Меч Вседержителя - Юрий Петухов

– Какая гадость! – просипел Цай. И ему опять вспомнился рассказ Ивана про далекую, полумистическую Систему, там тоже миллионами выводили, выкармливали зародышей – одутловатые, сонные женщины-матки рожали их, а потом по морщинистым трубоводам они попадали в аквариумы с питательной смесью. Так говорил Иван. Но здесь они или им подобные сосали кровь из живых людей!

Знакомое лицо мелькнуло перед глазами Цая. Он вздрогнул. Нет, только не это. Показалось! Но лицо, будто выбранное из сотен других, наплыло, увеличиваясь, заслоняя все. Нет! Оно не было знакомым, просто Цай дважды видел его по визору, это один из друзей Ивана. Да, его звали Глеб, он командовал каким-то особым подразделением охраны. А теперь он там?! Вытянутое, узкое лицо, плотно сжатые губы, с опущенными уголками, глаза зажмурены, боль, страдание, но он держится, он не кричит, не молит о пощаде, какой ужас! Нет, лучше наложить на себя руки, чем вот этакое! Значит, они все там – и Дил Бронкс, и Кеша Мочила, и Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный, и Хук Образина, и Таека, и Светлана, и огромный Арман-Жофруа дер Крузербильд-Дзухмантовский... все?! Нет! Лучше умереть. Им надо было погибнуть в бою! Хорошо сказать, погибнуть! Сам-то он не погиб, не удалось. Бедный Глеб! Эти кровососы не оставили на его теле ни одного живого места. И сколько так можно держаться, сколько так можно страдать?! Вечно. До скончания веков, пока душа твоя еще принадлежит тебе и Всевышнему. Но откажись от нее, отрекись от Создателя своего и отдай душу во власть новым хозяевам Вселенной – и обретешь свое место в цепи воплощений, во мраке Пристанища. Безумие. Это какое-то безумие! Бесчетное множество чанов, бесчетное множество голых сизых голов! Инкубаторы ужаса. О, Боже! Где же Твоя справедливая длань?

Почему Ты допускаешь недопустимое?! Почему не покараешь извергов?! Ведь все во власти Твоей. Все! Цай ван Дау никогда не был особо богомольным. Если откровенно, он и не верил толком ни в Бога, ни в черта. Но сейчас он призывал Господа как самый рьяный верующий, как исступленный, яростный пророк, пропитанный верой до корней волос. Ему хотелось верить во Всевышнего и в Его силу, Его мощь... ибо ничто другое уже не могло изменить этого черного мира, ничто! Только чудо.

И опять на экране поплыл сизый дым, пахнуло багряным адским отсветом. И какие-то судорожные голенастые твари бичевали огромными страшными плетьми из колючей проволоки голых и беззащитных, потерявших разум людей. Лоскутьями летела окровавленная драная кожа, багровыми клочьями вырывалось мясо, брызги крови заливали спины и голые черепа увернувшихся. Жертвы истерически вопили, хрипели, визжали, забивались во все щели, вгрызались зубами и ногтями в глину, в песок. Но спасения им нигде не было... А если оно и приходило, то оказывалось мучительнее казней и пыток. Цай с помощью этого колдовского экрана обрел вдруг способность видеть сквозь породу. И сердце как клешнями сдавило. Искалеченные, избитые голые люди ползли во всех направлениях, ползли норами и ходами, в коих еле протискивались их тела, задыхались, до мучительного, невыносимого удушья, захлебывались в сотрясающем тела кашле, но ползли и ползли вперед, и не было им ходу назад – в пятки впивались скрюченные пальцы ползущих сзади... а сверху, снизу, с боков, давили, давили, давили многие метры породы, глинистой, вязкой, непреодолимой. От одного вида этих мучений волосы вставали дыбом на голове. Цаю начинало казаться, что и он там, что это его бьют колючими бичами, его распинают, вешают, заставляют червем ползти в земле. Преисподняя!

Но и на этом череда безумия не кончалась. В подземных озерах рогатоголовые топили людей, они сбрасывали их с уступов в бездонную черноту, и не успевали одни выплыть на поверхность, как на головы им сыпались сверху другие. Никто не мог высунуться из черных вод – острые багры стоявших ниже выползней вонзались в бритые черепа. И лишь тянулись наверх, из маслянистой жижи губы – глотнуть воздуха, хоть немного, хоть каплю. Но и этих смельчаков настигали стальные острия, сокрушая зубы, дробя челюсти... Звери! Звери! Они в тысячи раз хуже самых лютых зверей. Это нечисть, нелюди! Сатанинские порождения, слуги дьявола...

