В краю лесов - Томас Гарди

До отъезда они успели обменяться несколькими короткими фразами. Грейс никак не могла взять в толк, что, кроме Джайлса, ее никто не встретит, и все время находилась в некотором замешательстве. Когда город остался позади, Джайлс заговорил:

- Смотрите, как странно выглядит браунлейская ферма - все дома и сараи перенесены из низины на холм.

Грейс согласилась, что ферма и впрямь выглядит странно, хотя, промолчи он, она бы ничего не заметила.

- В этом году паслен так уродился, что они не знали, куда его девать, продолжал Джайлс, кивая в сторону сада, где высились груды неубранных яблок.

- Да, - сказала она, поглядев на другой сад.

- Да нет, вы не туда смотрите, это же не паслен, а яблони! Разве вы забыли, как выглядит паслен?

- Боюсь, что да, к тому же сейчас темно.

Уинтерборн замолк. Он видел, что Грейс охладела к увлечениям и познаниям детства. Может быть, она так же охладела и к нему, мелькнуло у него в голове.

Так или иначе, но в то время, как перед его глазами вставали яблони, сараи и фермы, перед нею разворачивались иные, далекие видения, столь же простые и невинные, но совсем иные - широкая лужайка в фешенебельном пригороде веселого города, вечнозеленая листва при свете заходящего солнца, под которой резвятся, щебечут, смеются от полноты счастья прекрасные девушки в изысканных голубых, коричневых, алых, черных и белых платьях, а из открытых окон дома льются звуки арфы и фортепиано. К родителям этих девушек Джайлс обратился бы не иначе, как с почтительным "сэр" или "мэм" - по-женски проницательная Грейс Мелбери не могла этого не сознавать. Она судила с высоты своих двадцати лет, и на ее взгляд скромные фермы не могли идти ни в какое сравнение с рисовавшейся ей картиной. Хотя Джайлс и провел всю жизнь в уединении лесного края, он все же сообразил, что завел разговор на слишком низкую тему, и поэтому решил заговорить о самом главном.

- Помните, когда-то давным-давно мы дали друг другу одну клятву. Я часто о ней думаю. Я хочу сказать, что если и сейчас, когда вам двадцать, а мне двадцать пять, мы все еще любим друг друга...

- Это была просто детская болтовня.

- Ах, вот оно что! - вырвалось у Джайлса.

- Я хочу сказать, что мы были тогда детьми, - деликатно поправилась Грейс. Прямота его слов показывала, что он мало переменился.

- Прошу прощения, - меня послал встретить вас мистер Мелбери.

- Я поняла. И я рада этому.

От этих слов он, казалось, успокоился.

- Мы тогда возвращались с пикника, - продолжал он,и все набились в крытый фургон вашего отца, как овцы на аукционе, а мы с вами сидели сзади. Темнело, и я кое-что сказал вам, - точных слов я не помню, - но вы мне позволили обнять вас за талию, но тут ваш отец - он сидел на передке - вдруг перестал толковать с фермером Болленом и начал раскуривать трубку. Я отдернул руку, но огонь вспыхнул ярко, и кое-кто нас увидел, и все стали смеяться. А ваш отец, вместо того чтобы рассердиться, подобрел и даже как будто обрадовался. Вы уже позабыли об этом?

Нет, теперь, когда он упомянул, при каких обстоятельствах это произошло, она, признаться, все вспомнила.

- Но боже, я была тогда совсем маленькая!

- Что вы, мисс Мелбери, разве так можно! Маленькая! Вы сами знаете, что это не так.

Грейс тотчас объявила, что ей не хочется спорить с дорогим старым другом; и эти слова слетели с ее губ с уклончивостью, в которой всегда есть что-то утешительное. Те времена кажутся ей такими далекими, продолжала она, что если тогда она была подростком, то теперь, должно быть, совсем старуха.

- Вы когда-нибудь пытались взглянуть на жизнь с философской, общей точки зрения? - спросила она.

- Трудно сказать, - ответил Джайлс; его глаза различили впереди темное пятно - это была карета.

- Я думаю, иногда полезно рассматривать себя, как лодку, плывущую по потоку среди других лодок, и размышлять о том, как всем избежать крушения, а не только о том, как спасти себя самого, - продолжала она. - Хотите, я расскажу вам о Бате, или Челтенхеме, или о городах на континенте - я там была летом?

- Конечно, хочу.

И она принялась описывать города и людей в тех же словах, в каких бы их описала любая другая женщина в Англии любому собеседнику - до того в ее рассказе не было ничего личного, свойственного ей одной. Кончив, она весело сказала:

- А теперь расскажите мне за это, что произошло в Хинтоке в мое отсутствие.

"Она готова говорить о чем угодно, только не о нас двоих", - подумал Джайлс.

В самом деле, образование и воспитание так сильно изощрили ум мисс Мелбери, что она научилась без запинки болтать о чем угодно, умалчивая о том, что знала лучше всего и что ей было интересней всего на свете, - о себе самой.

Не успел Уинтерборн довести до конца свой бесхитростный рассказ, как они нагнали карету, уже некоторое время маячившую перед их глазами. Мисс Мелбери спросила его, чей это экипаж.

