Великая. История «железной» Маргарет - Маргарет Тэтчер

Главный вклад, который студент мог принести своей стране в мирное или военное время, это учиться упорно и эффективно. Но мы старались сделать и что-нибудь более конкретное. Что касается меня, раз или два в неделю я работала в военной столовой в Карфексе. Нашими основными посетителями были британские солдаты и американские летчики с окрестных баз. Работать было жарко, трудно, очень уставали ноги, но и весело, перебрасываясь шутками, нам было еще и весело.

Всех нас волновали и тревожили репортажи в день высадки союзных войск в Нормандии в июле 1944 г. Должно быть, впервые за все время я спрашивала себя, имею ли я право в такое время находиться в Оксфорде. До конца войны в Европе оставался еще год. Впереди были битва в Арденнах. Вместе с тем начиналась подготовка к мирной жизни, и все больше мое внимание стала занимать политика. Почти сразу по приезде в Оксфорд я вступила в Ассоциацию консервативной партии Оксфордского университета (АКПОУ), основанную в 1920-е годы при участии преподавателя Крайст-Черч Кита Фейлинга, историографа тори.

Хотя национальное соглашение приостановить партийные политические прения во время войны не имело прямого воздействия на политическую деятельность университетов, на практике политическая жизнь в Оксфорде была значительно тише, чем в 1930-е годы. Но при всем этом деятельность АКПОУ скоро стала центром моей жизни. В те дни дискуссионное общество Оксфордского университета, куда приходили лучшие ораторы для обсуждения самых важных тем, не принимало женщин в свои члены, я иногда ходила послушать дебаты. Там бы я никогда не преуспела в качестве оратора, потому что мне не было свойственно изощренное, но эфемерное остроумие, которое культивировалось в дискуссионном обществе. Я предпочитала более серьезный, адвокатский стиль наших дискуссий в АКПОУ.

Оксфордская политическая жизнь была колыбелью талантов. Участвуя в ней, я обрела друзей, которые, как в романах Энтони Пауэлла, постоянно возвращались в мою жизнь. Самым близким другом стал Эдвард Бойл, который легко входил в светские круги, чужие для меня, но он разделял мой серьезный интерес к политике. В то время Эдвард, богатый и образованный сын парламентария от либеральной партии, и сам был классическим либералом. Его взгляды совпадали во многом с моим собственным провинциальным консерватизмом представителя среднего класса. Позднее мы разошлись в политических взглядах, но остались близкими друзьями вплоть до его трагической ранней смерти от рака.

Уильям Риз-Могг, с которым я познакомилась в последний год обучения, был выдающимся редактором «Таймс». Я никогда не была столь же близка с Уильямом, как была с Эдвардом, но чувствовалось, что он далеко пойдет. Робин Дэй был выдающимся либералом. Как и Эдвард, он блистал в дискуссионном обществе Оксфордского университета, позднее мы пересекались как адвокаты в одних и тех же кабинетах. Было интересно, какую профессию может избрать столь блестящий остряк из дискуссионного общества, пока Робин Дэй не изобрел ее, став пионером телевизионного интервьюирования. После этого нам пришлось часто сталкиваться.

Еще одной звездой был Тони Бенн, который в то время еще выговаривал полный набор своих имен: почтенный Энтони Веджвуд Бенн. От начала до конца мы с ним редко соглашались хотя бы в чем-нибудь, но он всегда был учтивым и ярким участником прений, английским патриотом и даже, поскольку все больше и больше отходил от социализма, личностью, близкой традиционализму. Но мы нашли понимание на почве религии. Когда Тони стал президентом дискуссионного общества, я была приглашена на празднование этого события, которое, согласно нонконформистским принципам Тони, было безалкогольным; среди приглашенных был и отец Тони виконт Стэнсгейт.

Кеннет Харрис также был ведущим участником прений, который наряду с Эдвардом Бойлом и Тони Бенном провел несколько месяцев в турне по Соединенным Штатам, демонстрируя искусство дебатов. Впоследствии он сделал выдающуюся карьеру в публицистике. После Оксфорда мы много раз встречались, особенно часто, когда он писал мою биографию.

Как член правления АКПОУ я, естественно, была вовлечена в кампанию по проведению парламентских выборов 1945 г. В Оксфорде, до конца семестра, я была занята в предвыборной кампании Квинтина Хогга, а потом, вернувшись в Грэнтем, работала в команде майора авиации Ворта, соперничавшего с независимым кандидатом Дэнисом Кэнделлом. Задним числом мне кажется, что мы все должны были бы знать, чего следует ожидать. По какому-то загадочному, но безжалостному закону, войны всегда способствуют росту государственного контроля и тех, кто их представляет. Мой муж Дэнис считал, что на военной службе люди из разных слоев смешиваются, и в результате обостряется чувство социальной ответственности и убеждения в том, что государство должно способствовать улучшению социальных условий.

