Братья Стругацкие - Ант Скаландис

«Отец служил на разных должностях, всегда начальником, но не очень большим, — вспоминает БНС. — Когда он ещё работал в Главлите, ему полагался регулярный книжный паёк, любая выходившая тогда в Питере худлитература — бесплатно. Так что с книгами в доме было всё ОК (два шкафа), что же касается прочего, то ни в чём, помнится, нужды у нас особой не ощущалось, но и шиковать не приходилось. В воскресенье Арк получал деньги на кино плюс двугривенный на мороженое (одно на нас двоих). Плохо было с одеждой — вечно мама что-то перешивала, и мы друг за другом донашивали отцовские военные причиндалы. Что же касается коммуналки, то рассказывали, что в те времена отдельная квартира была в Питере только у первого секретаря обкома. Это, конечно, миф, но — характерный. У нас же были две (или даже три?) большие комнаты в коммуналке — это настоящая роскошь! А потом мама выхлопотала разрешение, сделала ремонт и вообще отделилась от коммуналки, так что несколько лет мы успели пожить даже в отдельной квартире. Как сам персек».

В марте 1941-го, словно предчувствуя что-то, Натан Залманович вдруг решил завести тетрадь под названием «Семейная хроника» и успел сделать в ней две записи в мирное время:

«8/III — Были с Саней в Доме Художника (бывш. Общество Поощрения, что на Морской) на концерте с участием Дав. Ойстраха и Льва Оборина. В программе: Моцарт, Шуман, Паганини, Рахманинов. Мастера европейского класса.

Бэби прихварывает: вялый и бледный, усталый. Арк получил по естеств. двойку, удручён.

9/III — Были с Саней в Ц.Д.И. (Дом театр. работн.) на концерте Д. Шостаковича с участием квартета имени Бетховена и автора. Исполнялись: 4-й концерт и знаменитый „квинтет“, нашумевший в последнюю декаду сов. музыки. Некоторые места в квинтете, особенно скерцо несут на себе печать несомненной гениальности. Шостакович юн и ещё удивит свет. На концерте присутствовал Д. Ойстрах».

Любопытно, что 34-летний Шостакович к этому времени уже профессор Ленинградской консерватории, автор шести симфоний и оперы «Леди Макбет Мценского уезда», однако официальной критикой нелюбим. Так что в оценке Стругацкого есть не только прозорливость, но и некоторое вольнодумство. А вообще, невольно приходит в голову: если бы не блокада, если б пожить Натану Залмановичу подольше, наверняка сыновья его иначе относились бы к музыке.

Ну а следующая запись в этой тетради — уже о войне.

«22/VI — Самый трагический день в истории страны и, следовательно, в жизни нашей семьи. Война! В тяжёлом предчувствии грядущих бед слушал с Арком в Ц.П.К.О. речь Молотова. Потом поездка на дачу к Сане и Боре в Бернгардовку. Спешный отъезд, и всё завертелось…»

(Явная цитата из Аверченко, но слово дописано до конца, потому что шутить в такой день невозможно.)

До середины января он будет вести этот дневник, потом тетрадь обнаружит Александра Ивановна и продолжит своими записями.

Наверняка в то время не однажды начинал дневники и Аркадий. Он вообще рано начал писать. Первым опытом можно считать ныне утраченный, к сожалению, текст «Находка майора Ковалева», написанный в школьной тетради классе в восьмом, то есть в 1939 или 1940 году. Все подобного рода истории он сначала рассказывал младшему брату устно, запоминались отдельные отрывки, а потом вместе с другом и соседом по лестничной клетке Игорем Ашмариным они собирались вдвоём, а иногда и младшему разрешали присутствовать во время своих бесед, и фантазировали, обсуждали, планировали что-то. Много было всяких историй. Некоторые Аркадий потом переносил на бумагу.

«На самом деле именно отец приобщил меня к литературе и к фантастике, — вспоминал АН. — В детстве рассказывал мне Рида, Жюля Верна, Фенимора Купера… Это дало сильный толчок развитию моего воображения».

Точно так же много лет спустя Аркадий будет пересказывать любимые книги классиков с несколько измененными поворотами сюжета своим дочерям — на прогулках по лесу или у постели, коротая долгие простудные часы.

«Каким я был в шестнадцать лет? Ленинград. Канун войны. У меня строгие родители. То есть нет: хорошие и строгие. Я сильно увлечён астрономией и математикой. Старательно отрабатываю наблюдения Солнца обсерватории Дома учёных за пять лет. Определяю так называемое число Вольфа по солнечным пятнам. Пожалуй, всё. Хотя нет, не всё. В шестнадцать лет я влюблён…»

Запомним это очень характерное дополнение, сделанное уже 50-летним Аркадием Стругацким. Мы вернёмся к этой теме в отдельной главе.

А потом грянула война.

В июле весь город участвует в строительстве оборонительных сооружений. Натан Залманович копает противотанковые рвы под Кингисеппом, Александра Ивановна — под Гатчиной. Затем Аркадий вместе с отцом оказываются на Московском шоссе в районе Пулковских высот. И это уже не просто строительство, это — линия фронта. Неожиданно? Разведка недоглядела? Возможно. А возможно и другое: командование просто решило вот такими ополченцами заткнуть дыру в обороне. Бывало такое, и не раз. Всем рабочим выдали старые английские винтовки. Почему английские? Ну, других не нашлось. И 16-летнему Аркадию сунули в руки ствол с прикладом, отполированным сухими ладонями предыдущих стрелков, и показали, как передёрнуть затвор и как давить на спусковую скобу. И он впервые в жизни целился, стрелял и, возможно, убил человека. Фашиста. Но всё-таки человека.

АН не однажды вспоминал и пересказывал этот эпизод — разным людям, в разные годы и всякий раз по-разному. Были и совпадающие детали. Танки. Жара. Немцы, идущие раздетыми по пояс. И пулевое отверстие на голой коже.

«Бронетранспортер завертелся на одной гусенице, прыгая на кучах битого кирпича, и наружу сейчас же выскочили двое фашистов в распахнутых камуфляжных рубашках… Роберт в упор срезал их пулемётной очередью». («Хищные вещи века»)

«…И ходил на „рейнметаллы“ в конном строю… А почему, собственно, они должны уважать меня за всё это? Что я ходил на танки с саблей наголо? Так ведь надо быть идиотом, чтобы иметь правительство, которое довело армию до подобного положения…» («Гадкие лебеди»)

«Он не остановился, он всё шёл на господина ротмистра, протянув руку за оружием, и из дырки на плече вдруг толчком выплеснулась кровь. А господин ротмистр, издавши странный скрипящий звук, попятился и очень быстро выстрелил три раза подряд прямо в широкую коричневую грудь». («Обитаемый остров»)

И, наконец:

«В десятых числах июля Ф. Сорокин вернулся со строительства аэродрома под Кингисеппом, возмужалый, уже убивший первого своего человека, врага, фашиста, и очень этим гордый». («Хромая судьба»)