Холостяк (ЛП) - Реншоу Уинтер

— В каком направлении? — спрашиваю я. — Налево? Направо? Прямо?

— Хотите, чтобы я выбрала? — Прикусив нижнюю губу, она скользит рукой по груди и начинает теребить золотой кулон. — О, хм. Прямо?

— Это вопрос или приказ? — дразню я.

Серена шутливо бьет меня по плечу, оставляя свою руку на секунду дольше, чем я ожидал.

— Просто поезжайте прямо. Давайте не будем усложнять, хорошо? Просто прямо.

Небо стало темнее за те несколько минут, как мы покинули Белькур, и я включаю радио при помощи кнопки на руле.

— Какую музыку вы слушаете? — Я поднимаю палец. — И не говорите мне, что Шопена или еще какую-то ерунду из этой оперы, потому что меня это не впечатлит. Вы молоды. У вас есть пульс. Скажите мне, что вам нравится, помогите мне, или я включу спортивное радио.

— Нет-нет! Не делайте этого. — Моя рука зависает над кнопкой с номером четыре, но Серена отталкивает ее. — Мне нравится… мне вроде как… нравится всё.

— Всё? — Я приподнимаю бровь.

Она кивает.

— Да. Всё.

— Но какая ваша любимая? У вас должен быть фаворит.

— Вы никогда не поверите, если скажу. — Серена тяжело вздыхает

— Удивите меня.

— Классический рок. У меня огромная коллекция виниловых пластинок. По крайней мере, была. Я уверена, что она где-то хранится. Во всяком случае, у меня секретная любовная интрижка с «Лед Зеппелин», Бобом Сигером, «Стив Миллер Бэнд»... — Она тараторит еще несколько, а я тем временем нажимаю предустановку номер один.

Лицо Серены загорается, когда из динамиков раздаются первые аккорды сингла Тома Петти «Американская девушка». Музыка звучит, и Серена начинает сидя пританцовывать.

Я наблюдаю за ней с места водителя, она полностью преображается на время всего одной песни. Подпевает музыке, ее плечи опускаются и поднимаются с каждым ударом басов.

Нажимаю ногой на педаль газа, и мы взбираемся вверх по холмам и спускаемся вниз по долинам, по шоссе, вдоль которого растут великолепные деревья. Знак справа говорит нам, что городок Уолворт находится в трех километрах впереди, а ограничение скорости снижается до пятидесяти километров в час.

Песня заканчивается, и «Стоунс» играют дальше, когда мы приближаемся к перекрестку с мигающим красным светом светофором.

— Я никогда не видел, чтобы кто-то так оживал, — говорю я.

— Это все свежий воздух. — Щеки Серены покраснели, но потом цвет сошел. — Я чувствовала себя удручающе в Белькуре. Удивительно, как немного музыки и смена обстановки могут поднять настроение. Хотя сейчас я чувствую себя совершенно нелепо. Могу вас уверить, обычно у меня нет привычки превращать машину в танцпол.

— Нет-нет. Не думайте об этом.

Я сворачиваю налево к знаку «Стоп» и вижу впереди мост. Серена хватается за ручку двери, когда мы приближаемся к нему, ее тело замирает.

— Что? Что-то не так? — Я нажимаю на тормоз.

Она закрывает глаза и глубоко вздыхает.

— Мост.

Я смотрю вперед, а потом на нее.

— Что с ним?

— Здесь я попала в аварию.

— О. Черт. Это было здесь? — Я поглаживаю рукой подбородок, решая развернуть машину назад. — Мы не обязаны ехать этим путем.

— Нет-нет. Все в порядке. — Теперь ее голубые глаза широко открыты. — Это была просто маленькая зимняя дорожная авария. Мост был скользкий. Сейчас он безопасен. Поезжайте.

— Вы уверены?

Серена кусает нижнюю губу и медленно моргает, прежде чем, наконец, кивнуть.

— Да, просто поезжайте.

Я успокаиваюсь, двигаясь вперед не быстрее двадцати километров в час. Когда мы доезжаем до конца моста, замененные металлические перила указывают, где ее автомобиль съехал в реку.

— Хорошо. Мост починили. — Она бросает на него взгляд, прежде чем посмотреть прямо перед собой. — Это был самый страшный момент в моей жизни. Я действительно думала, что умру.

Мы отъезжаем от моста, и я еду направо на следующий перекресток, который ведет нас на другой участок шоссе. Знак говорит нам, что мы в двадцати пяти километрах от следующего города.