Но в любом случае Консервативная партия добивалась плохих результатов в выборах военного времени, общая тенденция выражалась в потере сторонников. Тогда никто не обращал особого внимания на опросы общественного мнения, но они свидетельствовали о том же. Как я уже заметила, левые после Дюнкерка усиленно представляли только консерваторов ответственными за политику умиротворения, ухитряясь отделять Черчилля от партии, которой он руководил. А народ забыл, что лейбористы возражали даже против ограниченных мер перевооружения, осуществленных Болдуином и Чемберленом.

Но были и другие влияния. Административно-командная экономика, необходимая в условиях военного времени, по существу, приучила многих к социалистическому мышлению. В вооруженных силах было общеизвестно, что интеллектуалы, придерживающиеся левых взглядов, оказывали мощное влияние на Корпус армейского образования, который, как заметил Найджел Берч, был «единственным полком с общими выборами среди отличников военной службы». Дома я слушала таких радиоведущих, как Дж. Б. Пристли, который явно пропагандировал «левое» толкование социального прогресса. Очевидно было, что консерваторы во главе с Черчиллем были настолько озабочены насущными нуждами войны, что внутренней политикой и особенно составлением мирной программы занимались в основном социалисты из коалиционного правительства. Сам Черчилль предпочел бы сохранить Национальное правительство по меньшей мере до того времени, пока не будет побеждена Япония, а в свете растущей угрозы со стороны Советского Союза, возможно, и дольше. Но Лейбористская партия хотела завладеть наследством коалиционного правительства.

В 1945 г. Консервативная партия столкнулась с двумя серьезными проблемами. Прежде всего, Лейбористская партия заставила нас сражаться на своей территории, где всегда могла нас обойти. Черчилль говорил о послевоенной «реконструкции» около двух лет, и частью этой программы стал закон Батлера об образовании. Более того, наш предвыборный манифест обязывал нас обеспечить так называемую политику «полной занятости» в соответствии с «Белой книгой»{ Официальный правительственный документ; представляется Палате общин для ознакомления; является формой делегированного законодательства.} по трудостройству 1944 г., осуществить масштабную программу жилищного строительства и реализовать большую часть предложений по пособиям государственного социального страхования, сделанных великим социальным реформатором-либералом лордом Бевериджем, и единую Государственную службу здравоохранения. Кроме того, мы практически не могли приписать себе честь (насколько это вообще подобало Консервативной партии) достижения победы, не говоря уж о невозможности критиковать лейбористов за их безответственность и экстремизм, поскольку Эттли и его коллеги работали вместе с консерваторами в правительстве с 1940 г. В любом случае военные заслуги принадлежали всему народу.

Я отчетливо помню, как сидела в студенческой комнате отдыха в Сомервиль, слушая по радио знаменитую (или печально известную) предвыборную речь Черчилля, где прозвучало, что социализм ради своего укрепления создаст «некоторого рода гестапо», и думала: «Он слишком далеко зашел». Очевидная логика речи, связывающая социализм и насилие, в тех обстоятельствах не могла найти поддержки. Я знала из политических прений на схожие темы во время предвыборного митинга в Оксфорде, что ответом будет: «Кто правил страной в отсутствие мистера Черчилля? Мистер Эттли». Такой была реакция и сейчас.

В Грэнтеме я выступала в числе «разогревающих» ораторов, представлявших кандидата от консерваторов во время городских митингов. В те дни гораздо больше людей приходило на митинги, чем сегодня, и они ожидали, что не зря потратят время. Зачастую я выступала на нескольких митингах за один вечер.

Сейчас, читая спустя время в репортажах местных газет выдержки своих речей, мне трудно найти что-то, с чем бы я не согласилась и сегодня. Германия должна быть разоружена и привлечена к судебной ответственности. Необходимо сотрудничество с Америкой и (нечто менее реалистичное) с Советским Союзом. Британская империя, являющаяся самой верной формой объединения огромных масс людей, которое когда-либо знал мир, не должна распасться. Должно быть, это тоже не очень реалистично, но мой взгляд на имперское будущее Британии многими разделялся после победы. Главным аргументом, который я выдвигала, убеждая голосовать за консерваторов, было то, что таким образом Уинстон Черчилль останется ответственным за нашу внешнюю политику. И возможно, если бы Черчилль был способен предвидеть ход Потсдамской конференции в июле 1945 г., послевоенный мир выглядел бы несколько иначе.