Уинтерборн, давно заметивший карету, ни разу не взглянул на нее внимательно. Сейчас, всмотревшись, он узнал карету миссис Чармонд.

Она катилась легко и плавно и, видимо, вызывала у Грейс куда большую симпатию, чем отцовская двуколка, в которой ее везли домой.

- Коли на то пошло, эти мили мы пролетим так, что держись, - сказал Уинтерборн, угадав ее мысли, и в подтверждение словам хлестнул лошадь. Старая кобыла мистера Мелбери чуть не ткнулась носом в задок ослепительного экипажа миссис Чармонд.

- Там на козлах рядом с кучером Марти Саут, - сказал Уинтерборн, увидав знакомое платье.

- Бедная Марти! Надо сегодня же пригласить ее зайти. Как это она там оказалась?

- Не знаю. Но это очень странно.

Так несколько человек, чьи судьбы тесно переплелись, ехали вместе по одной дороге, пока Уинтерборн не свернул на Малый Хинток, где чуть ли не первым на их пути был дом лесоторговца. Падавший из окон свет выхватывал из темноты белые цветы лаурестина и бликами ложился на блестящие листья лаврового дуба. Отчетливо виднелись комнаты, в гостиной огонь камина отражался в стекле картин и книжного шкафа, а на кухне огонь очага плясал на доньях сковородок и кастрюль.

- Погодите минутку, я хочу полюбоваться родными местами, - попросила Грейс.

На кухне готовился обед; обычно Мелбери обедал в час, но сегодня отложил трапезу до приезда дочери. Старый шаткий вертел, укрепленный на тагане, поворачивался при помощи проволоки, протянутой через блок на потолке к камню, висевшему в углу кухни; в руках бабушки Оливер он гремел, как мельничный жернов.

Огромная тень головы миссис Мелбери падала на стену и потолок гостиной; однако, прежде чем Грейс удалось наглядеться на дом, ее присутствие обнаружили, и отец с мачехой поспешили навстречу.

Семейство Мелбери относилось к той породе людей, что не любят выставлять напоказ сильные чувства, - свойство, обычное у деревенских жителей и резко отличающее их от обитателей городов. По виду ничего не значащие слова надежно скрыли истинные переживания, и встреча Грейс с родными на посторонний взгляд была спокойной и сдержанной. Правда, вводя Грейс в дом, отец так забылся, что совсем упустил из виду Джайлса - так же, как, кстати, о нем не подумала и сама Грейс. Молча въехав во двор, Уинтерборн вызвал из сарая приставленного к лошадям человека, который все свободное время проводил в бесконечных пересудах с другими работниками. Джайлсу хотелось войти в дом, и он вернулся к дверям.

Семейство было уже в гостиной; об Уинтерборне никто так и не вспомнил. По-прежнему там горел один камин, озаряя лицо и руки Грейс, отчего они казались удивительно прекрасными и гладкими, особенно рядом с лицом и руками отца и миссис Мелбери; свет проникал и сквозь завитки волос на висках, как солнечные лучи проникают сквозь листву. Глядя на дочь, отец изумлялся, как сильно она повзрослела и переменилась за время отсутствия.

Уинтерборн все это видел, но, не зная, входить ему или нет, стоял и машинально водил пальцами по полустертым буквам на косяке - инициалам прежних обитателей дома, тех, кто в нем жил и умирал.

Нет, решил он, на сегодня хватит, он не станет входить; они забыли о нем, о том, что он привез Грейс домой. И всетаки его задевало, что Мелбери, так настойчиво желавший, чтобы именно он съездил за дочерью, вдруг отнесся к нему с таким пренебрежением.

Джайлс медленно зашагал по тропинке домой: у поворота, за которым пропадала из виду усадьба лесоторговца, он в последний раз оглянулся. Потом он постарался вообразить, что говорит в эту минуту Грейс, и, усмехнувшись, пробормотал: "Ясно, что не обо мне!" Он посмотрел в другую сторону и увидел одинокую кровлю и трубу над убогим домиком Марти и представил себе, как в эту самую минуту она в одиночку сражается с прутьями, горшками и мисками.

Тем временем в доме лесоторговца шел оживленный разговор, к теме которого Джайлс Уинтерборн, как он правильно понял сам, не имел никакого отношения. Одной из причин было то обстоятельство, что мистер Мелбери неожиданно для себя увидел, что дочь его - вполне взрослая женщина, и так изумился этому открытию, что образ Джайлса, о котором он все же не мог позабыть совсем, отодвинулся куда-то в самые дальние уголки его сознания. Другой причиной был утренний разговор с управляющим миссис Чармонд, при котором несколько минут присутствовала сама леди. Она давно продала Мелбери лес на корню, а сейчас, когда пришло время рубки, предоставила ему почти полную свободу действий. Как раз об этом и шла беседа в гостиной, в то время как Уинтерборн предавался размышлениям на улице; Мелбери был счастлив, что внес ясность в свои отношения с божеством окрестных рощ и лесов, и эта ясность уравновешивала неопределенность в его мыслях касательно Уинтерборна.