— Вы думали, что умрете? — спрашиваю я.

Ее рука лежит на груди, которая быстро поднимается и опускается.

— Да. Я ехала, когда маленькая кошка выбежала на мост, я не хотела ее сбить, поэтому ударила по тормозам. Я не привыкла к зимнему вождению. Только что выпал снег, и, я думаю, под ним оказался слой льда. По крайней мере, мне так сказали. В любом случае, моя машина соскользнула с моста, пробив ограждение. И приземлилась в воде внизу. Слава богу, там было не очень глубоко.

— Но, — я почесываю голову и смотрю, как Серена смотрит на дорогу, — я в замешательстве.

— Почему? — Она взмахивает своими ресницами, глядя вперед.

— Статьи, заключение врача... — говорю я. — Они все говорят, что это была попытка самоубийства. Что вы съехали с моста, чтобы навредить себе.

— Что? Кто это сказал?

— Таблоиды уверяют как один. И да, я знаю, им верить нельзя, но в заключении доктора Ротбарта говорится, что это была попытка навредить себе, — говорю я. — Разве вы не видели медицинский отчет? Тот, что представили в суде?

— Нет, конечно, нет. Этим занимался мой последний адвокат.

— Почему доктор так сказал?

— Зачем мне убивать себя, загнав машину под воду? — Она смеется, но ее глаза печальные. — Знаете, как это смешно выглядит? Если бы я собиралась причинить себе боль, я бы нашла менее драматичный способ сделать это. Поверьте мне. Я бы никогда не выбрала такой способ.

— Значит, вы не пытались покончить с собой?

— Точно нет.

— Почему вы остались в частном психиатрическом учреждении после аварии?

— Что?

— В донесении доктора говорится, что вы были госпитализированы в частное учреждении в северной части штата Нью-Йорк.

Серена удивленно приоткрывает рот и смотрит в окно со стороны водителя, ее тело наклоняется ко мне.

— Я ударилась головой о руль и получила легкое сотрясение мозга. Я была осмотрена нашим семейным врачом в Белькуре, за мной неделю ухаживала домашняя медсестра. Я не провела ни одной ночи в той проклятой тюрьме, так как мой отец заставил меня переехать сюда.

— Что-то не сходится, — Провожу рукой по волосам и откидываюсь на черное кожаное сиденье. Левой рукой крепко держу руль. — Почему доктор Ротбарт рискует своей лицензией и репутацией и лжет? Зачем ему давать ложные показания и рисковать свободой?

Серена наклоняет голову к подголовнику, ее взгляд сфокусирован на радио.

— Деньги.

— Ваша мачеха?

— Наверное, она. У нее есть доступ к счетам отца. В наше время можно купить кого угодно.

— Она хочет ваше наследство.

— Да, опекун. Как вы догадались?

— Так она пытается доказать, что вы нездоровы, что вам нужен особый уход. Тогда можно создать доверительный фонд, к которому вы бы не имели полного доступа.

— В точку. Мой трастовый фонд — это проценты от всего имущества отца. Девяносто семь процентов. Ему уже далеко за восемьдесят. Его дни сочтены. Как только его не станет, я унаследую сотни миллионов. А у нее останутся гроши в сравнении со мной. Менее половины процента, если я правильно помню. Определенно, этого недостаточно для поддержания ее нынешнего образа жизни.

— И как это поможет ей доказать, что вы сумасшедшая?

— Она уговаривала отца изменить завещание с тех пор, как они поженились. Он хотел быть уверенным, что деньги, которые он и его отец зарабатывали всю свою жизнь, будут жить, а не потратятся небрежно и глупо. Последние несколько лет она провела, пытаясь убедить его в том, насколько я безответственна, что далеко от истины. Вероника — единственная, у кого проблемы с расходами. Меня больше не волнуют эти деньги. Это очень тяжелое бремя. Я просто не хочу, чтобы они были у нее. Она его не любит. Она любит только его богатство.

— Отлично. Позвольте мне все исправить. — Я прочищаю горло. — Если она сумеет убедить вашего отца, что вы не в себе, он изменит завещание и оставит ее с огромными деньгами.

— Да. — Серена проводит пальцами сквозь свои длинные локоны. — Предполагаю, что Вероника не получит все, но она наверняка получит больше, чем ее доля сейчас. Я уверена, что мне будет оказано небольшое доверие, но этого недостаточно.