все, чтобы заслужить любовь матери, но все равно была недостаточно хороша. Мама словно не видела меня, смотрела куда-то сквозь. Все ее разговоры были лишь о Софье: о ее трудностях, о ее будущем, о ее мечтах. А меня будто и не существовало в их вселенной.