– Нет, это не сами хозяева мира тьмы, – будто угадав мысли Цая, изрек Крежень, – это такие же человеки, наши братья по разуму и по планете-матушке. Это они посещали черные мессы по всей Земле, по всем планетам Вселенной, это они приносили человеческие жертвы и верили в Черное Благо, в возвращение изгнанных в иные измерения, они готовили их приход. И им воздалось за это. Сам видишь. Они получили право терзать сородичей. Их переродили генетически, и они стали дьяволочеловеками, они стали почти бессмертными и вездесущими. И они нужны хозяевам... как нужен им я, как нужен ты, урод. И горе тем, кто обречен быть живым мясом, горе! Гляди. И думай!

Цай все знал про сатаноидов. Но одно дело знать. Другое – видеть и понимать, осознавать. Вот они выродки, низшие выродки, подонки – теперь они наверху! Но не они правят пир. Совсем не они! Все кончилось. Земля. Человечество. Будущее. Нет ничего – ни жизни, ни смерти, ни здоровья, ни болезней, ни подлости, ни чести, ни долга. Ничего нет. Ведь и долг бывает кому-то или перед кем-то. Никого нет. Ни-ко-го! Эти голые, бритоголовые уже не люди, не человечество. Значит, он свободен, он никому ничем не обязан. И никто не сможет его обвинить. Победили сильные. Кроме них никого нет. И его удел служить сильным, только так, другого выхода не будет. Он служил Синдикату, Восьмому Небу, довзрывникам, Синклиту, Гуго-вой банде... теперь пришла пора служить этим. Служить? Нет!

Цай встряхнул головой. Они не подавят его направленным психовоздействием! Он не человек, он не землянин.

– А ты знаешь, урод, – неожиданно перешел на шепот Говард Буковски, – знаешь, что ни одному из них, этих червей и слизней, этих ничтожеств, что трутся сейчас друг о друга голыми задами в подземельях, ни единого раза даже не намекнули, что они должны отречься от своей души и передать ее в руки того, чье имя непроизносимо? Ни разу, ибо даже это было бы давлением, нажимом. А они должны отдать ее добровольно, по своему и только своему желанию, без подсказок... понимаешь меня?

Цай все понял сразу. Это трагедия. Страшная, невыносимая трагедия. Неужто он прав? Неужто стоило бы лишь намекнуть им – и миллиарды, десятки миллиардов, перед лицом страданий и мук, сами вошли бы в лоно дьявола? Нет! Миллиарды... да не все. Врет Седой. Нечего обо всех судить по себе!,

– И что сталось с теми, кто отрекся? – через силу выдавил Цай.

– Увидишь еще!

А на мрачных экранах в каких-то мерцающих прозрачных сосудах, уходящих гирляндами вниз, в необозримую пропасть, маленькие черные паучки с осмысленными глазами выжирали внутренности обреченных. Вот он «новый порядок»! Новая реальность! Сверхразумная раса, ее первенцы, пожирали прежних обитателей Земли – деловито, спокойно, осознавая свое право на это. Людишек бросали сверху, как бросают в аквариум прожорливым рыбам извивающегося и жалкого мотыля. На Цая нахлынуло гнетущее и обессиливающее оцепенение. Все напрасно. Все бессмысленно. Он реагирует по-старому: возмущается, нервничает, психует, сопереживает, бесится, негодует... Зачем? Почему?! В этом мире не нужны старые чувства, здесь все за гранью прежнего мира. Все! Тут все за гранью добра и зла. Здесь терзают, распинают, убивают так же обыденно, буднично, привычно, как в мире прежнем воспитывали, учили, обслуживали и развлекали. Людской биомассой выкармливают пауков? Ну и что! В прежней жизни сами люди своими же покойниками откармливали червей земных. Распинают, вешают, топят? Так ведь за всю историю рода человеческого стольких себе подобных распяли, повесили, утопили, что этим, нынешним, еще и не скоро угнаться за прежними. Адские муки, страдания, боль... А разве их мало было в последние тысячелетия? Мачеха История шла по трупам растерзанных, замученных, запытанных до смерти – тысячами, миллионами, сотнями миллионов. Что же тут нового?! Все уже было!